Положение собеседников было довольно странным. Оба они, казалось, всматривались один в другого и взаимно отыскивали слабое место в доспехах противника.

Но в этой борьбе мужчины с женщиной последняя непременно должна была победить.

Дон Корнелио был, пожалуй, слишком высокого мнения о себе, но это-то его и погубило, отдав во власть опасному сопернику.

Донья Анжела кокетливо оперлась на локоть и, погрузив подбородок в ладонь своей миниатюрной ручки, устремила на испанца глаза. Дон Корнелио, очарованный таинственной силой этого неодолимого взгляда, не сумел избежать очарования.

— Виоланта, — сказала молодая девушка мягким и чистым голосом, как пение американского соловья, — нет ли у тебя угощения для нашего гостя?

— Конечно есть! — отвечала шаловливая камеристка.

И она бросилась исполнять приказание своей госпожи.

Дон Корнелио, в глубине души польщенный этой любезностью, которой совсем не ожидал, начал, однако, рассыпаться в извинениях.

Но донья Анжела перебила его словами:

— Простите, пожалуйста, senor caballero, что я так дурно принимаю вас, но я не рассчитывала на то, что буду иметь честь видеть вас у себя. Я была так далека от мысли встретить вас в этом забытом пуэбло!

Нечего и говорить, что дон Корнелио, убежденный в своей воображаемой неотразимости, истолковал эту фразу по-своему и принял ее за комплимент.

Анжела лукаво прикусила свою розовую губку и, слегка наклонив голову, продолжала:

— Но теперь, когда мне посчастливилось отыскать старого друга… Надеюсь, вы позволите считать вас в числе моих друзей?

— О сеньорита! — мог только проговорить молодой человек, сердце которого трепетало от радости.

— Я хотела сказать, что теперь, по всей вероятности, буду иметь удовольствие часто наслаждаться вашим обществом.

— Сеньорита, поверьте, я был бы так счастлив…

— Я знаю, как вы любезны, дон Корнелио, — перебила его молодая девушка, улыбаясь, — я знаю, что вы будете пользоваться каждым удобным случаем доставить мне удовольствие своим посещением.

— Клянусь Богом, сеньорита, это правда. Но, к несчастью, судьба преследует меня, и кто знает, когда еще мы с вами увидимся вновь.

— А почему?

— Если я не ошибаюсь, вы в этой несчастной гостинице только проездом?

— Да… Отец едет в Тепик, где он будет жить постоянно, как губернатор.

— Но это, сеньорита, служит еще большим препятствием для нас, и я опять-таки повторяю: одному Богу известно, когда мы с вами увидимся.

— Вы думаете? — спросила она.

— Увы! Я ужасно этого боюсь.

— Почему же? — спросила она, даже не стараясь скрыть своего любопытства.

— Потому что, вероятно, завтра же рано утром мы разъедемся в противоположные стороны, сеньорита.

— О! Этого не может быть.

— К несчастью, я говорю сущую правду.

— Простите, но я вас не совсем понимаю.

— А между тем, сеньорита, ничего не может быть проще этого.

— Повторяю, я вас не совсем понимаю.

— Я вам сейчас все объясню.

— Говорите. Я слушаю.

— Завтра утром вы вместе с вашим отцом поедете в Тепик, а мы, то есть я и мой друг, в это самое время поедем по дороге в Сан-Франциско.

— В Сан-Франциско?

— Увы! Да.

— А зачем вам нужно непременно ехать в Сан-Франциско?

— Мне совершенно незачем.

— Ну тогда, значит…

Дон Корнелио, не зная, что ему ответить в эту минуту, последовал примеру всех людей, находящихся в затруднительном положении, то есть попросту почесал голову.

— Дело в том, — сказал он наконец, — что я не могу покинуть друзей.

— Каких друзей?

— Да тех самых, с которыми я сюда прибыл.

— Значит, им тоже нужно ехать в Сан-Франциско?

— Да.

— А зачем?

— Ах! В этом-то и заключается весь вопрос, — отвечал испанец, видимо, не желавший признаться, что он занимается таким промыслом. Подобное занятие, по его мнению, должно было чрезвычайно унизить его в глазах молодой девушки, сердце которой, как ему казалось, он успел затронуть.

— Я жду, — повелительным тоном произнесла донья Анжела, хмуря черные брови.

Дон Корнелио, прижатый к стене, решился, наконец, откровенно ответить на вопрос.

— Я должен прежде всего вам сказать, — начал он изысканно слащавым тоном, — что мои друзья — охотники.

— Ну, а что же дальше?

— Черт возьми, значит, они охотятся, — продолжал он, сбитый с толку тоном своей собеседницы.

— Это очень интересно, — продолжала она, весело улыбаясь. — А на каких зверей они охотятся?

— Гм! Понемножку на всех.

— Например?

— Например, на диких быков.

— Прекрасно. Значит, они охотятся на диких быков.

— Да.

— Почему же они охотятся на них больше, чем на других?

— Я вам сейчас объясню.

— Вы мне доставите этим большое удовольствие. Дон Корнелио поклонился.

— Вы должны знать, что в Сан-Франциско…

— Опять Сан-Франциско!

— Увы, да.

— Ну, хорошо, продолжайте.

— Так вот, я хотел сказать, что там очень дорого ценятся волы, быки и вообще все животные, мясо которых идет в пищу.

— А!

— Но тут нет ничего удивительного… В этой стране все поголовно занимаются тем, что ищут золото, и почти никто не хочет заботиться о поставках мяса.

— Это правда.

— Мой друг тоже пришел к этому заключению.

— Какой друг?

— Охотник, дон Луи.

— Дон Луи?

— Да, тот самый, который во время нападения бандитов три года тому назад так удачно явился к нам на помощь и которого я с тех пор не покидал.

Донья Анжела почувствовала такое сильное волнение, что внезапная бледность покрыла все ее лицо. Дон Корнелио, целиком погруженный в свой рассказ, не заметил эффекта, какой произвело на его собеседницу случайно произнесенное имя, и продолжал:

— И вот ему пришло в голову, что быки, стоящие так Дорого в Калифорнии, почти даром обходятся в Мексике, и он сейчас же решил отправиться за быками в Мексику.

— Ну?

— Ну, мы и отправились.

— Значит, вы были в Калифорнии?

— В Сан-Франциско вместе с доном Луи.

— А теперь?

— У нас великолепное стадо novillos , которое мы ведем издалека и которое надеемся с очень хорошей прибылью продать в Сан-Франциско.