Когда наука говорит на таком языке, когда наука со времен Резерфорда или Нильса Бора начала задавать себе вопросы и стала во многих отношениях намного более передовой, то я могу сказать, что сегодня ученый не верит ни во что, кроме, может быть, какой-то математики, если он вообще во что-то верит, и у него есть определенная склонность к мистике. Это не значит, что он следует этой склонности. Кстати, ученый не обязательно становится мистиком. В чем-то, и здесь я процитирую слова своего друга-физика: если ученый хочет уйти в мистицизм, то в основном это происходит из-за глубокого человеческого стремления к какому-то закону. В сегодняшнее время намного труднее придерживаться какой бы то ни было формы, формального чувства стабильности, говорить о стабильных формах или постоянных формах. Поэтому вы выбираете другую форму, то есть мистицизм, которая сама по себе борется с этими формами и с существующим истэблишментом. Но необходимо помнить, что в этих рамках действует то же самое явление. В каком-то отношении мистицизм еще труднее отделить от современности в этом смысле, потому что мистицизм в основном представляет собой тенденцию к поиску другим, странным путем чего-то превыше сомнения и превыше вопросов.

Видите ли, мистик всегда идет странными путями, через туман и неопределенность, пока не найдет Б-га. Это странный путь, и он говорит: здесь я остановлюсь. К счастью, современный человек может пойти так далеко и даже найти Б-га, и затем он спросит: а что на Твоей другой стороне? Поэтому он никогда не станет настоящим мистиком, потому что, даже когда он увидит Б-га, он захочет узнать, что же на другой стороне вещей. Это не исследование и даже не поиск истины, но это вечное сомнение и недоверие, в котором и состоит то, что мы сейчас определяем как современность, и поэтому современность идет рука об руку с мистицизмом, пока в определенный момент им не приходится расставаться, и тогда каждый из них уходит в свою область.

Современность может умирать, так же как и многие другие вещи в прошлом. Но пока она существует, у нее есть ее собственные пути, то есть вера в неверие. Она достигает той точки, где уже ничего нет и ничто не стоит усилий. Могут ли люди жить с этим — это уже другой вопрос, но именно таково их состояние в течение современности, и именно поэтому некоторые люди, достигнув этой высоты в рамках современности, предпочитают остановиться и повернуть в другом направлении.

Выход из Египта — это один из важнейших поворотных пунктов истории еврейского народа. Помимо того, что выход из Египта — это центральная тема праздника Песах, почти все еврейские праздники, множество заповедей и вся классическая еврейская литература являются в той или иной степени, прямо или косвенно "памятью о выходе из Египта". Напоминание о том, что выход из Египта — это основополагающее событие, стержень бытия, получило свое впечатляющее выражение в первых словах Синайского Откровения: "Я Г-сподь Б-г твой, который вывел тебя из земли египетской, из дома рабства". Сотворение мира, существование вселенной как бы вынуждены уйти на задний план, уступая место выходу из Египта — сердцевине еврейского мира.

Столь подчеркнутая многомерность выхода из Египта не позволяет оценивать это событие лишь с исторической точки зрения, а придает ему дополнительный смысл: это событие-прообраз, архетип действительности, являющийся базисом исторической жизни еврейского народа. На протяжении веков выход из Египта был не только фактом из прошлого, о котором следовало вспоминать, но в большей степени — той фундаментальной творческой моделью, на основе которой созидалось бытие еврейского народа, как во внешне историческом плане, так и в плане внутренних отношений.

"Во всяком поколении обязан человек смотреть на себя, как будто он сам вышел из Египта", изо дня в день вспоминают о выходе из Египта, днем и ночью, "в этом мире и во дни Машиаха". Такое подчеркивание выхода из Египта, постоянное упоминание этого события указывает на то, что выход из Египта, хоть и является феноменом прошлого, тем не менее продолжает принимать участие в историческом процессе, оказывая влияние на жизнь многих поколений, на весь еврейский народ в целом и на каждого еврея в отдельности.

