— Государь, — воскликнул Керж, — Элан разработал план до мельчайшей детали, каждый участник знают досконально свою роль, я обещаю, что…
— Ступай, — вздохнул Вольдемар, отворачиваясь. — С Ормазом.
Едва шум шагов Удава стих, император Директории Элигершдад снова обратил взор серых и невзрачных глаз на пруд. Тщетно подплывшие было утки ждали новых кусочков вкусной булки. Рыбы разочарованно уплыли, сверкнув на прощание блестящей золотистой чешуей. Слабый ветерок бороздил зеленую поверхность воды. Вольдемар смотрел на букет роз в своих руках.
Шторм обрушивал волны на покрытый галькой берег. Выл ветер, носясь над беснующейся водой. Безлунная ночь царила над безлюдным побережьем, и лишь вдали, за молом, призрачно дрожал огонек в сторожке — там бдительно спали три солдата из городской стражи Цума.
Человек в плаще замер, присев на корточки. Нет, это всего-лишь ветер и шум прибоя. Втянув голову в плечи и поеживаясь, он еще долго прислушивался к реву волн и завываниям шторма. Наконец, крадучись двинулся к чернеющей впереди кромке леса. Возле тракта, что извилистой лентой тянулся вдоль берега, человек снова припал к земле. Ему померещился какой-то шум со стороны дороги. Убедившись, что опасения его напрасны, незнакомец перебежал тракт и вскоре очутился в чернильной тьме, царившей между деревьями дубравы. Закапал дождь, зашуршали пуще прежнего черные ветви, а еще не до конца растаявший снег мягко крошился под тяжестью шагов ночного путника.
Он остановился передохнуть. Облокотился о ствол дерева, долго грел дыханием озябшие ладони. Ормаз Вседержитель, угораздило же не взять перчатки! Ничего, уже весна, хотя ночь по-прежнему обволакивает морозным дыханием…
Шорох. Снова ветер? Нет! Он обернулся. Давно привыкшие к темноте глаза быстро нашли черный силуэт. Человек в плаще сглотнул. Рука сама потянулась к мечу. Но от ночного силуэта донесся голос, чуть насмешливый. Женский.
— Храбрый служитель Мгер оставил все мужество в дневной поре?
Мгер, агент Тени, медленно ответил, не убирая ладонь с рукояти кривого меча:
— Зачем ты пришла в дубраву, Сарис? Разве мы не условились встретиться возле Каласской Стены?
Смех, похожий на звон колокольчиков, разнесся по чернильной мгле.
— Твой начальник Эниох нетерпелив, раз отправляет на задание столь же нетерпеливого агента. Погоди, тут темно, так ведь?
— А ты, я смотрю, все видишь?
Свет вспыхнул в руке собеседницы Мгера, осветив тонкую руку и красивое, чуть продолговатое лицо с черными раскосыми глазами. Теневик снова сглотнул. Что она зажгла? Или пламя вырывается прямо из ее пальцев? Мгер осторожно отступил на шаг. Не каждый день встретишь ткаесхелку. Полузабытый народ проигравших — вот кто такие ткаесхелхи. Говорят, они скоро вообще вымрут. Правда, в резервациях Эстана и на островах Темного моря ткаесхелхи по-прежнему живут. В достаточном количестве, к сожалению. Мгер скривил губы. Сотни лет прошли с времен войны Кровавой Зари, в которой люди победили своих бывших хозяев-ткаесхелхов. Те из них, кто уцелел, скрылся в резервациях, лесах, уплыли на острова. Ткаесхелхи сторонятся людей, неохотно вступают в контакт, хотя Мгер ни разу не слышал про какой-либо конфликт или свару с их участием… Теневик пристально взглянул на Сарис. И не отличишь от человека, Пламя! Глаза чуть раскосые да зрачки слегка продолговатые. И полная невозможность совместного с людьми потомства. И как они умудрились вообще выжить? Пыль земли — вот кто они, эти ткаесхелхи, звериное семя, нелюдь!
Черные брови Сарис чуть приподнялись.
— Что же ты, рыцарь Мгер?
— Я не рыцарь, — пробормотал явно польщенный теневик.
— Ах, да, — промурлыкала ткаесхелка, — забыла я, что твои заслуги перед родиной еще не оценены по достоинству…
— Сарис, побереги льстивость для базарных простаков.
Налетевший порыв ветра почти заглушил смех ткаесхелки.
— Человеки так осторожны. Впрочем…
— Впрочем, к делу, ты хотела сказать?
