— Неужели? — сухо отвѣчаетъ онъ. — Не думалъ я, не гадалъ быть пророкомъ, а хотѣлъ только сказать что-нибудь непріятное.

— Какъ видвте, слова ваши оправдались.

Новое молчаніе. Становится поздно; видъ долины, разстилающейся за садомъ, измѣнился; по розовому отблеску на поверхности горъ, замыкающихъ ее, они догадываются, что солнце закатывается за этими горами.

— Какимъ закатомъ можно сегодня любоваться съ вершины той горы! — говоритъ она тихимъ голосомъ. — Не пойдемъ ли мы? Если поторопиться, еще поспѣемъ. Съ минуту онъ колеблется, нерѣшительно посматривая то на нее, то на розовыя горы и наконецъ говоритъ:

— Идемъ.

Усердно карабкаются они въ гору, но добравшись наконецъ до вершины, видятъ, что смотрѣть не на что, все сѣро кругомъ, они опоздали.

— Я должна просить у васъ прощенія, — говоритъ она, опусшсь на траву, — я попусту васъ потревожила.

Онъ киваетъ въ знакъ согласія и садится возлѣ нея.

— Найди вы въ себѣ силу оторваться пятью минутами раньше отъ очаровательнаго общества Джэнъ…

— Моя ли вина, что меня оставили съ глазу на глазъ съ нею?

— Дядя Марло говоритъ, — начинаетъ Джяльяна, искоса слѣдя за впечатлѣніемъ, какое произведутъ ея слова, — что она сильно напоминаетъ ему меня.

— Васъ? — слегка приподнявъ брови;- неужели!

— Миссъ Тарльтонъ говоритъ, что она понимаетъ, что онъ хочетъ сказать; можетъ быть вы согласны съ ней, можетъ быть вы находите, что онъ правъ?

— Я могу только предположить, что онъ хочетъ дать понятъ, что вы обѣ любите поставить на своемъ. — Этого Джильяна вынести не въ силахъ.

— Обѣ! — восклицаетъ она, покраснѣвъ;- неужели вы насъ ставите на одну доску. Но какъ бы мы ни были похожи, одно вѣрно, это — что намъ не ужиться въ одномъ домѣ.

— Серьезно?

— Несомнѣнно. Какъ она ухитрилась — не знаю, но она заняла мое мѣсто, исполняетъ мои обязанности, пользуется моими правами!

— Вашими правами! — повторяетъ онъ, не глядя на нее, — какими? Я всегда изъ вашихъ же словъ заключалъ, что власть ваша временная, пока миссъ Марло не выростетъ. Кажется, не можетъ быть сомнѣній въ томъ, что она теперь — взрослая.

— Взрослая! — повторяетъ Джильяна къ которой, при этомъ послѣднемъ ударѣ, возвратилось употребленіе языка;- она сущій ребенокъ! Всѣ вы почему-то сговорились считать ее взрослой, но въ дѣйствительности она ребенокъ, ей едва шестнадцать лѣтъ.

— Ей можно дать восемнадцать, — возражаетъ Бернетъ съ истинно-британскимъ упрямствомъ, — если не девятнадцать да двадцать.

— Вы, конечно, шутите, но довольно объ этомъ.

Бернетъ первый нарушаетъ молчаніе.

— Очень мнѣ васъ жаль, — говоритъ онъ, — знаю, что вы этого никакъ не ожидали, знаю, что въ Лондонѣ вы постоянно считали часы до вашего возвращенія сюда.

— Право? Во всякомъ случаѣ, я всегда разсчитывала, что здѣсь, по крайней мѣрѣ, стою твердой ногой, теперь — я совсѣмъ растерялась.

Онъ не отвѣчаетъ, но ей и не нужно отвѣта. Онъ сидитъ возлѣ нея на горѣ, никуда не торопится, не измученъ, лобъ его ясенъ, взглядъ спокоенъ, чего же больше?

Черезъ нѣсколько времени она оборачивается къ нему съ оживленнымъ видомъ.

— Въ сущности, — восклицаетъ она, — неужели это дѣло совершенно безнадежно? Какъ по вашему? Какихъ бы лѣтъ Джэнъ ни казалась, ей въ дѣйствительности только шестнадцать; должна же я умѣть справиться съ шестнадцатилѣтней дѣвушкой!

— Я бы не пытался, — лаконически отвѣчаетъ онъ, качая головой.

— А я никакъ не могу согласиться, чтобы слѣдовало возвращаться вспять только потому, что на пути долга встрѣчаются препятствія.

— Да это совсѣмъ не путь долга; вы заблуждаетесь. Миссъ Марло занимаетъ мѣсто, по праву ей принадлежащее. Она довольна, отецъ ея доволенъ, всѣ довольны. Не вижу, чтобъ ваше вмѣшательство было тутъ умѣстно.

— Возможно ли? — говоритъ она, глубоко обиженнымъ тономъ, — неужели и вы за нее и противъ меня?

