Начальник милиции покачал головой и рассмеялся:

— А где же твоя ищейка, разведчик? Один поводок остался.

И все, кто был в милиции, засмеялись, будто обрадовались тому, что Валёнка оказался не вором, а разведчиком.

Валёнка увидел, что ему, наверно, сегодня в тюрьму не придется идти, вытер лицо рукавом и тоже стал улыбаться. А сторожиха перестала кричать и только свой умывальник оглядывает. Не испортил ли в нем что Валёнка. Я, конечно, знала, где наш Бумка. У писательницы жила рыжая собачка Куська — хорошая Бумкина знакомая. Бум ее очень любил и как только вырывался с нашей территории — к ней в гости бегал. Ну, он и потащил Валёнку и Нольку к лазу под писательским забором, а они думали, что это он их по следу воров ведет. Но я ничего не сказала, а то еще могли Бумку поймать и отдать собачникам.

— Ну, ладно, протокола мы продолжать не будем и этого вашего горе-следопыта отпустим, — сказал папе начальник. — А вы уж его своей властью домашнему аресту, что ли, подвергните, чтобы в другой раз через чужие заборы не лазил.

— Примем надлежащие меры, — кивнул папа начальнику и пожал ему руку. Дежурный милиционер тут же разорвал и бросил в корзинку бумагу, на которой всё про Валёнку записывал. Тогда все, кто с Валёнкой в милицию пришел, стали расходиться и так смеялись, что можно было подумать — посмотрели кинокомедию.

Ну и мы отправились домой. По дороге Валёнка сперва молчал, а потом видит, что папа его не ругает, осмелел и говорит:

— А если она наврала, эта сторожиха, и это всё-таки наш умывальник? Может, они заодно с ворами действуют?!

Но тут папа рассердился.

— Слушай, умолкни, пожалуйста, Шерлок Холмс новоявленный, — сказал он. — И так с тобой позор на весь поселок. Прямо стыд… И вот что… Если я у тебя еще хоть одну книгу про шпионов увижу, я ее тут же выброшу, а ты перед библиотекой как хочешь отвечай. Тебе пора Тургенева читать, а ты всё разной чепухой увлекаешься.

Валёнка сразу умолк и до самого дома больше ни слова не проронил, потому что знал — в таких случаях с папой лишнего лучше не болтать.

Пришли все домой, и папа сразу же, не снимая хороших брюк, сел за машинку и велел ему не мешать, сказал, что он и так достаточно времени потерял на этот поход за Валёнкой.

А умывальник наш на другое утро, откуда ни возьмись, на месте оказался. Сперва мы ничего понять не могли, и Валёнка решил, что, наверно, ворам стыдно стало и они ночью умывальник назад принесли. Но потом пришел Нолька, и всё стало ясно. Оказывается, вчера, когда уже стемнело, мальчики в войну играли. Борька Скутальковокий был главным командиром и другим сигналы подавал. Он-то и снял наш умывальник и стучал в него — боевую тревогу объявлял. А потом, когда кончили играть, он спутал и повесил умывальник на сосну возле домика, где жили Чики. Там тоже гвоздь был вбит. Ну а Валёнка ничего этого не знал, вот и побежал в погоню за ворами. Вечером Борька потихоньку, чтобы ему не попало, наш умывальник принёс и повесил на место.

Когда папе всё это рассказали, он даже рассмеялся, а Валёнка обрадовался и говорит:

— Всё-таки я правильно определил, что преступник был высокого роста!

Но тут папа на него так посмотрел, что Валёнка сразу же замолчал и в тарелку носом уткнулся.

Ну, а насчет Бумки, так он еще к обеду как ни в чем не бывало вернулся. Всех обнюхал. Видит — все дома, всё в порядке, и преспокойненько улегся в тени, высунув язык и вытянув ноги. Видно, он здорово набегался и решил отдохнуть. Ему и дела было мало, что из-за него произошло. Он и до сих пор не знает, сколько в этот день нам всем хлопот доставил.

Прошла неделя, как мы жили одни втроем с папой, и мы уже, кажется, ко всему привыкли.

Между прочим, хотя у нас теперь часто не бывало супу и компот мы тоже не варили, а мамины пирожки и ватрушки я только во сне и видела, — денег у нас уходило куда больше, чем у мамы.

— Ничего не понимаю, что за прорва? — удивлялся папа.

Он послал меня к бабе Нике и велел принести от нее счеты, которые, конечно, баба Ника возила с собой на дачу. По вечерам, когда Маргаритка уже спала, баба Ника садилась у окна, что-то отсчитывала и записывала в школьную тетрадку.

