Прекращается храп человека-опоры. Тухнут кошачьи глаза. Под Парусами появляются милиционеры. Один из них направляется в темный угол, другой подходит к Эну Эновичу и Коле.

Коля закрывает глаза. Ощущает похлопывание по плечу.

— Приехали, гуськи-лебеди. Подъем.

Коля не отвечает. Рука милиционера сжимает его плечо. Тут же Коля получает увесистый шлепок по лбу. Звенит в ушах, глаза открываются сами.

— Зачем дерешься, э! — возмущается Коля. — Я сам пойду.

— Это я летучую мышь убил. С тебя причитается за услугу. Ничего, включим в счет… Ну что, Гриша? Есть там кто еще?

— Никого, — откликается милиционер Гриша, проходя в полуметре от человека-опоры.

Эна Эновича милиционеры поднимают и ведут под руки. Коля кое-как идет сам. Бормочет под нос:

— Подумаешь… сержант… меня в армии в офицеры звали…

— Передрий! — кричит сержант в кузов. — Принимай товар. Нам тут еще одного дядька захватить надо. Там, на мостике, на перилах висит.

В кузове помимо Коли, Эныча и принимающего товар Передрия находятся Сосьет и плачущая Ширинкина. Через решетку к ним заглядывают любопытные звезды, виднеется кусочек удивленной луны. Еще снаружи доносится:

— Куда подевались мои очки? Отдайте очки!.. Не пихайся! Культурней надо себя вести.

— Передрий! А этому культурному выдадим ссаное одеяло.

Генералу Плухову не по себе. Раздражает затылок шофера. За окнами тоже черт-те чего. Генерал вынужден разглядывать зеленого резинового чертика, болтающегося над волосатым ухом водителя. Не думается. Но думать надо.

Логика — мать мудрости. Приходилось пасти свиней. Ходить за плугом. Бывал в ночном. Потом повезло: попал в училище НКВД. Война. Осколок в области лопатки. Лазарет. Будущая жена — медсестра Галя. Ласка. Чистота. Ножки-бутылочки. Жив. СМЕРШ. Третий Украинский. Четвертый Прибалтийский. Трудно. Но можно облегченно вздохнуть — победа.

Живем хорошо. Много, конечно, желающих совершить антиобщественный поступок. Но с ними справляемся. Есть еще порох в пороховницах. Много пороха. Очень много.

Никак не укладывается в голове. Невозможные вещи. Давит воротничок. Генерал расстегивает пуговицу. Да-а-а, с таким встречаться не приходилось. Все началось с утра. Позвонил майор Степанчук, сообщил о диверсии на чугунолитейном заводе. Неизвестное лицо или лица вывели из строя центральную трубу. И как! Главное, как!.. Далее. В город из Москвы на матч с местным «Ураном» летели футболисты «Спартака», а прибыл означенным рейсом переполненный дерьмом самолет. Далее..

Ход размышлений генерала прерывается осторожным покашливанием шофера. Неподвижен резиновый чертик.

— Кажется, приехали, Петр Сергеевич. У вашего дома стоим. Плухов хмурится, тянет на себя дверную ручку.

— Ладно, Вася. Пока свободен.

В подъезде тихо. Бесшумный лифт доставляет генерала на третий этаж. Щебечет звонок. Приходится ждать. Плухов вновь нажимает на кнопку. Оживает, наконец, глазок, слышится звяканье цепи. Дверной проем заполняет шелковый торс жены.

— Ты вечно забываешь, Петро, использовать твой ключ. Плухов указывает на цепь:

— А это?

Жена обиженно поджимает губы и удаляется в комнаты. Генерал снимает пиджак, приглаживает перед зеркалом поседелые волосы, пытается восстановить последовательность произошедших за день событий. Идет в кабинет. В столовой нога погружается в мягкое. Плухов резко отдергивает ее. Поздно. По барабанным перепонкам бьет собачий визг. Из столовой в гостиную уползает приплюснутое белое существо. Из гостиной в столовую, наоборот, врывается жена Галя.

— Если уж ты такой умный, изволь не наступать на нашу Изольдочку. Она беременна, между прочим!

— От кого? От Святого Духа что ли? — генерал поддевает ногой ослизлую рыбью голову. — Пакость всякую только по квартире растаскивает.

— Девочке, может быть, фосфора не хватает, мучитель бессердечный!.. Маруся! Маруся! Уберите это скорее!

Плухов запирается в кабинете. Привычная обстановка постепенно успокаивает. Телу удобно в трофейном кожаном кресле. Рука поглаживает подлокотник. Глаза генерала находят дорогой сердцу бронзовый бюстик.

— Что будем делать, товарищ? — генерал вбирает в грудь воздух, ощущает прилив новых сил. — Искать и находить. Клубок необходимо распутать.

