Лина Казакова Рукавица там, в тумане, где кораблик и причал, только раз, ты знаешь, мама, я кричал и никто не рассказал мне, в чем вина то, чем был я, наполняло времена то, чем был я, только слабый ровный гул в город мой, как с крыши в воздух, я шагнул и камней, и дней хватило, и перил — не заметил, как вдохнул я, стал я им и на утренней, на нежной мостовой танцевал он, ворковал он, стал он мной тополя и всех дорог-то — до угла мне дороже всех моих его была, но до слов, что под туманом улеглись, я не знал, что надо падать столько вниз И она сказала: ну что ты там будешь один сидеть, приходи к нам. Он оделся — рубашка, свитер, и даже шарф нашел в секции на антресолях — Встал на цыпочки, уже готов был пойти за стулом, Но дотянулся, только упало на голову несколько апельсиновых корочек. Он помнил, что подарили, шарф был в пакете, прозрачном, И на пакете почему-то размер XL. Он сразу почти нашел — на ощупь, обрадовался жутко, И рукавицы, главное — рукавицы, собачий холод… Он вспомнил братьев, Прогнал от себя эти мысли, Вызвал такси. В такси играла музыка, ужасная, но хорошая — Не радио, и не блатная. Только отъехали — и застряли, прямо во дворе, Пришлось толкать. Город был темный, На остановке старушка с цветами, и кругом какие-то птицы, Птицы, в такой мороз? И когда они выехали уже на мост, он увидел его — О трех головах, точно как и представлял себе там, в больнице — Черный ворон на плече встрепенулся, Позади черный пес ощетинился… Он вышел, сказал таксисту езжай, достал свой меч, И понимая, что бесполезно, все-таки размахнулся И бросил в темноту рукавицу. Простукивает следователь стены и пол на предмет пустоты. Не знал, сынок, нашей тайны ты. Следователь, конечно, к нам пришел неспроста — За нарисованным очагом пустота. У всех самолетов по два крыла. Мама нам новые куртки из Ждановичей привезла. Как отпустят — поплывем мы на корабле, Корабли зашивают дыры в земле. Положи — все что есть — на их столы, в их слова. Отрекись — и от красоты, и от волшебства. И если выбор, ну ты знаешь, между добром и злом — Всегда будь с теми, которым не повезло. Выживи — Один, Будь примером всем, образцом. Выдержи Самый сильный удар — снег в лицо. От ветра схоронись в подъезде, в углу, И вспоминай тетю Соню — лопату ее, метлу. Есть на свете общих законов — примерно пять. Один из них — что кому-то всю жизнь в четыре утра вставать. Второй, что про их детей скажут — сын уборщицы, проводницы дочь. Третий — ну ты знаешь, про некоторых, про бесконечную ночь. Четвертый, что счастья нет, но есть работа и есть окно. В нем дед мороз показывает свое кино. Ты смотри, смотри деда мороза кино, Там, за этим заледеневшим, есть другое окно. мама, ну некрасиво — шапка сливается с небом, не показывай мне, не надо, и волосы так торчат, лучше бы не пуховую, лучше бы буратино, а найди, где мы с папой ездили в Ленинград в руке у нее лопатка, в руке — веревка от санок, тут Генка совсем не вышел — обернулся назад, от обуви две коробки, кожаных три альбома, а это мы с Валей в Сухуми, а это в Москве — твой брат карие, голубые — неважно еще в том мире, бескровном, почти прозрачном мире зенита-3 прямыми, как небо, глазами смотрят советские дети, те, что потом ошиблись, которые подвели А это варежки, копейки — ломался край, А это, деточка, чужие — не открывай. Теленка режут за забором в детском саду, Так это ваша Таня плачет у нас в саду? Мы этого теленка знали — его убьют, Мы в тихий час сюда бежали на пять минут. Темнеет кровь в трамвае зимнем — они молчат. Они так долго его били, а все молчат. И вынесли на остановке — Остался след. Фонарь горел на остановке, Светился снег. содержание сознанья тихо осень говорила он не желтый, не зеленый — чистый лист, как учит Локк было слово, было слово это слово было стимул аффективный дивный комплекс школа — двор — асфальт — мелок тускло, не по расписанью но доходят, доезжают сдавленные и чужие — письма всем на букву К слабо, жалко, неумело побеждают, побеждают синее и голубое обморочные облака не идет туда семерка — только первый и четвертый покачнется, звякнет, вздрогнет мир — победа рыба — торты |