ÿc ÿc
Насколько можно судить по имеющейся у нас информации,
оптимальным временем для принесения публичного покаяния в
22
рассматриваемую эпоху считались дни религиозных праздников . Это, безусловно, было связано с изначально религиозным характером всей
19 Впрочем, отсутствие описания могло быть связано не только с известностью данного ритуала. Например, в «Дневнике» Парижского горожанина имеется упоминание о казни бургиньонами «грязного предателя» Колине де Пюизо, сдавшего мост Сен-Клу арманьякам в 1411 г. В том же году ему отрубили голову и четвертовали. Голову, надетую на копье, выставили на площади Les Halles, руки и ноги вывесили на четырех главных воротах Парижа, а тело в мешке оказалось на виселице на Монфоконе. При очередном захвате города арманьяками в 1413 г. все части тела де Пюизо собрали вместе и похоронили, однако Парижский горожанин, столь красочно описавший его казнь, не посчитал нужным хоть как-то уточнить ритуал снятия с виселицы: "Item, le vendredi 15e jour de septembre 1400 et 13, fut ote le corps du faux traitre Colinet de Puiseux du gibet, et ses quatre membres des portes, qui devant avait vendu le pont de Saint-Cloud; et néanmoins [il] était mieux digne d'etre [ars ou] baille aux chiens que d'etre mis en terre benite, sauf la chretiente, mais ainsi faisaient a leur volonte les faux bandes" (Journal d'un bourgeois de Paris. § 83. P. 69). Как полагает Клод Говар, никаких подробностей автор не привел потому, что самого ритуала снятия с виселицы не проводилось по политическим соображениям: Колине де Пюизо был предателем, а честь и достоинство предателей нельзя было восстановить (Gauvard С. Pendre et dépendre. P. 25). На мой взгляд, проблема заключалась в другом: Парижский горожанин симпатизировал бургиньонам и враждебно относился к арманьякам, поэтому все их действия он расценивал негативно и описывал весьма кратко.
20 В одном из дел за 1379 г. специально оговаривается, что публичное покаяние может быть наложено на преступника только в том случае, если он не является клириком (X 2а 9, f. 175-177А).
21 Об истории этого заимствования см.: Moeglin J.-M. Penitence publique. P. 231-236; Idem. Les bourgeois de Calais. P. 331-358.
процедуры. Действо происходило обязательно днем и при большом скоплении народа23. Рыночные дни, если они совпадали с праздничными, были наиболее предпочтительными. Сами праздники выбирались, по всей видимости, абсолютно произвольно: обычно назначался ближайший по времени день24.
Иногда обстоятельства дела требовали повторения покаяния несколько раз. В этом случае выбирались ближайшие, наиболее важные религиозные праздники. Например, в 1368 г. за нападение на прево местного аббатства и его ранение от ответчиков требовали покаяться 4 раза - на Рождество, на Пасху, на Пятидесятницу и в День Всех
25
Святых . Очевидно, нечто подобное происходило и в случае abus de justice. Так, в 1410 г. некий Анри де Руа, судья из Амьена, был приговорен к публичному покаянию за оскорбления, нанесенные мэру и эшевенам: он заявлял, что они управляют городом «жестоко и тиранически»26. Покаяние должно было быть принесено в разные дни в двух разных городах: в Париже (по месту вынесения решения) и в
27
Амьене (непосредственно на месте преступления) . В назначенный срок
судья в окружении своих коллег, призванных следить за точным
28
исполнением приговора, и стражи выходил из здания тюрьмы (суда) и присоединялся к праздничной процессии, двигавшейся по центральным улицам города к собору или церкви. Стража не только не давала
23 X 2а 16, f. 135v: cum magna convocatione populi”. См. также: X 2a 16, f. 188.
24 Тот же принцип соблюдался и в тех случаях, когда провинившийся судья должен был покаяться перед своей жертвой, оставшейся в живых.
