– Имею, – ответил Брад.
– Сенатор собирается прекратить это безобразие. Это составило... – сколько?
– Нисколько.
– То есть?
– Мы не транжирим деньги. Вы, по-видимому, полагаете, что результатами исследований должна быть реальная продукция. Это не так. Дело не в исследованиях, неверны сами ваши посылки.
Борланд повернулся к Браду. Он прикоснулся к плечу секретаря, и тот замолчал.
– Давайте это выясним. Допустим, что вы доказали ваше утверждение. И чего же особенного в вашем телескопе, что он жрет многие миллиарды долларов? Расскажите мне все, как на экскурсии.
– Прибор не является телескопом.
– Сенатор вас не спрашивает, чем он не является!
Было очевидно, что все собравшиеся, даже те, кто не понимает по-английски, ожидают увидеть, как Брад прихлопнет этого слепня. Тонкий юмор Брада был не единственной его чертой, которую ценили его друзья. Но этого не последовало. Брад начал скучную лекцию, предназначавшуюся для высокопоставленных визитеров. Через некоторое время стало ясно – Брад собирается прихлопнуть не слепня, а быка.
– Согласно теории гравитации Ньютона, каждое тело притягивается другим телом с силой, прямо пропорциональной массе и обратно пропорциональной квадрату расстояния. Сейчас принято считать, что гравитация – следствие искривления пространства материей. Это...
– Ближе к делу, – прервал хлыщ. – Сенатора не интересует ваш...
Сенатор опять тронул его за плечо, словно снял иглу с пластинки.
– Так вот, – продолжал Брад, пройдя к одной из досок и начал стирать диаграммы, нарисованные игроками в спраут, – пространство можно заменить упругой пленкой, а объекты Вселенной – предметами с пропорциональной массой, помещаемыми на эту пленку. Более тяжелые предметы сильнее прогибают пленку естественно...
Он нарисовал вогнутую кривую с кружком в центре и добавил кружок поменьше. Иво попытался разложить рисунок на комбинацию ходов в спраут, но это ему не удалось, даже с его талантом.
– Приблизительно так Солнце, искривляя пространство, притягивает Землю, если отвлечься от двумерности рисунка. Как видите, малые объекты стремятся скатиться к большим, если они не вращаются, и центробежная сила не уравновешивает притяжение. Земля, в свою очередь, тоже искривляет пространство и точно так же притягивает близлежащие тела, и ее гравитационное поле формирует их орбиты. Вселенная, как целое, искривлена и имеет сложную конфигурацию, так как гравитационное взаимодействие дальнодействующее, и нельзя пренебрегать влиянием даже малых масс. Обычное понятие «силы» неприменимо к гравитации, это просто свойство материи. Гравитационные поля есть повсюду, правда, они интерферируют, и могут сильно меняться. Есть еще вопросы?
– ОТО, – сказал Борланд.
– Да, общая теория относительности. То, чем мы занимаемся. – Брад пометил место на линии между Землей и Солнцем, поближе к Земле, в максимуме потенциала. – Мы обнаружили, что интерференция деформаций пространства или, другими словами, гравитационных полей, в точке, где их потенциалы равны, приводит к слабой специфической турбулентности. Эффект напоминает дифракцию звуковой волны на препятствии или черенковское излучение. Как и в эффекте Черенкова, излучается свет, вернее, высшая гармоника световой волны, проходящей через турбулентность. До недавнего времени не существовало теории явления, его даже невозможно было наблюдать. Но сегодня есть оборудование, позволяющее принимать это излучение, хотя в теории еще не все ясно.
Борланд поднял руку, словно на уроке, и Иво пришел в голову рассказ Гротона. Правда, на сей раз плевки были политическими.
– Позвольте задать вопрос. Значит, вы говорите, что луч света, проходя между телами в космосе, слегка искривляется. Но насколько я понимаю, в космосе вряд ли есть дырки, в которых нет гравитации, слишком уж много там звезд и всякой пыли, и все поля, даже самые маленькие, вызывают возмущения на бесконечности. Ваш луч претерпевает множество таких изгибов, может, тысячи и тысячи на пути к вам. Как же потом разобраться, где какой изгиб? По-моему, лучше воспринимать свет таким, как он есть и смотреть в обычный телескоп, там, по крайней мере, все ясно.
Иво с беспокойством подумал, что за сенаторской личиной скрывается острый ум.
– Это так, – согласился Брад. – Исходный сигнал содержит информацию об очень многих лишних «изгибах». Но обычный свет хорошо работает либо на очень малых расстояниях, либо на очень больших. В промежуточном диапазоне, скажем, между световыми минутами и сотней тысяч световых лет его преимущества теряются. Макронное излучение, напротив, не диффрагирует так сильно, как свет, хотя причины нам еще не ясны. Так что макронное изображение звезды на расстоянии тысяча световых лет такое же четкое, как сигналы от Солнца. Это справедливо для нашей галактики. Но если пойти дальше...
– Я вас понял. Нужно кричать, чтобы окликнуть кого-то в коридоре, но если вы звоните по телефону, то нет разницы – в соседний город или на другой континент, хотя звук и не очень громкий. А этот термин – макрон, – это звучит как вещь, а не свойство материи.
– Да. Наши термины туманны, поскольку представления туманны. Скорее всего, здесь замешана квантовая природа света и, может быть, квантовая природа гравитации. Вероятно, поэтому, поле не убывает, как обратный квадрат.
– Скрещиваем гравитон с фотоном и получаем макрон, – заметил Борланд. – Чертовски интересно. Теперь я понял, в чем дело, хотя и профан в квантовой механике.
Профан в квантовой механике, но не полный невежда, подумал Иво.
– Значит, вы или принимаете все макронное излучение, или вообще ничего, – продолжал Борланд. – Но как вы получаете изображение изнутри планеты, там ведь нет света?
– Турбулентность расходится в пространстве. Если объект внутри планеты имеет массу, его поле взаимодействует с полями планеты и других объектов. В какой-то точке происходит взаимодействие со светом, и рождаются макроны, которые мы принимаем, как бы далеко мы не находились. Все, что нужно – приемная аппаратура соответствующей чувствительности. Компьютерная обработка очищает сигнал и формирует изображение из миллиарда разрозненных фрагментов. Но на выходе...
