«Что такое престол? — Это божественная Голгофа, на которой распят и умер за грехи мiра Агнец Божий».

«Где я стою?» — спрашивает он себя самого. «На небеси… Что вижу пред собою? — престол Божий. Где я стою? Не на Голгофе ли? Ибо вижу пред собою распятого за грехи Сына Божия. Где я стою? Не в Сионской ли горнице с апостолами Спасителя моего? ибо вижу пред собою совершающуюся Тайную Вечерю, слышу таинственные, проникнутые безмерною любовию к погибающему мiру слова: «приимите, ядите, сие есть Тело Мое», и: «пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета», и пр. Вижу, вкушаю и осязаю Самого Спасителя моего в чудных Его Тайнах».

«Таинство искупления, — таинство досточтимейшее, приснопамятное, таинство благости бесконечной, снисхождения безмерного, премудрости неисчетной, могущества необъятного; вот какое таинство воспоминается на Литургии! Мало того» — т. е. не только «воспоминается»[9], — оно как бы повторяется каждый день, потому что совершается ежедневно великое, спасительное, пренебесное и страшное Таинство — пречистого Тела и Крови Господней. «Присно закалается» за нас Агнец Божий, «освящаяй причащающияся». «Слава милосердию Твоему, Господи!»

И потому становится понятным сильное, но истинное выражение о. Иоанна, в согласии с верованием Церкви, что Литургию, как Жертву искупления, и доселе совершает собственно не священнослужитель, а Сам Сын Божий, как Единый Посредник.

«Сколь пренебесна, свята, божественна, благотворна, всемогуща, вседейственна Литургия! в ней Сам Агнец Божий ходатайствует за всех, Единственный «Ходатай Бога и человеков, Человек Христос Иисус» (1 Тим 2, 5). По Его благодати ходатайствуют за нас Божия Матерь и все святые, которых мы благодарно и благоговейно воспоминаем на ней по нескольку раз». Так же и в тайной молитве во время Херувимской Иисус Христос называется «Архиереем», Который есть и Приносяй (приносящий Себя Самого), и Приносимый». А священник лишь слуга при этом, или по славянски «отрок». Отец Иоанн подметил это ходатайство Сына Божия от лица мiра даже в молитве Господней «Отче наш», читаемой после Евхаристии, т. е. после Его Жертвы: Сам Богочеловек в ней за нас молится Отцу Небесному». Эту дивную истину батюшка узрел в словах «наш», «нас»: в них Сын Божий объединяет Себя с искупленными Им людьми, «братиями». Какое глубокое всюду зрение!.. Так о. Иоанн прежде всего видит в Литургии повторяющуюся искупительную жертву. И об этом он постоянно и нам напоминает, и сам живет этими чувствами.

Но вместе с тем он смотрит на нее одновременно и как на благодарственную, хвалебную жертву со стороны человека.

«Величие, святость, животворность, безмерная обширность страшной Жертвы Христовой открывается уже… на проскомидии, на которой приготовляется вещество таинства Евхаристии, — хлеб и вино, или Агнец Божий, присно закалающийся за грехи всего мiра и в благодарственную жертву за всех святых», — в честь коих изымаются частицы из просфор и полагаются возле Агнчей части… искупительная жертва будет совершаться и о них, т. е. в благодарность Богу за них, как искупленных уже от земли и совершенных крестною жертвою Христовою, и радующихся в Церкви Небесной, торжествующей. Чудная жертва!.. Истинно Божественная жертва!.. А мы, иереи, так вообще плотоугодливы, ленивы, грешны, нечисты, пристрастны к земному, тленному!»

«Богослужение есть словесная жертва человека, существа словесного, Богу Создателю своему;… жертва приятнейшая Богу — более всех других жертв». Богослужение есть взаимослужение Бога человекам и человеков Богу, или сердечный, благодарный, благоговейный отклик человека на любовь, правду, силу. «Это служение Бога человекам совершается особенно в Божественной Литургии, ибо в лице иерея или архиерея служит во время Литургии Сам Христос Бог, единый вечный Первосвященник».

