— Пить, — говорит Эныч. Слышится торопливый шепот:

— Милиция!

Поигрывая блестящим на солнце никелированным свистком, к толпе приближается младший сержант милиции. Его фуражка лихо сдвинута на затылок, глаза-лазеры ощупывают примолкнувшие фигуры посетителей.

Цыкнув зубом, Эн Энович изрекает:

— МУСР БНЫЙ.

— Мусора испугались, — качает головой Коля. — Ну народ!

Он приподнимается на цыпочках и смотрит по сторонам. Эн Энович сделав последний глоток, неторопливо отставляет кружку.

— Где милиция? Какая милиция? — бубнят в толпе.

Слышен уверенный зычный голос:

— Не бэ, мужики. Ментов не видать. Погнали. Коля толкает Эныча.

— Пора отовариваться, дядя!

Приятели направляются к магазину. Стихает позади звон стаканов, удаляется мерный шум разговоров, скрипит навстречу им знакомая коляска инвалида.

На свежей куче мусора горбатый толстошеий ворон топчет полоску красной материи и сияющий свисток. Кувякин награждает пернатого солидным плевком.

Определив бутылку во внутренний карман пиджака, Коля удовлетворенно похлопывает по выпуклости.

— Ну — все хоккей. Теперь не мешает раздобыть огурчик или селедочку. У тебя дома как? Есть закусон? Может, заскочим?

— Черняшку с солью найдем, — обещает Эныч.

Они не успевают пройти и десяти метров, как слышат:

— Та-а-ак!

Перед Эном Эновичем возникает знакомая круглая физиономия начальника цеха, Рагулина.

— Прогуливаем!

Рагулин строг, лыс и опрятен. Коля отступает в сторонку. Эн Энович перетаптывается с ноги на ногу.

— Та-а-ак, — повторяет Рагулин и многозначительно постукивает толстым указательным пальцем по туго набитому портфелю. — С квартальными-то мы горим.

Выдержав паузу, он нацеливается тем же пальцем в живот Эна Эновича.

— И с прогрессивкой, разумеется, пролетаем. И с тринадцатой, разумеется. — Рагулин прищуривается. Поводит носом. — А то и в вытрезвитель, глядим, угодим.

— Зубы болят, — оправдывается Эн Энович. Рагулин смахивает с портфеля соринку.

— Как же, знакомы нам эти зубы. Вот в понедельник мы с ними на общем собрании и разберемся.

Он поправляет галстук и удаляется.

— Что, Эн Энович, прямое попадание? — сочувствует присоединившийся к приятелю Коля. — А кто этот чмо? Директор завода?

Эн Энович идет, сжав кулаки.

— У-у, — мычит он. — У-у. ГОНГ-ДОНГ. Коля понимающе кивает и оборачивается.

Мимо витрин продовольственного магазина по воздуху передвигается заключенный в прозрачную целлофановую оболочку портфель. Коля на секунду закрывает глаза и трясет головой. Портфель не исчезает, неторопливо, с достоинством, плывет он по улице.

Открыв рот и прижав руку к бутылке, Коля догоняет Эна Эновича.

— Эныч! Слышь, Эныч! Там дирижабль какой-то! Эныч не поворачивает головы.

— Чего орешь? Дирижаблей не видел?

Коля приостанавливается, еще раз оглядывается, протирает глаза. Таинственного предмета как не бывало. «Ну и дела, елки-моталки, так и чокнуться можно», — думает Коля. «Ничего, — успокаивает он себя. — Квакнем сейчас хорошенько, и — все хоккей».

Наткнувшийся на вывеску «Вино» объект покоится у желоба водосточной трубы. Скукожилась лопнувшая оболочка, замки портфеля раскрылись. На тротуар одна за одной выкатываются пустые бутылки.

…Подъезд встречает Эныча и Колю запахом испражнений. У квартиры Эна Эновича запах усиливается.

— Может быть, утечка газа? — предполагает Коля. — Слушай, ты конфорку закрыл?

Эн Энович осторожно открывает дверь. Входит. Пол и стены прихожей перепачканы экскрементами. Навстречу Энычу выбегает сын-четвероклассник Сережа.

— Па-па-па!

Школьная одежда на мальчике сидит бесформенным кулем. Ботинок не видно из-за налипшего на них кала. Лицо, руки и пионерский галстук в том же материале.

Из-за двери показывается Колина голова.

— Ты что это натворил, Сережа? Опять с друзьями пьянствовал? В прошлый раз вы голубятню у пенсионеров разворошили, теперь вот из дома какой-то сортир устроили… За это и из пионеров исключить могут.

— За это не исключа-ают, — плаксиво тянет Сережа.

— Поговори мне! — пресекает сына Эн Энович.

