Кроме задачи творить правосудие, у двора принцессы имелись и церемониальные функции. В зале приемов был установлен трон. Сами приемы постоянно обслуживали по крайней мере двадцать церемониймейстеров, придворных и конюхов. Мария принимала просителей и местных чиновников; засвидетельствовать почтение принцессе прибывали заезжие аристократы. После приезда в Ладлоу жизнь Марии сильно изменилась. Теперь эта жизнь шла в соответствии с заведенной рутиной, связанной с обязанностями наместницы короля. Ее часто отрывали от занятий с Фезерстоуном или от полуденной верховой прогулки, чтобы в парадных покоях принимать благоговеющих местных землевладельцев, которые никогда прежде не находились в обществе особ королевской крови. Постепенно она к этому привыкла — быть вежливой и любезной с визитерами, с достоинством представлять отца, играя роль королевы, которой, возможно, ей когда-нибудь суждено будет стать. Мария приехала в Уэльс беззаботной девятилетней девочкой, а покинула его в одиннадцать лет осознающей свой долг дочерью короля. Управлению скорее всего она здесь не научилась, зато осознала, что личная иобщественная жизнь — это совершенно разные вещи, что то, кем она является вообще, и то, кем она становится, появляясь в зале приемов, — не одно и то же. Теперь она хорошо поняла, чем отличается от остальных людей, осознала, что у нее особое положение, дарованное происхождением. Мария никогда уже не станет снова милым ребенком, отныне она будет ожидать такого обращения, какого заслуживает наследница английского престола.

Письменные свидетельства о жизни Марии в Ладлоу, сохранившиеся до нашего времени, об этой трансформации ее личности могут дать только отрывочные сведения. Вот она через председателя своего Совета, епископа Эксетера, посылает благодарность Вулси за то, что он занимается ее делами (какими, не указано), пока она пребывает в Уэльсе. По крайней мере раз в месяц она с помощью леди-воспитательницы выступает перед Советом и отчитывается в своих успехах в учебе. Ее постоянно одолевают просители и придворные интриганы. В Уэльсе было много замков, лесов и парков, за всем этим следовало присматривать. Лесничие, смотрители замков и парков назначались королем, и всегда было много желающих занять теплое местечко.

По одному вопросу Мария вообще имела право отдавать собственные распоряжения. Генрих повелел, чтобы она имела . «власть в любом лесу и парке по своему желанию убивать оленей или одаривать этим правом любого» в пределах территории, находящейся под юрисдикцией ее Совета. За время ее пребывания в должности наместницы короля один раз эта власть была поставлена под сомнение. Мария позволила убить оленя, кролика или другое животное в Шотвик-парке своему секретарю, Джону Расселу. Смотрителем парка Шотвик был камердинер королевских покоев, Уильям Брертон, а его делами в Честере занимался его родственник, Рандолф Брертон. И вот этот Рандолф, получив грамоту принцессы, вначале не хотел дать возможность Расселу заниматься охотой. Он собирался запросить разрешение Уильяма, но потом передумал, справедливо решив, что если он не примет грамоту принцессы, то может «последовать неудовольствие». По-видимому, Рассел в тот день поохотился в Шотвик-парке на славу.

Шли месяцы, а Совет испытывал определенные трудности с выполнением своей миссии в приграничной области. Дело в том, что Совет рассматривал дела как апелляционная инстанция, после решения местных «управителей и чиновников», и его дискредитировали противоречивые приказы королевских судей Англии. Лорд Феррерс писал, например, епископу Эксетерскому, что истцов и ответчиков вызывали в суд из Кармартена и Кардигана прямо в Вестминстер, в об-ход Совета.

