– А я, а я, – глаза мальчика в азарте загорелись, аж стал он глубоко дышать. – Я как в сказке, как вы советовали: с умом и со сноровкой действовал.

– Это как же? – удивилась женщина.

– Слышу стук в дверь, – я молчу. А Голова кликнул меня. Бага в ванную побежал. А я отклыл двель и слазу сказал: «Пойдем к вам, в телевизоле мультик смотлеть». А он: «Что ж ты столько дней не приходишь, Учитал не пускает?» А я ему: «Нет, ботинки совсем полвались», и пока он думал, быстренько: «Но с Вами пойду. А сказку ласкажите? А сгущенка у Вас есть?». «Все есть, все есть, – он сам немного толопился. Только сказал: «Ты двель на замок заклой». А я гломко, чтоб Бага слышал: «Заклывать не буду. У Учитал и Ложи ключей нет».

– Ой, ты мой золотой, мой смышленыш родименький, – женщина по-матерински обняла мальчика, несколько раз поцеловала. – Только говорить надо правильно, как я тебя учила. Не Ложа, а Роза. А ну, скажи «р-р-р». Язык к небу, к небу язык, как трактор – «р-р-р».

– Тлактолов нет – есть только танки, – строго сказал мальчик, возвращая всех в реальность.

– О Боже! – поднялась женщина. – Что ж Роза не возвращается?

– А она к боевикам пошла?

– Ну, да. Тебя дома не нашли и разбежались. Я вроде к своим, к русским, на блокпост, и она вроде к своим. Вы, – на меня впервые, изучающее глянула она, – присмотрите за мальчиком.

Несмотря на свой далеко немолодой возраст, она довольно быстро двинулась к выходу, и уже была в подъезде, когда мальчик вдруг крикнул:

– Бабушка, не идите. Вновь длуг длуга долго искать будете. Она сама плидет. Вот увидите.

Недоверчиво глядя на мальчика, женщина медленно вернулась, села около печи. И в это время в подъезде послышался шорох, звук шагов и появилась рослая женщина – плотная, смуглая, крепкая, лет тридцати.

– Ой, слава Богу, нашелся! – кинулась она к мальчику. Увидев меня, смутилась, и, уже пытаясь приглушить порыв, явно сдерживаясь, слегка обняла его, тоже поцеловала.

– Прости, – на чеченском прошептала она, – больше тебя одного не оставим. Вот что мы с бабушкой тебе принесли, – она достала из кармана несколько конфет.

– А мне Голова много кушать дал, – в присутствии обоих женщин значительно веселее, даже капризнее стал голос мальчика. – Там даже сгущенка есть!

– Ты наш кормилец! Наш золотой! – теперь обе женщины завозились вокруг мальчика.

Потом началась хозяйственная суета. Пожилая вновь завозилась возле печи. Роза взяла маленький топорик, засобиралась на улицу, по дрова.

– Может я пойду, – впервые подал и я свой голос.

– Нет-нет, вы чужой, да и не разберетесь, – остановили мой порыв обе женщины.

Дрова были сырые, разгорались плохо, дымились, шипели, разгоревшись, с озорством трещали, вторя хилому свисту закипающего чайника. Судя по репликам мальчика, ужин в этот вечер был праздничным, щедрым; как-никак дары капитана, да гость был – так что все запасы легли на перекошенный стол – хлеб, масло, сгущенка, лук, и как десерт, чай с конфетами. И во время еды, и после, когда купали мальчика, а потом переодевали в пижаму и укладывали спать, мне все казалось (если отвлечься от мрачности жилища и нужды), что женщины-рабыни обихаживают царского сына, если не потомка какого-то божества.

– А вы что не ложитесь? – вопросил мальчик, кутаясь в единственное шерстяное одеяло.

Да, наступил самый неловкий момент – где и как спать?

– Дядя ляжет на диван, а вы ко мне на кровать, быстрее, пока тихо, сказку надо начать, – распорядился мальчик. Так и поступили. Укрывшись своим пальто, свернувшись калачиком, я уткнулся носом в пролежность древнего кожаного дивана, вобравшего в себя запахи не обитателя жилища. А женщины еще недолго повозились по хозяйству, потушили керосиновую лампу, наложили в печь дров, и по ветхой скрипу кровати я понял, что они тоже легли.

– Ой, как тепло и тихо, – мальчик первым нарушил молчание.

