— Короче, вы не обвиняете Сесиль в убийстве вашей тети?

— Я бы ее обвинил, если бы не был уверен, что тетя умерла своей смертью, а в этом я уверен. Но если эта девица не прекратит распускать на мой счет подобные сплетни, я буду вынужден привлечь ее к суду за клевету.

— Еще один вопрос, господин Делижар… Кажется, ваша тетя умерла около пяти часов?

— Да, в самом начале шестого… Я говорю со слов жены, меня самого при этом не было…

— Прекрасно… Но около четырех Жозефины Круазье дома не было?

— Каждый день в четыре часа тетя ходила на прием к зубному врачу, ей делали протезы, а это требует немало времени…

— Могли бы вы сказать, в котором часу госпожа Круазье вернулась?

— Да, мне говорили… около пяти. Почти сразу у нее начался сердечный приступ, и она скончалась, даже не успев отдать последние распоряжения…

— Когда начался приступ, она находилась в своей комнате?

— Да… На третьем этаже… Комната в стиле Людовика Четырнадцатого…

— Ваша жена была наверху?

— Жена поднялась немного позднее, когда тетя открыла дверь и позвала на помощь…

— А нельзя ли узнать, где тогда были вы сами?

— Я полагаю, комиссар, это не допрос, ибо допроса я не потерпел бы!

— О, разумеется, нет! Дело, собственно, в том, чтобы ответить дерзкой девице, которая…

— Я был в клубе. Обычно я выхожу из дому в половине пятого или без четверти пять и отправляюсь туда пешком, чтобы немного размяться… Я прогуливаюсь по улицам… Потом в пять играю в бридж в клубе, а в половине восьмого машина отвозит меня домой обедать…

— Вам позвонили в клуб и сообщили о случившемся?

— Да…

— Что было, когда вы вернулись домой?

— Тетя уже скончалась, и я застал здесь доктора.

— Домашнего врача?

— Нет, тот живет слишком далеко, и жена обратилась к одному молодому доктору поблизости. Впрочем, его помощь уже не понадобилась…

— У вас есть сын?

— Да, Жерар, двадцати лет, учится в Высшем коммерческом училище… Когда тетя скончалась, он, наверно, был на занятиях или в каком-нибудь городском кафе… Что ж, в его возрасте… Современная молодежь не понимает, что место светского человека в клубе, а не в заведении, куда может зайти любой встречный…

— Где тогда была прислуга?

— Шофера Арсена я отпустил… Камердинер после двенадцати всегда находится на первом этаже. Что же касается кухарки, она, я думаю, как ей и полагается, была на кухне… У вас есть еще какие-нибудь вопросы, комиссар?.. Я должен вернуться к людям, которые пришли выразить мне соболезнования, а кроме того, с минуты на минуту я ожидаю приезда судьи — он ведь председатель нашего клуба. Передайте этой девице — я полагаю, это будет самое лучшее, что вы сможете сделать, — я упрячу ее за решетку, если она не прекратит распускать неблаговидные слухи…

Наверно, Филиппа Делижара удивило, почему вдруг в такой момент по губам Мегрэ скользнула странная улыбка. Между тем комиссар уже давно смотрел не отрываясь в зеркало, висевшее над камином. Там он заметил отражение замаскированной обоями дверцы. Временами обои начинали шевелиться, а один раз Мегрэ даже разглядел бледное женское лицо — он не сомневался, что это была госпожа Делижар.

Слыхала ли она, как ее супруг распространялся о правах светского человека на похождения столь же тайные, сколь галантные?

— Прощайте, комиссар… Хочу верить, что после тех объяснений, которые я постарался вам дать, мой траур будет огражден от этой непристойной и глупой истории… Камердинер вас проводит…

Филипп позвонил, сухо поклонился полицейскому и с достоинством направился к пресловутой двери в обоях, за которой послышался шум.

Четверть часа спустя Мегрэ явился к прокурору. Насмешливый и невозмутимый, он сжимал в кармане свою трубку, так как прокурор Кана был не из тех людей, что позволяют курить у себя в кабинете.

— Ну, как, выслушали эту девушку?

— Я уже успел побывать на месте происшествия.

— Ну, и ваше мнение? Сплетни, конечно?

