…потому что любят не за то, что умней,

а за то, что дверь,

Динга лает, дедушка подает мне мои костыли,

за то, что мы с ним сегодня двадцать шагов прошли,

и лето гремело ведрами и водой —

наша осенью во второй

и это именно из-за Инки, которая открывала тайком, когда проверяли зрение, второй глаз,

из-за Андрея Гвоздя, который в пионерском лагере меня спас,

из-за дня, когда наши мальчишки играли в футбол на снегу,

я без тебя не могу

Мы такие разные —

Ты говорила — всё-таки разные,

Дома такие были разные,

Дым — и так, и так.

И в щелочку рассвета красного,

И в кислоте раствора красной,

Бумажкой лакмусовой красной

Болтался признак-знак.

Друг друга длили, как-то помнили,

Делами, днями все же помнили,

Ходили, приходили, помнили…

Позвали всех?

А белочка кружилась по лесу,

И белый мел кружился по доске,

И слабый день бежал от осени

По веткам вверх.

Усложнение жизни — примета взросления и лжи,

Потихоньку — как ни готовься, а каждый готов.

И уже не помогает все достать и снова сложить —

Типографский брак, несовмещение цветов.

И уже не утешает ни берег дикой реки,

Ни Захара Павловича поезд, ни красный конь.

И такие в этом болоте дивные островки,

Что засасывает сразу же, только тронь.

Но лает соседская собака, скрипит кровать,

И ноябрь, нащупывая очки в темноте,

Изобретает язык, чтобы как-то тебя назвать,

Придумывает еще один день, где есть место тебе.

Будут и у тебя, сынок,

Тайные лестницы,

Двери с замками,

Чердак в пыльных столбиках света.

Будешь кормить

Тощих котят,

Пищащих под решетками подвальных вентиляционных лоджий.

Будут крыши, мутное окошко в подъезде,

Пустая улица после бессонной ночи,

Плащ с поднятым воротником, чай из термоса, электрички —

И ты удивишься странным людям.

Будет «колдун» — одинокий старик, живущий в заброшенном доме,

Разноцветная плитка, которую можно найти на стройке,

Тошнотворное счастье быть с кем-то рядом,

Осенняя глухота парка,

Желтые лютики в морщинистом апрельском лесу.

И ты поймешь,

Может быть, не так поздно, как я, как другие люди,

Может быть, раньше, как Пастернак, как Рильке,

Что вы с жизнью слишком маленькие, чтобы спорить,

Что враги ваши всесильны и огромны.

В башне,

На двенадцатом этаже,

Они остались после всего уже.

Где искать тебя после стольких лет?

Метро Пролетарская, Партизанский проспект.

В эту панельную дыру в облаках,

В тихий свой приют,

Они взяли только то, что и так дают.

Говорить, пить чай и смотреть в окно

Приходили к ним те, кому все равно.

И еще двадцать лет

Над трубами, над стеной

Становилось черное небо солнцем,

А пустое — луной.

И двадцать лет, привычный покой даря,

То к земле, то к небу птицы и тополя.

А там внизу, в желто-красной реке огней,

По-прежнему не хватало минут и дней,

Там ручьи, собаки и сумасшедшие

Берегли их жизни,

Законченные, прошедшие.