— Ну и типы же еще у нас имеются! — покачал он головой и добавил: — Извини, я сейчас, дочитаю фельетон.

Он читал и чему-то посмеивался, а я терпеливо ждала. Но, дочитав фельетон до конца, папа еще принялся за длиннющую статью и медленно, как улитка, стал двигаться вдоль газеты, а я всё жарилась на солнце.

— Минуточку, сейчас… Минутку, Шурик. — И вдруг папу будто укололи. — Ну, посмотри! Во Франции опять правительственный кризис. Как тебе это понравится?!

Мне это нисколько не нравилось. Я была уже готова заплакать от скуки, только крепилась. А папа вдруг принялся оглядывать всю газету сверху вниз. Наконец, он заглянул в самый крайний угол ящика, пробурчал: «Так, понятно, «Зенит» опять продул», — и, взяв меня за руку, пошел прочь от газеты.

Когда мы пришли на базар, папа спросил:

— Ну, что нам надо? Что покупала мама?

— Она всегда покупала на два дня.

— Мы будем перенимать опыт. Прежде всего, нам нужна, я думаю, картошка.

— Картошечки, картошечки, хозяин! — приглашала дочерна загорелая женщина, перед которой лежала куча землистого картофеля.

— По-моему, мелковата, как ты думаешь? — Папа посмотрел на меня.

Но толстуху уже перебивал маленький седенький старичок в военной фуражке без звезды.

— Ах, хороша, ах, хороша! Не картошка — яблочко сам бы ел, да деньги нужны. Берите, гражданин, — приглашал он папу.

— Пожалуй, слишком крупна, а? — задумался папа.

Старичок обиделся и сразу стал называть папу на «ты».

— Ну, иди, иди, найди лучше, — ворчал он.

Мы купили картошки и еще три связки кореньев. Папа очень удивился, до чего дешевы коренья, и потому мы их купили сразу три связки.

— Теперь мяса, — сказал папа.

Мы пошли в магазин. Там на прилавке под стеклом лежали куски мяса, но почему-то никто из хозяек, которые были в магазине, его не брал.

— Что, неважное мясо? — спросил, папа у одной старушки.

— Это не мясо. Это свинина, — ответила старушка.

— Понятно, — кивнул головой папа. Но, по-моему, он не очень-то понял, почему это свинина — не мясо. И вдруг папа воскликнул:

— Шурик, идея! Давай возьмем гуся. Смотри, какие симпатичные гуси! Купим гуся, соорудим рассольник, а на второе — гусь с картошкой… Чем плохо? Приличные ли гуси, дорогой товарищ? — спросил он у продавца.

— Выдающиеся гуси. Гуси первой категории, — отвечал он. — Вам покрупнее?

— Да так, нормального. Вы, как специалист, лучше разберетесь.

— Вот видный гусак, — продавец выхватил из кучи самого большого гуся, звонко похлопал его ладонью по пузу и, не дожидаясь папиного согласия, бросил на весы. — Всего — ничего… Без малого четыре килограммчика. — Он вынул из-за уха карандашик и стал считать, сколько нам нужно платить.

— М-да… — задумчиво промычал папа, но было уже поздно. Не мог же папа заставлять продавца вешать ему другого гуся. Он отправился платить в кассу, и вскоре мы, с трудом затолкав гуся в сумку, двинулись к дому.

Дома я надела мамин прозрачный фартучек, а папа разделся до пояса, и мы стали готовить обед. Сперва мы решили начистить картошки. Пока мы ее чистили, папа рассказывал про то, как у них на войне был солдат, который замечательно чистил картошку. Потом он еще рассказал про кашевара, который варил для их роты такую удивительную пшенную кашу, что казалось, будто она с мясом. Папа увлекся, и я заслушалась, потому что было очень интересно слушать разные истории про войну. Но когда мы посмотрели, то увидели, что шелухи набрался полный таз, а картошки — едва кастрюлька.

— М-да, — покачал головой папа. — Потери великоваты. — Он, как редкий камень, со всех сторон оглядел очищенную им картофелину, от которой не осталось и половины. — Ничего. Зато качество отличное. В общем, нам хватит.

Мы покончили с картошкой и взялись за гуся. Папа отрезал ему голову с шеей и лапы и хотел их выбросить, но я сказала, что мама варит рассольник с лапами.

— Ты в этом уверена? — спросил папа.

— Я видела.