Плухов открывает доставленную курьером папку, перебирает листы донесений. Задумчиво поглядывает на телефон яичного цвета. Басовито гудит, однако, рубиновый. Прямой, из Центра. Прочистив горло, генерал поднимает трубку:

— Плухов.

— Здравствуй, Сергеич, — звучит знакомый голос. — Что это у тебя там за чудеса происходят? В решете. Я только вчера из командировки, а меня тут радуют…

— Добрый вечер, Юрий Дмитриевич…

— Куда уж добрей. Некуда, — перебивает Плухова голос. — Кто-то успел в ЦэКа капнуть. Не твой ли гусь Степанчук вместе с твоим другом Борисовым постарались?

— Выясним, Юрий Дмитриевич, — заверяет Плухов. — Во всем разберемся. Ты же меня знаешь.

— Знаю. Отвечай, куда футболисты делись.

— Ищем спартаковцев, Юрий Дмитриевич. Только утром…

— Ты понимаешь, чем это пахнет? — голос в трубке становится строже. — Ты что, не знаешь, что у нас половина Динозавров — болельщики «Спартака»? Тут не до шуток. Чтобы завтра нашел.

Плухов теребит кудрявый телефонный провод.

— Юрий Дмитриевич, позволь вопрос. В Москве-то они в самолет точно садились? Рейс ведь беспересадочный…

— Садились, Сергеич. В том-то вся и загвоздка. В воздухе они пропасть не могли, так что ищи их у себя. А что еще там с заводом? Поподробнее.

— Ты знаешь, Дмитриевич… — Плухов прикрывает трубку, повторно прочищает горло. — Трудно поверить. Труба забита… — генерал невольно переходит на шепот, — членом. Мужским. Натуральным. Небывалой величины.

— Ну, ты даешь! — в трубке смешок. — А яйца как же?

— А что яйца? Они наверху остались. За них-то мы и тащили. Вертолетом. Два троса лопнули. Временно брезентом это дело накрыли.

— Ну, хватит, — в голосе Юрия Дмитриевича появляются металлические нотки. — Ты, знаешь, цирк свой кончай. И-и… вот еще что… Я к тебе, пожалуй, группу содействия подошлю. Встречай в четыре ноль-ноль. Все.

Плухов, послушав некоторое время пустую трубку, осторожно опускает ее на рычаг. Поднимается, ходит по кабинету, курит.

Не верит, стало быть, Юрбан-Барабан старому другу. А ведь когда-то Плухов ему отдал последнюю печеную картофелину. Вот так и бывает. Засядет человек в Москве и становится хряком.

Плухов подходит к бюстику. И ты не веришь? Обжигает пальцы сигарета. Нет. Ты веришь. Ты не можешь не верить. Это — главное.

Но все же обидно. С Барабаном освобождали Венгрию. Чехословакию. А раньше, в войну, нога к ноге спали. Не верит мне. Ладно. Сам убедится.

Стрекочет желтый телефон.

— Да, — бросает генерал в трубку.

— Петр Сергеевич! Степанчук беспокоит.

Плухов морщится. Ему представляются белесые ресницы, бегающие глаза, потные ладони и качающееся под тяжестью бульдожьей челюсти спичечное тельце майора. Генерал непроизвольно расплющивает пятерней лежащий у телефона пустой коробок. Что-то больно колет в ладонь.

— Не тяни, — выдавливает Плухов. — Докладывай.

— Новые события, товарищ генерал. Почерк прежний.

— Еду. Будь в управлении, — генерал кладет трубку. Выходит из кабинета.

В столовой обиженная жена, сидя на пуфике, поедает лукум. Генерал поглаживает ее по плечу, успокаивает:

— Будет, Галина. Побереги себя. Я — по делам.

Через несколько секунд из прихожей доносится истошное визжание собаки Изольды.

У сейфа, постукивая по его металлической стенке нервными пальцами, стоит майор Степанчук. Майор зол. «Ах ты козел старый, — думает он. — На моем горбу в рай хочешь въехать?! А кто тебе сделал дело о вредительстве на водоочистительной станции?! Кто в Брюховцы и Лопатино ездил при утечке реактора, а потом перед Москвой все замял?.. Кто тебе, наконец, надежную связь с Молекулой отладил?.. В семикомнатной квартире живешь?! Дочке, вобле своей хвостатой, кооператив для бардаков отгрохал?! Жена с собакой одни за два города мяса сжирают?! Мало все, мало?! А сам палец о палец не ударишь и всю ответственность — на меня?! Произойди что в городе, так один Степанчук расхлебывай?! Комод вонючий. И рыбку хочешь счесть и…» Входит генерал Плухов.