Я принесла счеты. Они были такие маленькие и аккуратные, что так и хотелось поиграть в кассиршу. Папа взял их, уселся за стол на веранде и тоже стал что-то считать и отмечать самопишущим пером на бумажке.

Он долго стучал колесиками на, счетах, быстро записывал и поминутно смотрел на облезлый потолок веранды. Но, наверное, ничего там не увидел, потому что в конце концов всё перечеркнул, а счеты поднял и, тряхнув ими, смешал все колесики. Потом он положил счеты и сказал:

— Совершенно не понимаю, как это мама укладывалась? У нас с тобой, Шурик, неизвестно куда ушла уйма денег.

Я ничего не сказала, только вздохнула. Что же мне было говорить? Ведь ни я, ни Валёнка еще ничего не зарабатывали, а папа из-за нас тоже сидел дома да еще почти не находил времени для работы. Но тут папа посмотрел в мою сторону, улыбнулся и подмигнул мне:

— Ничего, Шурик, с голоду не помрем! Придется съездить в город и затронуть некоторые сбережения.

Он еще сказал, что нам предстоят кое-какие расходы, потому что к приезду мамы всё надо привести в идеальный порядок и тут без расходов не обойтись.

К этому времени случилась еще одна печальная история. В нашем доме вдруг всё сделалось грязным. Не подумайте, я не о посуде говорю. Посуду мы с папой мыли вместе, а Валёнку от этого занятия освободили. Он бы иначе обязательно что-нибудь себе в помощь изобрел и перебил бы последние тарелки и чашки.

У нашего Валёнки это очень даже здорово выходило, что ему ни поручат — он так сделает, что лучше его ни о чем не просить.

Ну, например, пошлет мама Валёнку за булкой, — он обязательно забудет сумку взять и принесет батон с чернильными печатями от своих пальцев. Или заставят его ботики под краном мыть — он такую пачкотню разведет, что мама после него кухню дольше, чем он боты мыл, убирает.

Так и на даче было. Скажут Валёнке, что нужно веранду подмести, — он так постарается, что потом песок, как на пляже, под ногами хрустит.

Вот и приучил всех к тому, что он всё очень плохо делает и лучше от него ничего не требовать, А ему от этого только хорошо. В городе и с Бумкой я больше гуляю, и Курнаве песок ношу. На даче тоже папе во всем помогаю. А Валёнка весь день где-то носится, и ему нисколечки не стыдно, даже очень рад. Если его о чем-нибудь попросят, он вздохнет и посмотрит так, будто говорит глазами! «Пожалуйста, не заставляйте меня, а то, вы же знаете, я обязательно всё плохо сделаю, и вам же хуже будет». Папа и правда думает, что от него всё равно толку мало, постыдит его и отпустит, А Валёнке только это и нужно. Он убежит подальше и играет в пинг-понг с Борькой и Нолькой. Как будто мне меньше его играть в пинг-понг хочется.

С утра Валёнка по двору гоняет, а мы с папой посуду моем. Хотя, честно говоря, много нам теперь посуды мыть не приходится. Мелкие тарелки у нас все чистыми в шкафчике стоят, а суп и второе мы из глубоких едим. Сперва съедим первое, а потом на его место сардельки с макаронами или что там у нас… Пара сказал, что так проще и экономичнее, по крайней мере мы с Валёнкой суп до конца съедаем. Но, конечно, он это говорил только потому, что не хотел лишней посуды мыть. Раньше, когда хозяйством заведовала мама, он говорил, что есть из одной тарелки не по-человёчески.

В общем, посуда у нас с утра была чистой. Куда хуже было с остальным.

Раз днем папа говорит Валёнке:

— Слушай, переоделся бы ты. Пойди надень свежую рубашку. На что твоя майка похожа?

А Валёнка отвечает:

— Я бы давно надел, да ни одной чистой нет — все грязные.

Тут мы с папой заглянули в «чистый» чемодан — так он у нас назывался — и увидели, что в нем совсем пусто. Зато корзинка, в которой лежало грязное белье, была до того набита, что и не закрывалась. Оказалось, не только у Валёнки, но и у меня и у папы ничего чистого не осталось. И полотенца, которые висели на гвоздиках, были последними, и скатерть, которую мы два дня назад на стол постелили, уже вся в разноцветных пятнах была. Особенно, конечно, там, где Валёнка сидел.