\\723// спасении нашем, а о какой–либо прибыли, удобстве, то обращая только на него взор ума и тела, с беспокойством ожидаем его мановения, опасаясь, чтобы какое неприличное, несообразное слово не отвратило его милосердие; также, если мы, находясь в палате мирских судей, в присутствии нашего противника, во время судопроизводства и прения позволим себе кашель, харканье, смех, зевоту, сон, то бдительный враг, с ненавистью обратив на это внимание судьи, не возбудит ли гнев его против нас? Тем более, когда при угрожающей опасности вечной смерти мы молимся Богу, знающему все сокровенное, особенно когда нам противостоит хитрый обольститель и обвинитель (дьявол), сколь внимательной и заботливою молитвой нам нужно упрашивать милосердие Судии? Справедливо вменяется не в легкий, а в тяжкий грех нечестия, когда кто–либо, изливая молитву Господу, вдруг увлекшись суетным помыслом, удаляется от лица Его, как будто Бог не видит и не слышит. А те, которые очи сердца своего закрывают толстым покрывалом страстей и, по изречению Спасителя (Мф 13, 14), видя, не видят, и слыша, не слышат и не разумеют, те, в тайниках своего сердца, едва усматривают даже большие и главные пороки, а злых помыслов, неуловимых, скрытных страстей, которые таким острым жалом уязвляют дух, и оков души своей не могут видеть ясно, но, всегда блуждая постыдными помыслами, не знают даже скорби об этом. Когда отвлекаются от созерцания Бога, которое есть единственное благо, то не имеют скорби об этом лишении, потому что, развлекая свой дух приходящими по их желанию помыслами, они вовсе не видят, — к чему главным образом стремиться, или чего всячески желать. Подлинно, эта причина доводит нас до того заблуждения, что мы, совсем не зная, что такое безгрешность, думаем, будто не можем навлечь на себя никакой вины этими праздными, непостоянными развлечениями помыслов, но приведенные как бы в исступление, как пораженные слепотою глаз, ничего не видим в себе, кроме главных пороков, и считаем нужным избегать только того, что осуждается строгостью мирских за-\\724//конов; если мы хоть немного сознаем, что мы в этом невиновны, то думаем, что в нас нет вовсе никакого греха. По близорукости, не видя в себе малых, но многих нечистот, мы вовсе не имеем спасительного сокрушения сердца, если и коснется нашего чувства горечь печали, не скорбим, будучи подстрекаемы тонким прилогом тщеславия; не плачем о том, что лениво или холодно воссылали молитву, не ставим в вину того, что во время псалмопения или молитвы мы допустил и нечто другое, кроме самой молитвы или псалма. Многое, что постыдно говорить или делать перед людьми, мы не стыдимся воспринимать сердцем и не боимся, что это открыто для взора Божия, противно Ему; даже истечения от скверных сновидений не очищаем обильным излиянием слез; не плачем и о том, что в самом благочестивом деле милостыни, когда услуживаем потребностям братьев или доставляем пищу бедным, недоброхотство от скупости затмевает достоинство благотворительности; не думаем, что терпим какой–либо вред, когда, оставив память о Боге, помышляем о временном и телесном, так что к нам относится следующее изречение Соломона: били меня, мне не было больно; толкали меня, я не чувствовал (Притч 23, 35).

Напротив, те, которые сущность всякого удовольствия, радости и блаженства своего видят только в созерцании духовных, божественных предметов, когда хоть немного и невольно отвлекаются от него насильственными помыслами, — подвергают себя наказанию покаяния, как за какой–нибудь род святотатства, и, оплакивая, что маловажную тварь, к которой обратился взор ума, они предпочли своему Творцу, приписывают себе, почти можно сказать, порок нечестия. К созерцанию блеска славы Божией обращая с высшей живостью взоры своего сердца, они не переносят даже скоротечных теней плотских по-\\725//мыслов, отвращаются всего того, что отвлекает взор ума от этого света. Блаженный апостол, желая внушить всем такое расположение, говорит: не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек (1 Ин 2, 15—17). Итак, святые отвращаются всего, что в мире есть мирского; но невозможно, чтобы они и кратковременным поползновением помыслов не увлекались к тому, и теперь никакой человек (исключая Господа и Спасителя нашего) не сдерживает рассеяния духа так, чтобы, пребывая всегда в созерцании Бога и никогда не отвлекаясь от него, не погрешал услаждением в какой–либо мирской вещи, как говорит Св. Писание: и звезды нечисты пред очами Его (Бога) (Иов 25, 5). Вот, Он (Бог) и святым Своим не доверяет, и в Ангелах Своих открывает неправоту (в русском: и небеса нечисты в очах Его); а в исправленном переводе (Вульгате) читается: вот, и между святыми Его нет никого неизменяемого, и небеса нечисты в очах Его (Иов 15, 15).

