— Мы — люди мирные, сеньора, и хотя я знаю, что вы находитесь под надежной охраной сеньора дель Кампо, всеже эта дорога такая глухая и безлюдная, что я поспешил вслед за вами, чтобы иметь честь предложить вам мои услуги в качестве конвоира.

Карета была стояла, солдаты преграждали лошадям дорогу.

Старый Педро старался нагнуться, как можно ниже со своих высоких козел, чтобы точнее прицелиться в одного из всадников, в висок которого он собирался всадить несколько унций олова то же самое делал и лакей, стоя на запятках.

У дона Луиса не было при себе никакого оружия, кроме изящного стилета, спрятанного в трости.

Донья Эрмоса и дон Луис не сразу узнали голос того человека, который только что говорил с ними, но женщины обладают удивительной способностью инстинктивно угадывать, и, едва незнакомец докончил свою фразу, донья Эрмоса, склонясь к самому уху дона Луиса, шепнула ему едва слышно:

— Это Мариньо.

— Мариньо! — воскликнул дон Луис.

— Да, какой-то помешанный!

— Нет, негодяй, — сказал дон Луис, возвышая голос. — Дама эта находится под надежной охраной, и я прошу вас удалиться и ваших товарищей то же.

— Я говорил не с вами, сеньор дель Кампо!

— Здесь нет никого, кого бы звали этим именем, здесь только…

— Молчите, ради Бога!.. — зажала ему рот рукой донья Эрмоса. — Сеньор, — продолжала она обращаясь к Мариньо, — я очень благодарна вам за вашу любезность, но повторяю вам слова этого кабальеро: я под надежной охраной и в услугах ваших сейчас не нуждаюсь, а потому умоляю вас удалитесь и прикажите удалиться солдатам.

— Это уже лишнее! Слово «прошу» было в вежливой форме произнесено два раза! — сказал дон Луис, протягивая руку к одной из дверец кареты чтобы открыть ее.

Донья Эрмоса энергичным движением остановила его.

— Мне кажется, этот сеньор не привык встречаться с кабальеро! — сказал Мариньо.

— Да, с кабальеро, которые по ночам останавливают кареты на больших дорогах и могут быть приняты за воров и грабителей. Педро, вперед! — крикнул дон Луис таким резким, повелительным голосом, что те два солдата, которые преграждали дорогу, даже не попытались задержать карету.

Педро хлестнул лошадей и погнал их вскачь, что есть духу.

Мариньо, так как это, действительно, был он, пришпорил коня и, следуя за каретой карьером, успел на прощание сказать донье Эрмосе следующие слова:

— Знайте, сеньора, что я не имел никаких дурных намерений по отношению к вам, но со мной обошлись неслыханным образом, а такие люди, как я, никогда не забывают своих обид.

Проговорив эту фразу, в которой таилась страшная угроза, Мариньо раскланялся, повернул своего коня и в сопровождении своих подчиненных вернулся обратно в город.

Пять минут спустя карета остановилась у ворот дачи доньи Эрмосы, молодая женщина вышла из экипажа и под руку с доном Луисом вошла в свою гостиную.

Она была очень бледна и, несмотря на все усилия скрыть овладевшее ею волнение, дрожала всем телом.

— Боже мой! Дорогая Эрмоса, — воскликнул дон Луис, заметив ее бледность и волнение, — что с вами? Вы больны?

— Нет, дон Луис, — отвечала она с грустной улыбкой, — я не больна, я боюсь…

— Боитесь? Чего?

— Этого человека.

— Этого мерзавца Мариньо?

— Да, его, я чувствую, что он принесет мне несчастье!..

Напрасно дон Луис старался разогнать эти мысли, успокоить и обнадежить взволнованное воображение молодой женщины, — это не удалось ему, и, простившись с ней, он удалился к себе, задумчивый и невеселый.

Более девятисот судов мерно покачивались на своих якорях на рейде в Монтевидео, подобно громадному пальмовому лесу во время бури. Была одна из последних ночей июля, ночь лунная, но не тихая: волны вздымались высоко и с глухим ревом разбивались о берег.

