\\609// по порядку полнее рассмотрим. Итак, вы сначала должны узнать основателей этих трех родов жизни. Ибо от этого может произойти отвращение к тому роду жизни, коего нужно избегать, и желание того, коему нужно следовать; потому что каждый из этих путей обязательно приводит своего последователя к той цели, какой достиг виновник и изобретатель его.

Итак, род жизни киновитян получил начало со времени апостольской проповеди. Ибо таким было все множество верующих в Иерусалиме, которое в Деяниях Апостольских описывается так: у множества уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавали их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду (Деян 4, 32, 34, 35). Такова была тогда вся церковь, каких ныне с трудом, весьма мало можно найти в киновиях. Но когда после смерти апостолов начало охладевать общество верующих, особенно те, которые из иноплеменников и разных народов присоединялись к вере Христовой, от коих апостолы, по их невежеству в вере и застарелым обычаям языческим, ничего больше не требовали, как только воздерживаться от идоложертвенного и крови, блуда, удавленины (Деян 15, 29); и когда свобода, предоставленная язычникам по причине слабости их веры, начала мало–помалу ослаблять совершенство и церкви иерусалимской, и при ежедневном возрастании числа из туземцев и пришельцев горячность первой веры стала охладевать; то не только обращавшиеся к вере Христовой, но и предстоятели церкви уклонились от прежней строгости. Ибо некоторые, позволенное язычникам считая позволительным и для себя, думали, что они не потерпят никакого

\\610// вреда, если при имуществе и богатстве своем будут содержать веру и исповедание Христа. А те, у которых еще была горячность апостольская, помня о прежнем совершенстве, удаляясь из своих городов и от общения с теми, которые считали позволительной для себя или для церкви Божией распущенную жизнь, стали пребывать в местах подгородных и уединенных, и что было установлено апостолами вообще для всей церкви, в том начали упражняться всякий сам по себе. Таким образом составился вышесказанный род жизни учеников, которые удалялись от общения с прочими. Они, мало–помалу с течением времени отделяясь от общества верующих, по той причине, что воздерживались от супружества и уклонялись от общения с родителями и с этим миром, по строгости одинокой и уединенной жизни назывались монахами[134], единожительствующими. Отсюда последовало, что по совместному жительству они назывались киновитянами, а кельи и местожительство их — киновиями. Следовательно, этот только род монахов был самый древний, который не только по времени, но и по благодати есть первый, и который через многие годы один ненарушимо продолжался до времен аввы Павла (Фивейского) или Антония Великого[135]. Следы этого даже ныне мы видим в отдельных киновиях.

От этих совершенных, как бы от плодовитого корня, после произошли цветы и плоды святых анахоретов. Мы знаем, что первоначальниками такого рода жизни были вышеупомянутые святые Павел и Антоний. Они не как некоторые — по малодушию, не по нетерпеливости, а по желанию высшего совершенства, для божественно

\\611//го созерцания удалились в сокровенные места пустыни, хотя говорят, что первый из них ушел в пустыню по необходимости, избегая наветов своих родственников во время гонения. Таким образом, из сказанного рода жизни произошел другой род совершенства, последователи которого называются анахоретами, т. е. отшельниками, потому что, не довольствуясь той победою, какую одерживали над сокровенными кознями дьявола, желая вступить в открытую войну с демонами, не боялись проникать в отдаленные места обширной пустыни, именно в подражание Иоанну Крестителю, всю жизнь проводившему в пустыне, а также пророкам Илии, Елисею и тем, о коих апостол говорит: скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли (Евр 11, 37, 38). И в псалмах образно говорится: да скажут избавленные Господом, которых Он избавил от руки врага. Они блуждали в пустыне по безлюдному пути и не находили населенного города; терпели голод и жажду, душа их истаивала в них. Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он избавил их от бедствий их (Пс 106, 2, 4—6). И пророк Иеремия так говорит о них: блажен, кто несет иго от юности своей, сядет уединенно и будет безмолвствовать, ибо он возвысится над собою (Плач 3, 27, 28). Они расположением и делом воспевают слова Псалмопевца: я уподобился пеликану в пустыне; не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле (Пс 101, 7, 8).