25 X 2а 8, f. 69B-70vA. Впрочем, окончательный приговор ограничился всего одним днем покаяния — но по выбору аббата.
26 Х2а 16, f. 81v: "...valde rigorose et tirannice gubernaverant".
27 Интересно, что в другом деле об оскорблении, нанесенном судьей своим коллегам, виновный приговаривался к принесению покаяния прямо в зале заседаний парижского парламента (X 2а 5, f. 138-142). Похожую процедуру описывает в своем «Журнале» Клеман де Фокамберг. В 1429 г. парижский портной Гийом Куртабло за публичное оскорбление королевского советника Жана де ла Порта был приговорен к принесению извинений лично каждому члену парламента во время их очередного заседания за то, что он "folement et comme mal advise et mal conseillie, a tort et sans cause, il a baillie ladicte requeste, et s'en repent et leur crie mercy et supplie qu'ilz lui veuillent pardonner" (Fauquembergue С de. Journal / Ed. par A.Tuetey. P., 1903-1915. 3 vols. T. 2. P. 308-309).
осужденному сбежать: она защищала его от возможных нападений и следила за тем, чтобы на протяжении всего пути осужденный сам вслух объявлял о своем проступке29.
Внешний вид судьи, приносящего публичное покаяние, также заслуживает внимания. В нижней рубашке, без пояса, без шапки, босой -
- 30
таким представал кающиися преступник перед окружающими . Подобная практика была характерна для всех без исключения случаев светского покаяния, берущего начало в покаянии церковном. Уголовный преступник преображался в грешника, лишенного всех привилегий - в том числе и одежды, символизирующей его прежнюю жизнь и определенный социальный статус305.
Однако, в отличие от процедуры церковного покаяния, когда основным местом действия становилась церковь, в случае abus de justice покаяние приносилось прежде всего на месте совершения преступления - у виселицы - и лишь затем виновный отправлялся замаливать свои грехи перед Господом. Интересно, что во всех прочих случаях принесения светского покаяния (за вооруженное нападение, ранение или убийство) сохранялась та же последовательность действий, что и в церковном прототипе: преступник направлялся в церковь, после чего просил прощения у потерпевшего или его близких.
Как мне представляется, отличие ритуала снятия с виселицы от других вариантов светского покаяния может объясняться прежде всего тем, что в данном случае речь шла не о рядовом члене общества, а о судье — лице не просто светском, но олицетворяющем собой светскую власть -власть, данную ему не Богом, но королем. Последовательность мест покаяния таким образом лишний раз подчеркивала эту идею, ставшую в XIV в. одной из доминирующих в судебном дискурсе.
Итак, процессия двигалась к виселице. Сложно сказать, кто конкретно (кроме самого судьи и его стражи) принимал в ней участие. Вероятно, это были родные и друзья казненного, хотя точных данных у нас нет. «Подсказкой», как кажется, может служить дело некоего Жана
29 См., например, X 2а 6, f. 349vB-350vA: пройти в процессии по улицам города Анноне (Annoney) по направлению к «большой церкви», «говоря в полный голос о своем преступлении». То же требование предъявлялось к судьям, чьи жертвы остались в живых. Так, в деле X 2а 7, f. 229B-234vA о диффамации королевы (судья сказал, что она — всего лишь «соседка» короля) провинившийся судья обязывался в полный голос заявлять, что «произнес эти слова ошибочно».
30 Например, X 2а 6, f. 349vB-350vA: «со спущенным капюшоном»; X 2а 7, f. 229B-234vA: «без головного убора и без пояса»; X 2а 16, f. 135v-136: «в рубашке, без шапки и босиком».
Бонвалета, повешенного за многочисленные кражи по приговору парламента. Его мать, Белона ла Бонвалетт, подала апелляцию, обвинив прево Парижа в abus de justice и требуя от него принесения публичного
32
покаяния . Дело Жана было решено пересмотреть и, в частности, выяснить, являлся ли он, как заявляла его мать, клириком. Для этой цели была составлена специальная комиссия, отправившаяся к виселице, дабы снять и осмотреть труп на предмет «наличия у него на