Итак, святые, которые, постоянно содержа Бога в памяти, как бы на цыпочках ходят по растянутым на высоте веревкам, правильно сравниваются с ходящими по канатам. Они, сущность своего спасения и жизни видя на узкой стезе той веревочки (т. е. памяти Бога), думают, что тотчас подвергнутся жестокой смерти, если нога их, хоть немного поколебавшись, сойдет с пути или переступит за черту спасительного направления. Те же (акробаты), с удивительным искусством шествуя в пустом пространстве, если с осторожным, заботливым равновесием не сохранят стезю, слишком узкую для ступни, то земля, которая для всех есть как бы природное основание и твер-\\726//дый, крепкий фундамент, бывает для них настоящая, явная гибель, не потому чтобы природа ее изменялась, а потому что они из–за тяжести тела стремглав падают на нее. Так и неистощимая благость Божия, при неизменном существе своем, никого не оскорбляет; но мы, уклоняясь от небесного и стремясь к земному, сами себя подвергаем смерти, даже само уклонение становится смертью уклоняющемуся. Бог говорит: горе им, что они удалились от Меня; гибель им, что они отпали от Меня! (Ос 7, 13). Еще: горе им, когда удалюсь от них! (Ос 9, 12). Накажет тебя нечестие твое, и отступничество твое обличит тебя; итак познай и размысли, как худо и горько то, что ты оставил Господа, Бога твоего (Иер 2, 19). Беззаконного уловляют собственные беззакония его (Притч 5, 22) К ним прилично относится и следующая угроза Господа: вот все вы, которые возжигаете огонь, вооруженные зажигательными стрелами, идите в пламень огня вашего и стрел, раскаленных вами (Ис 50, 11). Еще: кто возжигает зло, тот погибнет от него (Притч 19, 9).

Итак, поскольку святые чувствуют, что они ежедневно обременены тяжестью земных помыслов, ниспадают с этой высоты духа невольно, даже сами не зная, как увлекаются в закон греха и смерти, и не говоря уже о прочем, даже теми, выше упомянутыми, хотя добрыми и праведными, однако земными делами отвлекаются от созерцания Бога; потому подлинно имеют о чем воздыхать к Богу, имеют из–за чего поистине смиряться и сокрушаться, не только на словах, но с искренним чувством называют себя грешниками и во всем, в чем они, ежедневно побеждаемые немощью плоти, погрешают, постоянно прося прощения и благодати Божией, непрестанно проливают ис-\\727//кренние слезы покаяния. Поскольку видят, что их, даже до последнего часа жизни, обуревают те же самые страсти, из–за которых они постоянно сокрушаются скорбью, даже молений своих не могут возносить без смущения помыслов. Итак, опытом познав, что при сопротивлении плоти они не могут достигнуть человеческими силами желаемой цели, не могут по желанию своего сердца соединиться с преимущественным, высочайшим благом; но плененные увлекаются от созерцания Его к мирскому; и обращаясь к благодати Божией, оправдывающей нечестивых, говорят с апостолом: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Благодать Божия чрез Иисуса Христа, Господа нашего (Рим 7, 24, 25). Ибо чувствуют, что не могут совершать того добра, которого желают, но делают то зло, которого не хотят и ненавидят, т. е. всегда подвергаются смущению помыслов и заботе о телесных вещах.