«Священник во время богослужения бывает не только как слуга Божий, но больше — как друг Божий, предстоящий пред Ним в качестве ходатая за народ Божий и совершителя пренебесных, пречистых, животворящих Его Таин, в которых заключается все сокровище любви Божией к роду человеческому».

Больше, величественнее, страшнее:

«Его служение ангельское! Он — посредник между Богом и людьми, близкий друг Его… Это — как бы бог для людей, со властию вязать и решить грехи человеков, священнодействовать для них животворящие и страшные Тайны, обожаться ими и других обожать чрез них». Что же можно сказать больше этого о священнике? Он — «бог для людей». И потому священник должен быть на уровне «высокого звания» своего, — прежде всего в любви.

«Он, священник, славословит Бога, и благодарит Бога от лица всех верных и вместе с верными».

Об этой стороне Литургии, как благодарственной, хвалебной жертве, о. Иоанн говорит сравнительно меньше, чем об умилостивительной, искупительной силе ее. Но если мы припомним те восторженные состояния, — коих уже и не знает как бы выразить восхищенный батюшка, — то нам ясно станет, что и сам он жил радостию хвалы, восторгом благодарности, восхищением славы и славословия, которые заполняют, заливают главную часть Литургии, — особенно самый центр ее — евхаристический канон: там, от слов: «Милость мира, жертву хваления» (будем приносить) и до возгласа: «И даждь нам, Владыко, едиными усты и единым сердцем славити и воспевати пречестное и великолепое имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа» — все полно по преимуществу — славословия, благодарения… И потому самое слово «Евхаристия» означает не что иное как именно «благодарение».

И в чувствах, в переживаниях о. Иоанна это именно чувство хвалы, благодарности, восторга, трепетного восхищения, преимуществует пред ходатайствами, прошениями, умилостивлением… Так и должно быть у истинного совершителя «Евхаристии»… Литургия есть благодарения за искупление, хвалебная жертва («жертва хваления») за умилостивительную жертву искупления. Так все сливается во едино. Но над всем поднимается и у о. Иоанна дух чрезвычайного торжества, радости. И эти чувства восторженного блаженства составляли основное содержание души его в Литургии. Они ему были дороже всего. Они заполняют его сердце. Эта жизнь небесная — еще здесь ангелоподобное состояние горнего мiра, живущего восторгом хвалы. Это воистину небо на земле.

Те же переживания выражаются им и в наименовании Литургии — «вечерею любви», — т. е. пиром Божьей любви, или «браком Агнчим», а брак обычно считается высшим весельем на земле, с ним сравнивается пренебесное общение душ с Богом.

Когда читаешь его излияния, то поражаешься его постоянным гимнам любви.

Он плавал в ней, переполнялся, погружался, пресыщался.

Так ярко ощущал он и любовь Бога к человеку, и ответную любовь человека к Богу, и любовь людей друг к другу…

Что это значит? Это и есть основное переживание — на «пире любви, на браке Агнца». Это уже не ходатайство, не прошение, а восторг общения с Богом! Это даже не благодарность холодная, а восхищенное единение Бога с людьми. Впрочем, можно сказать, что именно в этом чувстве любви ярче всего выражается дух Евхаристии, дух благодарения, хвалебного восторга, и им жил о. Иоанн в высочайшем напряжении. Но послушаем лучше его самого.

«Чудная, величественная, божественная на земле служба — Литургия. Это воспоминательное и совершительное, таинственное Господу Богу служение. В ней принимают участие не одни земные священно- и церковнослужители и мiряне, но и небесные чины ангельские и все святые Божии угодники, живущие на небесах, и приемлют от нее пользу и умершие наши или «преисподние»… Потому Литургию должно совершать с особенным вниманием, благоговением, любовию и благодарением Господу, установившему и учредившему на земле такое общее согласное всеспасительное служение».

«Должно» — говорит батюшка, но у него это было и делом. «Меня умиляет мысль о единстве Церкви небесной и земной» — «О Литургия чудная, о Литургия всемiрная, Литургия божественная и боготворящая. О, знамение и показание Божией безмерной любви к мiру грешному, погибающему во грехах».