– На станции будут знать, – сказала Афра. – Мы можем подсмотреть – ну, телетайп или, может, сообщение на мониторе. Мы же элементарно можем улететь от любого преследователя.

– Но не от робота, – коротко заметил Гротон.

Афра вздрогнула и выпрямилась.

– Хорошо. Я поработаю со скопом. Нам лучше сразу узнать худшее.

– А как вам удастся не попасть на опасную частоту?

– Разумный риск. С моим опытом...

– С вашим опытом нам придется убирать уже за двумя жертвами разрушителя. – Иво пришло на память, что пострадавшие теряют контроль над работой кишечника, – эта фраза должна была произвести сильное впечатление на такую изысканную девушку, как Афра. – По-моему, у меня иммунитет, – сказал он. – По крайней мере, я всегда могу выйти из программы. К тому же, у меня, как у победителя, есть привилегия. Только покажите мне, как обращаться с управлением.

На сей раз Афра предложила помощь с видимым облегчением:

– Я вам все покажу. Буду работать вслепую, но думаю, все должно получиться. Я выключу главный экран, а вы наденете шлем.

Она усадила Иво в кресло оператора и надела ему на голову шлем – теперь он смотрел через массивные окуляры. Иво хотел, чтобы она не просто формально рассказала, как работать с макроскопом, но ей было легче проделывать некоторые действия самой, нежели каждый раз поправлять его.

– Ваша левая рука вводит параметры компьютеру. Вот, я кладу вашу руку на дистанционный терминал. – Она взяла его руку и положила ее на матрицу клавиш, очень похожую на клавиатуру калькулятора. Иво был уверен, что это не тот терминал, которым пользовался Брад. Дополнительная клавиатура? Для новичков? Окуляры закрывали боковой обзор, так что, фактически, он, а не она, работал вслепую.

– У нас запрограммированы некоторые главные позиции, – продолжала она, – вы должны их запомнить, если собираетесь пользоваться, сейчас я вам их продиктую. Вводя их в компьютер, вы можете наблюдать лунные базы, любой из искусственных спутников или станцию макроскопа – тор.

Афра диктовала цифры, а он послушно нажимал клавиши. Два раза он ошибся и вынужден был перенабирать. После третьей ошибки она накрыла его ладонь своей и направляла его пальцы на нужные клавиши в нужном порядке. Ее пальцы были прохладные и твердые – таким представлял Иво все ее тело.

Свет брызнул ему в глаза. Он находился в ста ярдах от тора, с солнечной стороны, ослепленный отражением от металлической обшивки.

– Дальше вводите параметры для полуавтоматического управления, – сказала она. – Вам не удастся вручную отслеживать орбитальное движение объекта, но вы можете в небольших пределах влиять вручную на формирование изображения компьютером и двигаться по объекту.

Она продиктовала ему необходимые команды в цифровом виде.

– Сейчас работайте правой рукой. Представьте, что вы в автомобиле, но не забывайте о трехмерности.

Он взялся за шарообразный набалдашник рычага, поверхность которого была слегка шершавой для лучшего контакта с ладонью оператора.

– Наклоняя, изменяете направление движения, а вращая – ориентацию. Будьте осторожны, на этой частоте нередко появляется разрушитель, так что держитесь края диапазона, для этих расстояний этого более чем достаточно. А теперь спускайтесь к тору, не беспокойтесь, сейчас вы пройдете прямо через стены. Нужно немного потренироваться.

Иво задвигал рукояткой, картина завертелась, и был вознагражден ослепительным сиянием Солнца, которое пронзало его зрачки каждые три секунды.

– Не так резко, предупредила его Афра после этого.

Такой урок не хотелось повторять вновь.

Он уменьшил усилие и начал спускаться к станции, подстраивая угол зрения так, чтобы она всегда оказывалась в центре экрана. Должно быть, компьютер, подумал он, выполняет колоссальный объем работы, так как каждое изменение угла зрения требует обработки совершенно нового потока макронов, тем не менее переход визуально выглядит плавным. По-видимому, на расстоянии в несколько световых лет до объекта подобных возможностей меньше, а изображение объекта на другом конце галактики и вовсе будет двумерным, хотим мы того или нет.

Он начал работать, и это придавало новые силы.

Потянуло каким-то странным запахом.

– Это моя забота, – сказала Афра, обращаясь к кому-то другому. – Продолжайте тренироваться, Иво. Я думаю, основное вы поняли. Попытайтесь поработать внутри. Я вернусь через пару минут.

Запах и звуки давали знать, что природа берет свое, и Афре придется поработать, подмывая Брада и меняя ему белье. Надо признать, что у нее сильный характер.

Он мысленно заменил рычаг управления флейтой, и, хотя сходства не было никакого, управлять стало легче. Сейчас он мог положиться на свои способности – специфическую сноровку в расчетах и музыкальное чувство ритма. Он прошел через обшивку тора, усилием воли заставляя себя не закрывать глаза, и остановился в первом зале. Он сориентировался и был уверен, что сохраняет стабильность, но зал неуклонно поворачивался. Он попытался изменить ориентацию, но зал еще раз повернулся.

И тут он понял – станция вращается! Необходимо компенсировать не только ее движение на орбите, но и собственное вращение тора. По сути дела, необходимо описывать сложную спиральную траекторию, чтобы двигаться синхронно с обозреваемым участком станции. Да уж, непростая работенка!

Наконец у него стало это получаться, он управлял обзором, словно гоночным автомобилем, который несется по извилистой трассе. Он сориентировался вдоль зала. Заложив небольшой поворот, он уже смотрел в нужную сторону, еще поворот, – и он шагал по коридору к офису Ковонова.

Русский играл сам с собой в спраут.

– Если бы ты только меня слышал, Ков, – воскликнул Иво. – Я бы только спросил, появился ли корабль ООН и где он...

– По-русски?

Иво чуть было не подпрыгнул, но Ковонов ничего, разумеется, не сказал. Рядом стояла Афра и ее голос был обманчиво мягок. Иво почувствовал, как краска приливает к лицу и знал, что она это видит, но изображение комнаты из фокуса не выпустил. Должен же быть какой-то способ установить контакт, и Ковонов был ключевой фигурой в этом деле. Этот человек очень много знал и, по всей видимости, догадывался об их проблемах, ведь он планировал это путешествие для себя. Если бы только преодолеть этот, куда более тяжелый, чем языковый, барьер.