Начало рассказа о Василии Шуйском отличается от начала рассказа о погребении Скопина-Шуйского только тем, что в него введено пространное сравнение злоумышленников с Иудой. Все остальное сохранено: причина заговора - козни дьявола, который “не стерпе многих к богу добродетелей” царя; конкретные исполнители - “некоторые государевы бояре и ближние люди”; заканчивается повествование, часто прерывающееся риторическими восклицаниями и нравоучениями, рассуждением о неразумии предателей, своим поступком не только погубивших царя и причинивших “многи беды” всей стране, но и самих себя обрекших на гибель.
Царица ведет себя подобно матери и жене Скопина после его смерти, “…плачущуюся и от многаго плача много на землю падаше, яко мертва” (л. 39 об.). Заключает рассказ плач народа, имеющий традиционное для посмертных народных плачей в некрологических повествованиях о князьях содержание - выражение безутешного горя лишившихся государя людей.
Еще одним источником “Повести…” послужила “Повесть о взятии Царьграда в 1453 г.” Нестора Искандера. [42] В повести Нестора Искандера часто встречаются отдельные слова и целые словосочетания, которые постоянно используются в “Повести…”, например: “и нападе на них страх и трепет”, “объяша их скорбь и печаль велия”, “суетно нападаху” и т. д. Однако эти совпадения сами по себе еще не могут свидетельствовать о влиянии повести Нестора Искандера на “Повесть…”, ибо принадлежат к общему фонду стереотипных формул древнерусских воинских повестей. [43]
Элементы стиля воинских повестей вообще очень широко распространены в “Повести…”, и это естественно, поскольку в ней с первых и до последних строк говорится в основном о сражениях. Среди элементов этого стиля есть такие, которые встречаются в “Повести о взятии Царьграда в 1453 г.”, но есть и другие. Однако в той части “Повести…”, где речь идет об обороне Смоленска, находятся более существенные доказательства влияния на нее повести Нестора Искандера.
И Царьград, и Смоленск подверглись продолжительной непрерывной осаде, пережили несколько штурмов и были взяты противником в результате разрушения крепостных стен. В таком порядке рассказывается о падении городов и в других повестях, но в “Повести…” не только общая схема описания осады совпадает с повестью Нестора Искандера. В обеих повестях присутствуют сходные сюжетные линии, образы, отдельные структурные элементы. Подобно сказанию о М. В. Скопине-Шуйском, рассказ об осаде и взятии Смоленска польским королем в “Повести…” не составляет непрерывного повествования. Подчиненный идейным задачам “Повести…”, он композиционно разделен на три части, искусно вплетенные в канву повествования.
Первая часть включена в описание триумфального появления Скопина в Москве и преследует цель прославления князя, которого боится осадивший Смоленск король. Одновременно таким образом внушается мысль, что изгнание врагов завершится только после освобождения героических защитников Смоленска.
Вторая часть рассказа об осаде города расположена сразу вслед за описанием погребения Скопина. В ней изображается возросшая активность короля и отчаяние защитников крепости. Роль ее заключается в том, чтобы еще раз подчеркнуть все значение смерти князя.
Третья часть, самая обширная, содержит рассказ о последнем штурме Смоленска и лирическую часть, в которой особенно ярко отражается мировоззрение автора “Повести…”.
Как видим, каждый отрывок несет свою смысловую нагрузку, а вместе они составляют довольно подробную историю героической обороны Смоленска. Автор не случайно взял примером для подражания “Повесть о взятии Царьграда в 1453 г.”. В его представлении падение Смоленска, последнего оплота сопротивления интервентам, имело не меньшее значение для России, чем падение Константинополя для всего христианского мира.
Следы повести Нестора Искандера ощутимы во всех трех частях рассказа о Смоленске, хотя автор “Повести…” избегает, как всегда при обращении к источникам, дословных повторений и стремится внести изменения в заимствования. Такое стремление не только свидетельствует об особенностях его авторской индивидуальности, но вызвано еще необходимостью отразить конкретную историческую обстановку, пользуясь языком своего времени.