Когда христианская церковь имела эти два рода монахов и когда это звание мало–помалу стало приходить в худшее состояние, возник тот самый худший и неверный род монахов, или скорее выросло то ожившее вредное насаждение, которое, в начале церкви происходя

\\612// от Анании и Сапфиры, было посечено строгостью апостола Петра, и которое между монахами столь долго считалось гнусным и отвратительным, ни у кого не было в употреблении, пока продолжался запечатленный в памяти верных страх того строгого суда, по которому блаженный апостол указанных виновников нового злодеяния не стал исцелять покаянием и удовлетворением, но поразил гибельное произрастание скорой смертью. Но когда этот пример строгого наказания Анании и Сапфиры мало–помалу, по долгой беспечности и по древности времени, вышел у некоторых из мыслей, то появился этот род сарабаитов. Происходя из числа тех, которые желали лучше принять личину евангельского совершенства, нежели истинно приобрести его, они отделялись от сожительства в киновиях и заботились всяк отдельно о своих нуждах, и потому на египетском языке названы сарабаитами[136]. Возбуждаемые соревнованием или похвалами тех, которые нестяжательность Христову предпочли всем богатствам мира, они, будучи вынуждены необходимостью вступить в это звание и думая считаться монахами только по имени, без всякого усердия к подвигам, никак не принимают благочиния киновийского, не подчиняются воле старцев, не принимают их наставлений, не учатся отсекать свою волю, от правильной учености не принимают никакого правила здравой рассудительности, но отвергая мир только напоказ, по человекоугодию, остаются в своих жилищах, связанные теми же занятиями, или, строя себе особые кельи и называя их монастырями, живут самочинно, по своей воле, никак не подчиняясь евангельским заповедям, чтобы не предаваться никаким заботам о ежедневном пропитании, никаким развлечениям домашними делами. Это исполняют только те, которые, отказавшись от всякого имущества мирского, так подчинились настоятелям, что не считают себя господами самим себе;

\\613// а сарабаиты, которые, уклоняясь от строгости киновийской, живут по двое и по трое в кельях, не довольствуясь попечением аввы и не подчиняясь его власти, но заботясь особенно о том, чтобы, освободившись от ига подчиненности старцам, иметь вольность исполнять свою волю, выходить куда бы ни вздумалось и делать что угодно, — днем и ночью изнуряют себя поденными работами даже больше, нежели живущие в киновиях, но не с той верою и не с тем намерением. Ибо они это делают не для того, чтобы плод своего труда передать в распоряжение эконома, но чтобы приобрести себе деньги, которые сберегают. Смотрите, какое различие между ними (т. е. киновитянами и сарабаитами). Те, нисколько не думая о завтрашнем, с благодарностью приносят Богу плоды своих трудов; а эти, не только на завтра, но и на многие годы вперед простирая заботы без веры, считают Бога лживым или неимущим, как будто Он обещанного ежедневного пропитания и одежды доставить им не может или не хочет. Те всячески стараются жить в несостоятельности и нищете, а эти — приобрести полное обилие всех благ. Те ревностно стараются в ежедневных работах сделать еще сверх назначенного урока, чтобы из того, что будет превышать потребность монастыря, по распоряжению аввы отдавать в темницы, или странноприимницы, или больницы, или нуждающимся; а эти стараются о том, чтобы то, что превышает ежедневное пропитание, употреблять на роскошные удовольствия или, по крайней мере, сберегать по сребролюбию. Наконец, если положим, что они собранное не с лучшим намерением могли бы употребить лучше, нежели как мы сказали, то и это не равнялось бы с заслугою добродетели и совершенством киновитян. Ибо последние, принося монастырю столько доходов и ежедневно отдавая их, живут в таком смирении и подчинении, что отказываются от власти распоряжаться как собою, так и приобретенным собственными трудами, постоянно возобновляя горячность первого самоотвержения, когда ежедневно лишают себя плодов своих трудов. А сарабаиты, превозносясь тем, что подают кое–что бедным,