— Да… — Сарис сделала шаг вперед. Мгер напрягся, но остался на месте. Пламя, почему он боится?
— Возьми это, — ткаесхелка протянула теневику свиток. — Здесь полное описание расположения позиций мятежников у Шрама и дальше вдоль побережья.
Мгер жадно схватил свиток, бросил быстрый взгляд на чуть улыбающуюся Сарис.
— Артиллерия?
— Вся диспозиция. И еще кое-что…
Мгер вздрогнул, когда ткаесхелка всунула ему в руку аккуратно сложенный клочок старого пергамента. Мечущийся огонь в ладони Сарис не давал возможности внимательно рассмотреть черный от времени лист. Но теневик развернул его, уставился на непонятные рисунки и знаки, которыми был усеяна бумага. Поднял глаза.
— Ткаесхелские руны?
Сарис лишь загадочно улыбнулась. Мгер раздраженно сложил лист и спрятал за пазуху. Он знал, что в его обязанности входит лишь передать Эниоху всё, что он получит от проклятой ткаесхелки. Нелюдь раскосая! Жаль, что вас всех не перерезали во время Кровавой Зари! Ничего…
— Задумался о чем-то, мой храбрый Мгер?
— Нет. Что-то еще?
Сарис набросила капюшон.
— Была рада видеть тебя, мой милый Мгер.
Мгер лишь кивнул в ответ. Злость душила все его существо. Наконец, он неловко махну рукой в знак прощания и скрылся за деревьями. Сарис долго смотрела ему вслед, улыбаясь. Шорох, раздавшийся рядом, не удивил кудиан-ведьму. Глухое рычание сменилось поскуливанием — что-то черное и косматое терлось о ноги ткаесхелки.
— Иди за ним, дружочек. Не трогать, ты понял?
Рычание стало утробным. Мгновение, и черная тень исчезла. Сарис дунула на руку, и огонек в ее ладони погас.
— Поспеши же, храбрый теневик! — насмешливо проговорила ткаесхелка. — И побереги послание. Особенно второе…
— Отстань, едрит твою налево душу проститутку мать! — гаркнул тевад Мурман, отмахнувшись. — Не хочу я жрать, едрит твою направо! Уф, надоел…
Аристофан деликатно отступил в сторону, но судя по его спокойному лицу можно было заключить: тщедушный лакей не оставит попыток уговорить господина что-то съесть. Необычность ситуации, когда тевад отказывался покушать, тем не менее отразилась в чуть приподнятой левой брови достойного слуги.
Зезва не без сочувствия взглянул на стойкого лакея. Юный Победитель Каспер, облаченный в плащ махатинского пехотинца, улыбнулся, а монах Храма Дейлы Кондрат покачал головой. Все трое стояли, спешившись, держа на поводу лошадей. Мурман остался в седле, и, приставив ладонь к глазам, внимательно изучал дымки костров мятежников, вид на который открывался с самого высокого холма деревни Шрам — передового поста правительственных войск под Цумом.
Предрассветная мгла стелилась вокруг, мягко обволакивая едва проступавшие из полумрака предметы, деревья и два или три дома, расположенных на холме. Где-то впереди, раздавалось ржание — то намеренно шумел мзумский разъезд, словно давая понять мятежникам — даже и не думайте попытаться проникнуть в село. Со стороны Каласской Стены, древней полуразрушенной цитадели ткаесхелхов, все было тихо, но Зезва знал: арбалетчики, занимавшие там позиции, не пропустят никого. Река Хумста ворчливо опоясывала холм, на котором раскинулось домиками село Шрам, Тихий Лес, рассеченный пополам Каласской Стеной, чернел сплошным непроницаемым пятном, упираясь на правом фланге мзумцев в скалистые берега Хумсты, а не левом — обрываясь песчаным берегом в хмурое и неспокойное море. Дальше, через реку, — насыпи и деревянные укрепления вплотную подошедших к Цуму войск мятежников.
Мурман все смотрел и смотрел, не убирая ладони от глаз, с таким видом, словно вокруг его сонной лошади и спутников царил не ночной туман, а светил ярким солнцем веселый день. Громко вздохнул Аристофан, но жареную курицу так и не убрал, так же, как и большой кувшин с вином и целую гору сыра, подливки и вареных овощей, высившуюся на расстеленной прямо на влажной земле скатерти.
— Зезва, поди сюда.
Смерив подскочившего Ныряльщика тяжелым взглядом, Мурман снова воззрился на дымки душевничьих костров.