Оборона Смоленска при всей значительности этого эпизода в истории “Смутного времени” не занимает в “Повести…” много места, поскольку была лишь одним из частных моментов описываемого периода. Поэтому все аналогии повести Нестора Искандера представлены в “Повести…” в сокращенном виде. Например, составляющие основное содержание “Повести о взятии Царьграда в 1453 г.” батальные сцены занимают в “Повести…” более скромное место. Это объясняется, как и в случае со сказанием о Скопине, функциональным назначением каждого произведения. Нестор Искандер писал только об осаде Константинополя. В “Повести…” осада Смоленска изображена лишь как один момент в ряду многих, важный и значительный именно потому, что является одним из звеньев неразрывной цепи событий.
Однако, несмотря на краткость описаний боевых сцен в “Повести…”, соответствие их многочисленным и подробным описаниям сражений в повести Нестора Искандера с точки зрения характерных лексических и стилистических элементов прослеживается достаточно ясно. Приведем примеры.
���� Повесть о взятии Царьграда в 1453 г. [44] Повесть…
���� Сущие же людие въ граде, Грекы и Фрягове, выеждая изъ града, бьяхуся съ турки, не дающе имъ стенобьеныя хитрости нарежати… Такожъ и пушки и пищали уставити по приступнымъ местамъ, на обранение стенамъ (с. 6-7). А инии стреляху изъ пушекъ и изъ пищалей, елико можаху, и многы туркы убиша (с. 9). Турки же по вся места бьяхуся безъ опочивания, день и нощь пременяющеся, не дающе ни мала опочити градцкиимъ, но да ся утрудить, понеже уготовляхуся къ приступу, и тако творяху отбои до 13 дне (с. 8)…многажды же из града выходяще и с королевскими людми неослабно бьющися и много полских и литовских людей побивающе; иногда же и из стенобитных пушек и с пищалей з башен и со стен много побивающе… (л. 30 об.). Король же полский безпрестани ко граду приступаше, многи подкопы деяше, гражданом же почити не даяше (л. 44).
Последний пример интересен использованием в “Повести…” редкой формулы, встречающейся в повести Нестора Искандера. В “Повести о взятии Царьграда в 1453 г.” несколько раз повторено, что оборона города была необычайно трудной из-за непрерывности штурма. Турки сознательно не давали христианам передохнуть, чтобы они, оказавшись в состоянии предельной усталости, потеряли способность отбиваться. В “Повести.,.” об этом сказано только один раз, кратко, но выразительно. [45] Одним из существенных аргументов в пользу влияния повести Нестора Искандера на “Повесть…” является присутствие в них одинакового видения. В “Повести…” автор поместил перед видением еще два сообщения о чудесах, одно из которых - о слезах от иконы, - широко распространенное в древнерусской литературе, усиливает звучание темы трагического исхода обороны, а другое, в котором говорится о чудесах от мощей смоленских святых Авраамия и Ефрема, не имеет к этой теме никакого отношения. [46]
В обеих повестях рассказ о видении начинается одинаковым объяснением его причин, но описание самого видения в “Повести…”, как и в случае всех других соответствий, гораздо короче.
���� Повесть о взятии Царьграда в 1453 г. Повесть…
���� Грехъ ради нашихъ, бысть знамение страшно въ граде… собравшимжеся людемъ мноземъ видеша у великия церкви Премудрости божиа у верха изъ воконъ пламеню огненну изшедшу, окружившу всю шею церковную на длъгъ часъ, и собрався пламень въ едино пременися пламень, и бысть яко светъ неизреченный, и абие взятся на небо (с. 23-24)…з умножение грех наших во граде Смоленске бысть знамение… Мнози же от верных в нощи видевше, бысть от соборныя апостолския церкви яко столп огнен изхождаше и к небеси воздвизашеся (л. 44 об.). [47]