— Ну хорошо, под твою ответственность…

Папа отодвинул лапы и голову в сторону, и мы стали искать подходящую кастрюлю. Мы выбрали самую большую и хотели положить в нее гуся, но гусь оказался слишком велик. Папа хотел затолкать гуся силой. Папа вспотел и тяжело дышал, но гусь всё равно не влезал в кастрюлю. Вдруг папа выпрямился и посмотрел на часы:

— Без двадцати три! Еще есть время. — Папа схватил веревочку и приложил к гусю, меряя его длину. Потом он завязал узелок и воскликнул:

— Скорей, за мной, Шурик!.. Мы еще успеем! Тут он накинул рубашку и, застегивая ее на ходу, бросился на улицу. Я побежала за ним. Мы понеслись в сторону рынка. Я едва поспевала за папой.

— Шурик, ты знаешь, где там посудная лавка? — крикнул на бегу папа.

— Она не там, она в другой стороне, возле станции! — прокричала я в ответ.

— Скорее! Показывай где.

Мы быстро побежали в другую сторону. Встречные люди смотрели на нас во все глаза. Наверное, они думали, что мы что-нибудь стащили и теперь удираем.

В лавку «Хозтовары» мы влетели за пять минут до закрытия на обеденный перерыв.

— Есть у вас кастрюли? — прерывисто дыша, спросил папа толстого человека со скучным лицом, который сидел за прилавком.

— Вам какую?

— Как можно больше, — сказал папа.

— Вот, если подойдет. — Продавец неторопливо нагнулся и поставил на прилавок перед папой кастрюлю больше бачка, в котором мама кипятит белье. В нее вместе с гусем, наверное бы, влезла и я.

— Нет, пожалуйста, поменьше, — сказал папа.

— Поменьше только полированные, — ответил продавец, глядя куда-то в сторону.

— Ну, давайте полированную, всё равно.

Продавец посмотрел на нас так, будто был очень недоволен тем, что папа согласен и на полированную, и еще медленнее прежнего снял с полки блестящую, как зеркало, кастрюлю и протянул ее папе. Папа вынул веревочку и стал мерить, влезет ли в кастрюлю гусь.

— Может быть, еще немного поменьше, — осторожно попросил папа. Он, наверное, боялся, что продавец рассердится и прогонит нас из магазина. Но тот ничего не сказал и так же безразлично, как раньше, вытащил из-под прилавка что-то круглое, завернутое в бумагу. Кастрюля оказалась подходящей — в нее как раз мог поместиться гусь.

— Очень хорошо! Подходит! — воскликнул папа.

— Платите в кассу, — сказал продавец и выписал чек. Мы пошли к кассе, но там никого не было.

— Где же кассир?

— Сейчас будет.

Толстый продавец медленно двинулся вдоль прилавка и с трудом протискался в будочку, где стояла касса. Он поставил на чек печать и опять отдал его папе. Потом вернулся назад, взял у папы чек и выдал нам кастрюлю.

— Спасибо, — сказал папа.

Продавец лениво кивнул головой, проводил нас до дверей и закрыл их за нами.

— Почему он такой важный? — спросила я у папы.

— Наверное, он занят, а мы его отрываем по пустякам с разными покупками.

— Теперь всё в порядке, — радовался дома папа, укладывая гуся в кастрюлю. — И маме будет небольшой подарок.

Но папа ошибался. Было еще не всё в порядке. Мы поставили кастрюлю с гусем на керогаз, и вода вскоре закипела. Потом сперва сварилась, а потом и разварилась картошка и обмякли огурцы, а гусь оставался каменным. Правда, это было даже хорошо, потому что папа только тут вспомнил, что мы забыли посолить рассольник, хотя папа еще с утра повесил над столом бумажку:

Мы бросили побольше соли в кастрюлю, добавили воды и стали опять ждать.

— Конечно, дома на газе всё было бы значительно быстрее, — задумчиво сказал папа. — Там есть духовка. Это удивительно, Шурик, как человек быстро привыкает к цивилизации и даже не замечает окружающих его удобств. А ну, представь себе, что зимой тебе, прежде чем уйти в школу, нужно было бы разжечь керосиновую лампу, потом сходить за водой, затем растопить дровами плиту, а уж только тогда позавтракать… Ты вот, наверное, и не думала о том, что Пушкин читал и писал при свечах, а Лермонтов на Кавказ ехал целый месяц.