Хуже было другое. В ответ на эти вызовы из Вестминстера уэльские графства отказались платить налоги. «В этих графствах заявили, — писал Феррерс, — что они не станут платить даже четыре пенса ни на приближающееся Сретенье, ни после… а скорее уйдут в леса». Было ясно, что власть англичан в Уэльсе держится на волоске. Феррерс считал ситуацию «самой серьезной» за все время, что он «знаком с Уэльсом». Опасность широкомасштабного бунта в конце концов сократила продолжительность миссии Совета и положила конец первому опыту Марии по вкушению плодов власти. Преступность как процветала, так и продолжала процветать, даже на заднем дворе Совета. Всего в нескольких милях от Ладлоу, в городе Быодли, жители отказались выдать суду убийцу. Этот злодей убил родителей жены и должен был предстать перед судом Северного Уэльса, а жители Быодли объявили, что город имеет привилегию давать убежище всем преступникам. После чего начался спор по поводу правомерности такой привилегии.

Все это привело к тому, что в начале 1527 года двор в Ладлоу прекратил свое существование. Снова нагрузили повозки и двинулись на юг, в Лондон. Оставляя эти гористые места, прекрасные, но враждебные, Мария, наверное, не очень сожалела. Придворные и члены Совета в последнее время были раздражены, постоянно жалуясь, что соскучились по дому, семьям и веселью двора Генриха. Кроме всего прочего, у Марии была весьма важная причина покинуть Уэльс — недавно закончились переговоры о ее новой помолвке.

Генрих заметно поостыл в своей любви к Карлу V, сердечности в их отношениях поубавилось. Теперь на повестке дня стоял союз с Францией, переговоры о котором завершались. Руку Марии можно было предложить либо самому Франциску I, который к этому времени уже овдовел, либо одному из его сыновей. Заключение союза должны были праздновать в Гринвиче несколько недель подряд, а Мария теперь уже достаточно подросла, чтобы принять участие в маскараде и других празднествах. Ее ждали новые наряды, обувь и украшения. Нужно было примерить маскарадные костюмы и выучиться новым танцам. Так что дел было много. Полтора года Мария провела в замке на холме, где правила по-королевски. Теперь ей предстояло попробовать свои силы, чтобы блистать при дворе.

В начале 1527 года — к моменту возвращения Марии из Уэльса — король Генрих находился в полном расцвете сил. Ему уже минуло тридцать шесть, но выглядел он на десять лет моложе. «Таких красивых и элегантных мужчин мне прежде видеть не доводилось, — написал после встречи с ним один из иностранных гостей. — Сложение у короля великолепное, лицо — кровь с молоком, белокурый, высокий и статный, подвижный и любезный во всех своих движениях и жестах». Генрих правил Англией уже почти двадцать лет и все еще сохранил какой-то чуть ли не мальчишеский задор и молодость души. За все его правление, которому было суждено стать по-настоящему долгим, Генрих всего лишь два раза подвергся более или менее серьезному риску для жизни, и уже тогда в Англии можно было заметить два основных преимущества долгого правления — стабильность и поступательное развитие.

Как никогда прежде власть в стране была сосредоточена в руках одного человека. И этим человеком был всемогущий король, Генрих VIII. А править ему помогал всемогущий первый министр, Вулси. Сама личность короля становилась все помпезнее и великолепнее. Дипломаты, сановники и просители состязались друг с другом в описании его величия, называя короля «выдающимся светочем благородства» и сравнивая его с солнцем и звездами. Один из королевских придворных, Клемент Ормстон, ведающий во дворце канделябрами и «освещением танцев и пиров», был уверен, что сверхъестественной силой обладает не только сам король, но и его печать, с помощью которой можно изменить ход событий. Правда, при дворе никто его разглагольствования всерьез не принимал. Вскоре после возвращения Марии Генрих повелел, чтобы вместо традиционного «Ваша Светлость» к нему обращались «Ваше Величество».

Его величие признавали во всех европейских дворах, откуда нескончаемым потоком шли сердечные приветствия и подарки. Замечательных лошадей в конюшни Генриха прислал маркиз Мантуа, а Франциск I направил в Англию корабль, нагруженный кабанами, чтобы их разводили для стола короля. Канцлер Польши, Кристофер Шидлович, подарил ему крупного кречета редкой породы и четырех птенцов сокола, выведенных в Данциге, а еще от одного правителя был привезен в подарок ручной леопард. Король Дании, Кристиан II, прислал на службу Генриху своего советника, Георга Менке-вица, знаменитого авантюриста и воина.