— Ты у него лоб потрогай. Может, он заболел?

— Марш в ванну! — командует Эныч. Мальчик тащится в ванную. Коля ступить в прихожую никак не решается.

— Что делать-то будем, Эныч?

— Валять, да к стене приставлять, — отвечает Эныч. — Чего там торчишь! Заходи давай! Сейчас посмотрим, где он тут не успел нагадить…

— Да, уж, — говорит Коля, осторожно входя в прихожую. — Придется поискать.

Поиски незагаженного места приводят их на кухню, где приятели и устраиваются.

— Это, наверно, дизентерия, — наливая, рассуждает Коля. — А может быть, даже холера. Они заразные.

— Какая еще в ДЗУ холера! Обыкновенный понос. Полнее лей… Вот так.

— Ничего себе обыкновенный, — хмыкает Коля, осторожно поднимая до краев наполненный стакан. — И к телевизору не подойдешь… Вот оно — наше будущее.

Стаканы пустеют.

— Вообще тут не поймешь. Вон на нашей базе наоборот, — один инженер две недели не делал и копыта отбросил, — Коля смеется. — Как раз за авансом стоял, дядек резиновый.

Эныч скребет небритую шею.

— Эх, Эныч, — вдруг скучнеет жующий хлебную корку Кувякин, — я сейчас на ремонте. Копейку не зашибешь. Кругом долги. Вот считай, — Коля принимается загибать пальцы, — двум ребятам на базе три червонца обязан, еще одному червонец, по пятерке Кулику и Володьке-солдату, да еще за покрышку отдавать надо. — Он вздыхает и машет рукой. — Так что у меня теперь голый васер.

Эн Энович, насупившись, стукает кулаком по столу. Пустая бутылка скатывается на пол.

— А я?! — хрипит он. — Я тоже пятерку должен. Соседу. Эн Энович встает и гневно меряет шагами кухню.

— Да ладно, не переживай ты, Эныч, — утешает приятеля Коля. — Послушай какой у меня план в голове. Берем лопату, веревку, мешок и идем в зоопарк…

Эныч продолжает ходить. Дребезжат стекла в буфете.

— А в зоопарке находим жирафу и лопатой ее промеж рог… Эн Энович останавливается. Глядит сквозь воодушевленно размахивающего руками Колю. На щеке поблескивает слеза.

— В деревню… Молока парного хочу…

Он отходит к стене, минуту молчит, стоя к Коле спиной, потом достает из кармана пятерку и протягивает ее Кувякину.

— Давай, Николай.

Хлопает дверь. Из прихожей до Эна Эновича доносятся глухие беспорядочные стуки.

— Кого еще там несет? — осведомляется Эн Энович.

— Эня, Эничка, ты дома?

Через мгновение в кухню, разгоняя мух, влетает его жена Рита. Волосы ее растрепаны, лицо в грязных подтеках туши, распухшие губы перекошены.

Эн Энович бормочет:

— Чего ты, Рита… Дома я…

Рита рыдает, бессильно опускается на табуретку. Голова ее склоняется, падают на колени волосы и грязные капли слез. Рита шепчет, то и дело срываясь на крик:

— На работу пришла… Еще Лена-сменщица туфлями хвалилась… С ремешочком… А Катя, которая справа, на полчаса запоздала. И ничего… А у меня колесико закатилось. Маленькое… Тут по радио объявляют, что меня в местком вызывают… Я и пошла…

Рыдания мешают ей говорить.

— Ты чего? — пробует успокоить жену Эн Энович. Неуклюже трогает за плечо. Она приподнимает голову.

— Я думала, путевка для Сережи… Он такой у нас бледненький, редкогазенький… Так торопилась! На лестнице споткнулась, чуть не упала… Захожу… Смотрят… Потом один остался… Гарун-Эль-Халиди… Говорит: не волнуйтесь, Энова… За руку взял, в кресло усадил. Хозяин склада… Опять говорит: не волнуйтесь, Энова. И брюки с себя спускает. Сама не знаю, как это получилось… Еще по щекам похлопывал… Что-то не по-русски… асмарал говорил… Что ты молчишь, Эня? Ты меня слышишь?!

Эн Энович дергает годовой. Каменеют шея и ноги.

— Милый, я не хотела… А потом другой вошел, замдиректора, новый какой-то, не знаю фамилии… Чуть уши не оторвал. Грубый… Долго так… Ну не молчи, Эня, пожалуйста… Гайдар, главный технолог, грязный, слюни пускал… Фатеев потом, активист из Красноярска… В затылок значком колол, все говорил, что сейчас самое главное — накормить людей и достать новое технологическое оборудование… Я все как есть тебе рассказываю, ничего не скрываю…