– Может, сегодня стрелять не будут, – голос бабушки.

– Небось, тоже ужинают, водку жрут, – встряла Роза, – а потом как обычно.

– Пора б угомониться, – это пожилая. – Сколько ж можно стрелять? И откуда у них столько патронов?!

– Пока тихо – сказку начнем, – вновь басок мальчика. – Я засну, и, может, мама с папой ко мне сегодня прилетят. Кто первый начнет?

– Роза, начинай, – попросила бабушка.

– Нет, лучше вы.

– А может дядя расскажет? – оживился голос мальчика.

– Нет-нет, – спасла меня старшая из женщин, – он не знает нашей сказки, и уже, наверное, спит.

– Спать без сказки нельзя, – постановил мальчик, и чуть погодя: – давайте я начну.

Глубоко вздыхая, он стал рассказывать, и даже голос у него изменился, приобрел какую-то еле уловимую заговорщицкую интонацию.

– Ты перескочил, – вдруг прервала его бабушка.

– Да, – поддержала Роза.

– Так мы сегодня с Багой и Головой уже многое пережили.

– Что ж вы такое устроили? – озадачилась бабушка.

– А у этих военных всегда все неладно, – недовольно сказала Роза.

– Да, плохие у них сказки, – продолжил мальчик. – Но жизнь у них тоже не сладкая, хоть и сгущенку едят.

– Говорю же, не общайся с этими. И что они к тебе повадились?!

– Больше мы тебя одного не оставим… В крайнем случае с собой будем брать.

– Как «с собой»? – удивился мальчик. – А вдруг мои мама с папой придут? А они велели мне здесь их ждать.

Наступила гробовая тишина, и чуть позже тоскливый голос бабушки:

– Роза, продолжи сказку.

Прошло еще некоторое время, прежде чем она начала говорить. И начала она вяло, тягуче, так что мальчик не выдержал, перебивая ее, сам продолжил. А потом они заговорили все, будто бы соревнуясь и заглушая друг друга в споре, предлагая разные варианты и все более и более возбуждаясь и в азарте, с шепота со страстью переходя на крик.

Я все это слышал, и ничего не мог понять, ничего не мог запомнить, и мне даже показалось: может, от ужаса войны они все разом умом тронулись. И эта мысль все больше и больше овладевала мной, навевая жуть, пока после продолжительных разногласий не стала перетягивать сюжетная линия бабушки. И тогда я ощутил некоторую канву, даже понял роль и имена некоторых персонажей, и незаметно сам так поддался интриге сказки, так вслушался, затаив дыхание, что когда бабушка замолчала, я чуть не выдал: «а дальше что?» Но меня опередил шепот Розы:

– Заснул.

Я услышал как заскрипела кровать.

– Вот так ему будет свободнее, – возились они.

Потом умолкли, но по их учащенному дыханию я чувствовал, что обе женщины не спали, и будто отгадывая мою мысль, Роза сказала:

– А правильно ли мы закрутили сюжет? Поймет ли он нас?

– С одной стороны, дети нас не часто понимают, да и как нашу жестокость понять. А с другой, наш мальчик уже столько повидал.

– Да-а, – с тяжелым вздохом. – И не простой он ребенок.

– Не простой. Поболее нас понимает, да высказать не может.

После этого они долго молчали, и вновь заговорила Роза:

– Анастасия Тихоновна, как вы думаете, завтра зарплату дадут?

– Не дадут, снова в долг возьмем. Ему обувку, да все купить надо. И елку достать, как обещали, на Новый год.

Больше ни слова не сказали, и не знаю, заснули они или нет. А я хоть и был чертовски разбит, но заснуть никак не мог, ведь это здесь давно ночь и вроде тишина, а для меня, москвича, девять-десять часов вечера – самый разгар жизни.

Наверное, еще час я лежал, боясь шевельнуться, и уже, наконец-то успокоившись, стал забываться во сне, как прямо под нами, видимо, из подворотни раздался сухой щелчок. И не то чтобы выстрел, а вроде пугача или образнее – старого пистолета. На этот «пустобрех» никто не ответил, никто не поддержал. Тогда, минут через пять-десять раздались три щелчка и ликующий воинственный религиозный клич.

На эту провокацию ответили, и не просто так, а всей силой стрелкового оружия, что имелось в арсенале блок-поста.

– Опять стлеляют, – недовольный голос мальчика, – опять никто не прилетит.