"Дабы вспоминал ты день твоего выхода из земли египетской все дни жизни твоей" — этот отрывок указывает на то, что следует вновь и вновь изучать подробности выхода из Египта, в любом поколении, поскольку процесс выхода из Египта должен продолжаться в каждую эпоху. Поэтому анализ событий, связанных с выходом из Египта, имеет актуальное значение всегда, ибо во всяком поколении первостихии бытия вновь и вновь складываются в первозданные, архетипические формы, во всяком поколении "рабами мы были у фараона в Египте, и вывел нас Г-сподь Б-г наш оттуда". А тот, кто не умеет воплощать в своей жизни относящийся к нему сценарий выхода из Египта, остается рабом фараона в Египте.

Рабами мы были

"Рабами мы были у фараона в Египте". На первый взгляд совсем нетрудно понять, что такое рабство. Поверхностное представление о рабах, эксплуатируемых и унижаемых, терпящих побои и издевательства, кажется настолько тривиальным, что как правило даже не возникает желания задуматься над этим явлением. Несомненно то, что раб занят тяжелым трудом, что над ним стоят надсмотрщики и надзиратели, следящие за тем, чтобы он выполнял свой ежедневный урок. Награда за его труд мизерна, а работа тяжела. Однако, в этом ли самая суть рабства? В современном мире почти каждый свободный человек тратит огромные усилия, добывая себе средства к существованию. Редко выпадают передышки, когда не подгоняет время и не давят различные обстоятельства, мало найдется людей, которые могут сказать, что они не страдают от необходимости тяжело трудиться, выполнять нормы и выносить притеснения от всякого рода начальников. Почти беспрерывная борьба за существование ложится тяжким грузом на плечи трудящихся. Во всяком поколении почти все люди изнывают под гнетом труда и к себе домой возвращаются только для того, чтобы восстановить силы для дальнейшей работы. Вышедшие же из Египта, что плакали в пустыне: "Помним рыбу, которую ели в Египте даром", — не были просто неблагодарными глупцами. У них о своем рабстве остались не только безрадостные воспоминания. Из этого можно сделать важный вывод: всякая жизнь включает в себя тяготы и труд, и во всякой жизни, даже в жизни раба, изнывающего от непосильной работы, находится время для утех и радостей. Связь между "рыбой" и "трудом" претерпевает изменения в зависимости от места или вида работы, но тем не менее всегда имеется известное соотношение между двумя этими явлениями. Суть рабства не во внешних его проявлениях, а во внутренних его смыслах, не внешние тяготы тяжкой работы создают рабство, и не праздность и отдохновение составляют содержание свободы.

Главная суть рабства заключается в том, что труд раба целиком принадлежит другим. Раб не является тем, кто сам определяет цели и задачи работы, в этой работе не учитываются его потребности и желания. Это работа на других. Другие определяют ее цели и задачи, а раб является лишь инструментом для этого. И коль скоро это так, то не играет роли, какой работой занят раб и действительно ли он надрывается в поле, изготовляя кирпичи из глины. Он может сидеть в хорошо кондиционированном помещении и писать высокохудожественные книги — даже на этом поприще он все еще раб.

Когда фараон испугался возрастающей силы еврейского народа, у него возникли опасения, что евреи достигнут свободы самосознания и "поднимутся из земли". Для того, чтобы народ остался в стране и не смог обрести независимое самосознание, фараон должен был заставить евреев заниматься делом, которое является чуждым их интересам и представляет интерес для Египта — "дабы изнурять его тяжкими работами" ради Египта, принуждая трудиться и выполнять работу, цель которой — благополучие египтян, "и строил он города-хранилища для фараона, Питом и Раамсес". Сами по себе эти мероприятия были весьма важны и преследовали вполне прагматические цели. Но поскольку работа эта осуществлялась для фараона и Египта, то само участие евреев в этой работе превращало евреев в народ рабов — народ, существующий для других.