— Дѣло не въ томъ! — восклицаетъ онъ нетерпѣливо, раздосадованный ея чисто-женской нелогичностью. — Насколько я помню, а иногда не видалъ ее до сегодняшняго дня, и не имѣю особаго желанія когда-нибудь видѣть. Это вопросъ отвлеченной справедливости. Если я вижу васъ готовой, благодаря ложному понятію о долгѣ, перессорить цѣлую семью, мнѣ кажется, что лучшая услуга, какую я могу оказать вамъ, это — разочаровать васъ.

Въ первую минуту ясно, что гнѣвное возраженіе было готово сорваться съ ея дрожащихъ губъ, но ей удается подавить его и она говорить почти смиренно:

— Вы, вѣроятно, правы. Не въ первый разъ, благодаря намъ, спадаетъ съ главъ моихъ повязка. Но если во мнѣ здѣсь не нуждаются, что вы посовѣтуете мнѣ дѣлать, куда дѣваться?

Она смотритъ на него такими печальными глазами, вся ея поза выражаетъ такую покорность, что самообладаніе суроваго ментора едва не измѣняетъ ему.

— Знаю, — продолжаетъ она, — что не имѣю никакого права надоѣдать вамъ своими дѣлами, но, вѣроятно, это сила привычки. Я привыкла просить вашихъ совѣтовъ и указаній.

— Я готовъ былъ бы помочь вамъ, но не могу принять на себя отвѣтственности въ такомъ серьёзномъ дѣлѣ. Да у женщины въ вашихъ условіяхъ никогда не будетъ недостатка въ совѣтникъ, а еслибъ и былъ, я считаю васъ способной жить самостоятельной жизнью.

— Вы думаете?

— Не думаю, а увѣренъ.

Молчаніе. Джильяна нарушаетъ его.

— Помните ли, — робко говоритъ она, — какъ я вамъ хвастала моими благотворительными затѣями и ихъ процвѣтаніемъ. Позвольте доложить вамъ, — съ горькой улыбкой, — что все это рухнуло!

— Неужели?

— А потому, — устало, но съ оттѣнкомъ ироніи продолжаетъ она, — какого бы вы ни были высокаго мнѣнія о моей энергіи и самостоятельности, у меня право не хватаетъ духу начинать все съизнова, и вдобавокъ — одной!

При послѣднемъ словѣ, она слегка понижаетъ голосъ.

— Мнѣ, кажется, вамъ нѣтъ причины быть одной, — говоритъ онъ рѣзко.

— Конечно, — спокойно, но не безъ горечи отвѣчаетъ она, — я могла бы взять компаніонку.

— Я не то хотѣлъ сказать.

— Такъ вы, вѣроятно, намекаете на то, что я моту выдти замужъ?

— Понятно, почти грубо отвѣчаетъ онъ, лихорадочно обрывая травинки;- но что же больше?

Она качаетъ головой.

— Это возможно, но невѣроятно.

Новая пауза. Въ долинѣ начинаетъ подниматься густой туманъ.

— Надѣюсь, — говоритъ онъ, тяжело и неровно дыша, — что вы не давали необдуманнаго обѣта, а если дали, то нарушьте его какъ можно скорѣй.

— Обѣта я не давала, — отвѣчаетъ она, поднимаясь съ покрытой росою травы.

— Не думаю, чтобъ перспектива не извѣдать того, что есть въ жизни лучшаго, улыбалась мнѣ больше, чѣмъ всякой другой дѣвушкѣ моихъ лѣтъ.

— Очень радъ это слышать, — говоритъ онъ, весь блѣдный.

— Но несмотря на это, — степенно продолжаетъ она, качая бѣлокурой головкой, — мнѣ почему-то думается, что я останусь такой какъ есть, до послѣдняго дня моей жизни.

Кончивъ, она поднимаетъ на него глаза, взоры ихъ встрѣчаются, и, въ теченіе долгаго мгновенія, онъ съ невольной и безмолвной страстью заглядываетъ ей въ самую душу. Но страсть эта не находитъ словъ. Вскорѣ она отворачивается.

— Становится поздно, идемъ.

Они спускаются съ горы, не говоря ни слова.

Десять минутъ спустя она слѣдила за нимъ изъ окна, пока экипажъ его не скрылся среди сгущавшихся сумерекъ.

— О, гордость противная! — воскликнула она, сжавъ руки въ порывѣ безсильнаго страданія;- одна, одна ты между нами!

Проходить много времени, Бернетъ не показывается въ Марло, хотя продолжаетъ гостить у Тарльтоновъ; обѣ сестры навѣщаютъ Джильяну, но докторъ тщательно избѣгаетъ ея общества. Тяжело ложится ей на сердце мысль о его равнодушіи. Судьба, въ другихъ отношеніяхъ, къ ней очень милостива: она лишилась еще дальней родственницы, которая оставила ей довольно значительное наслѣдство въ земляхъ, домахъ, акціяхъ одного банка, но къ этому благополучію она совершенно холодна — что въ немъ толку, когда главнаго нѣтъ.