В семь часов вечера на горизонте показалась маленькая белая точка, напоминавшая серебристую морскую чайку южных морей: гонимые ветрами с берегов Патагонии, они летают над водой до тех пор, покуда не найдут надежного пристанища где-нибудь на мачтах кораблей или на крутых скалах.

Маленькое, едва приметное судно смело вверяло себя высоко вздымавшихся волн бурной реки, которая в дни непогоды ужасней самого океана, и быстро приближалось к порту.

С военных судов не замедлили признать в маленьком судне китобойную лодку из Буэнос-Айреса, одну из тех утлых на вид лодочек, которые со времени французской блокады занимались преимущественно контрабандой.

В маленькой лодочке находились четверо мужчин: двое из них на средней скамье, очевидно, были матросы, третий, сидевший у руля в тяжелом плаще и клеенчатой шляпе, был владелец судна, четвертый, сидевший на корме, опершись на левый борт лодки, укутанный в длинный резиновый плащ, в шляпе с двойным козырьком, был, как надо полагать, пассажир.

Владелец судна не спускал глаз с паруса, а пассажир был, казалось, погружен в глубокую задумчивость.

— Далеко мы еще от пристани, Дуглас? — вдруг спросил он, поглядывая на свои карманные часы, на которых было уже половина десятого.

— Нет, сеньор, — отвечал хозяин судна, с сильным английским акцентом, — мы скоро пристанем вон там, справа от того укрепления.

— Как оно называется?

— Форт Сан-Хосе.

— Что же, там есть мол?

— Нет, сеньор, но там есть хорошая пристань, называемая Эль-Бано-де-Лос-Падрес, где пристают катера всех военных судов, и там мы высадимся, не замочив даже ног, хотя теперь вода очень высока.

На самом деле, несколько минут спустя дон Мигель сошел на берег в указанном месте и, стряхнув капли воды со своего плаща, последовал за владельцем судна, который, отдав какие-то приказания своим людям, сказал ему:

— Сюда, сеньор! — с этими словами он свернул направо и пошел дальше по улице Сан-Бенито.

Пройдя несколько шагов по второму кварталу улицы, судовладелец остановился у дверей одного из домов.

— Здесь, сеньор! — сказал он.

— Хорошо, вы будете ждать меня в гостинице. Как вы называете ее?

— Паровая!

— Ну, ну, так ждите в Паровой гостинице и займите для меня приличную комнату, на случай если нам придется заночевать здесь.

— Но как же вы доберетесь по незнакомым для вас улицам?

— Отсюда меня проводят.

— Прежде чем мы расстанемся, может быть, я должен осведомиться, дома ли тот человек, с кем вы хотели бы встретиться?

— Нет, благодарю, в этом нет надобности, если этого человека нет дома, то я подожду его. Вы можете идти.

Судовладелец удалился, а дон Мигель, так как это был он, стукнул два раза молотком, приделанным у двери, и спросил у слуги, явившегося отворить ему.

— Господин Буше де Мартиньи у себя?

— Да! — отвечал слуга, внимательно оглядывая молодого человека.

— В таком случае передайте ему вот это, — продолжал дон Мигель, подавая слуге половину визитной карточки, — передайте сейчас же.

Слуга принял эту половинку карточки с видимой неохотой и не сразу понес ее своему господину: он не знал, следует ли ему запереть дверь перед незнакомцем или оставить ее открытой, так как успел заметить за поясом у молодого человека два двуствольных пистолета. Однако, подумав немного, он не решился затворять дверь перед носом этого странного посетителя, а несколько секунд спустя вернулся, вежливо прося дона Мигеля войти.

Молодой человек сбросил с себя плащ, снял пальто, отстегнул пистолеты в маленькой прихожей и, поправив волосы, вошел в гостиную, где де Мартиньи, сидя у камина, просматривал газеты и журналы.

Глаза французского политического агента остановились на мгновение на красивом, умном и выразительном лице дона Мигеля, бледного и взволнованного — на лице агента, человека еще молодого, с приятной и изящной наружностью, выразилось невольное удивление, не утаившееся от его гостя.

Дружески поздоровавшись, хозяин и гость сразу почувствовали себя старыми знакомыми, дон Мигель пожелал, однако, выяснить свое положение и с милой улыбкой обратился к французскому агенту.