— Напротив, у меня такое впечатление, что бедная старая дама умерла не без посторонней помощи. Но кто ей помог… вот вопрос! А есть и другой: желаете ли вы, чтоб это выяснилось?

В любом городе можно найти такие маленькие гостиницы с постоянной клиентурой, как гостиница «Сен-Жорж». Об их существовании даже не подозреваешь, если только кто-нибудь не направит тебя туда. В этих гостиницах останавливаются главным образом пожилые люди, священники, добродетельные молодые девушки — словом, все, кто с большим или меньшим рвением служит религии, начиная от церковного сторожа и кончая владельцем свечного завода.

Уже больше получаса дожидался Мегрэ в гостиной с плетеными креслами, где сидела за вышиванием старушка; по временам она сурово поглядывала на него, а Мегрэ курил, и дым от его трубки потихоньку поднимался к люстре, окутывая ее голубоватым облачком…

«Эге, сынок, готов биться об заклад, ты поджидаешь ту же особу, что и я», — сразу же подумал Мегрэ, увидев молодого человека, который нервно шагал из угла в угол, поминутно вытаскивая часы.

Теперь, когда оба мужчины прождали вместе с полчаса, они, хоть и не обменялись ни словом, уже кое-что знали друг о друге. Оглядывая Мегрэ с головы до ног, молодой человек наверняка думал: «Так это тот самый знаменитый комиссар, о котором говорила мне Сесиль? С виду он просто добродушный толстяк! Но раз он пришел к Сесили в гостиницу, видно, есть новости».

«Что ж, молодой Жак Мерсье недурен, — размышлял в свою очередь Мегрэ. — Очень недурен! Пожалуй, даже слишком хорош. Совсем не такой тихоня, какими представляешь себе провинциальных молодых людей, держится очень свободно! Смазливая физиономия, волнистые волосы, блестящие глаза и горячая кровь… Эге, мадемуазель Сесиль, да вы, оказывается любите контрасты и добродетелью можете похвастаться скорее днем, чем ночью…»

Когда появилась Сесиль, она сначала увидела Жака Мерсье и радостно улыбнулась. Но молодой человек указал ей на комиссара, и она, нахмурив брови, сделала несколько шагов навстречу Мегрэ.

— Вы желаете говорить со мной? — спросила она, явно смущенная тем, что ее застали в обществе любовника.

— Да, мне хотелось бы уточнить кое-какие детали, но, по-моему, гостиница место не совсем подходящее: тут такая тишина, слышно, как муха пролетит. Может быть, зайдем на несколько минут в кафе?

Сесиль взглянула на Мерсье, тот кивнул, и вскоре все трое уже сидели за столиком в пивной, где шла игра в бильярд.

— Для начала позвольте вам заметить, мадемуазель Сесиль, что вы поступили не очень-то красиво, скрыв от меня существование господина Мерсье.

— Мне казалось, он не имеет никакого отношения к этому делу, но я, конечно, должна была предвидеть, что Филипп вам о нем расскажет. Что он еще вам говорил обо мне?

— Да мало лестного, как вы сами, наверно, догадываетесь. По-моему, Филипп, что называется, безукоризненно светский человек, но ему палец в рот не клади. Гарсон! Кружку пива! Что вы будете пить, мадемуазель? Портвейн? Вы тоже, господин Мерсье? Два портвейна…

Удобно устроившись на обитой тиком банкетке, Мегрэ машинально следил за бильярдными шарами и с наслаждением, коротко затягиваясь, курил трубку. Казалось, ему был очень по вкусу этот усыпляющий, всепроникающий покой провинциальной жизни.

— Значит, это длится уже два года?

— Да, два года, как мы знакомы.

— А с каких пор у господина Мерсье вошло в привычку оставаться ночевать в доме старой дамы?

— Да больше года.

— И вам не приходило в голову пожениться?

— Старая дама, как вы ее называете, не допустила бы этого. Вернее, расценила бы как предательство по отношению к ней. Она очень дорожила моей привязанностью. Ведь из родных у нее никого не осталось, кроме племянника, которого она ненавидела, и на меня она смотрела почти как на свою собственность. Только ради нее я и решила скрывать наши с Жаком отношения, чтобы не причинять ей горе, не разочаровывать ее…