— Скажите, пожалуйста, — обратился Хомяков к блондинке, — что Вы различаете в овальном барельефе на скале?
Он четко объяснил попутчице, где именно на скале располагается овальный барельеф, ни разу (особая гордость ритора!) не ткнув пальцем в пространство перед собой.
— Орла на вершине скалы, — практически без промедления с улыбкой ответила блондинка.
То, что с улыбкой и без промедления — обрадовало Хомякова. Значит, у него есть реальные перспективы в отношениях с прельстительной дамочкой. Пусть не сегодня, пусть даже не завтра; до конца курортного срока у Сергея Павловича оставалась целая неделя… Недели-то уж точно хватит. Да, но откуда она взяла орла на горной вершине?
Орел, оказывается, был, и тоже в овале — правее и чуть выше питекантропа. Сергей Павлович, признав правоту попутчицы, убежденно заключил, что не случайно взгляд такой обворожительной женщины выделил на склоне скалы орла — символ, или, как сказали бы сейчас, логотип Кавказских минеральных вод ещё со времен их основания при “проклятом царизме”, а вот его взгляду лукавый подсунул куда как мерзкое создание. Ох, не случайно!
Блондинка с новой подсказки Хомякова добралась-таки взглядом до его барельефа и тотчас назвала считанное изображение обезьяной. Хомяков похвалил попутчицу за способность различать в, казалось бы, хаотическом наборе линий, теней и световых пятен конкретные рисунки. Заметил, уже без тени иронии, что такая способность к выделению динамической метафоры свидетельствует о склонности к кинематографическому творчеству.
Дамочка с возросшим почтением глянула па Хомякова; кинематограф, к которому, как видно, имел отношение её новый знакомый, оставался в народе престижной профессией.
— А как вас звать, прекрасная незнакомка?
— Просто Наташа…
Ну что ж, пусть будет “Просто Наташа”… Простенько и мило, как название незабвенного мексиканского телесериала. Помните?
Напряженная улыбка “просто Наташи” подсказала Хомякову, что его собеседница не помнит первого на отечественном телевизионном экране сериального “мыла” под названием “Просто Мария”, возможно, даже не смотрела его вовсе. Вполне могла помнить мама её, судя по возрасту дочери — ровесница Хомякова.
— Я покину вас ненадолго…
Следовало дать Наталье в одиночестве спокойно разобраться с только что состоявшимся знакомством и окончательно принять или отвергнуть перспективу традиционного курортного романа. Да и самому подготовиться к неблизкой дороге. “Покурить и оправиться!” — как в годы армейской молодости Хомякова командовал перед посадкой в автобус их оркестровый старшина.
По дороге в Ессентуки заехали в ущелье, название которого Павел Сергеевич, конечно же, не запомнил. Попили тепловатой, насыщенной солями минеральной водички из мощного источника, и гуськом вслед за экскурсоводом проследовали к подъёмнику. Представлял он собой просторную железную платформу с дощатым настилом, которая усилием упрятанных под нее электромоторов протаскивалась по выложенным на склоне горы рельсам к площадке на примерно 50-метровую высоту.
Управлял этим архаичным механизмом мужчина лет сорока из местных, словоохотливый, почти без акцента изъясняющийся на русском языке. Пока поднимались, он успел поведать с наигранной грустью, что за два десятилетия нового пришествия капитализма подъёмник ни разу не ремонтировали, хотя еще в середине восьмидесятых был готов проект его коренной реконструкции и вроде бы даже успешно решался вопрос финансирования.
Тема наступившей с падением советской власти разрухи была в последние годы в стране беспроигрышной. Вот и здесь, в кавказском ущелье, ее с готовностью поддержали туристы из разных регионов России. Только вот за страстными обличениями власти чистогана” как-то не обратили внимания на такой “пустяк”, как полное игнорирование на подъёмнике правил безопасности пассажиров. Людей набилось на платформе, что сельдей в бочке, и при этом никакого ограждения по периметру, никакой надёжной опоры, за которую можно было хотя бы ухватиться. Случись встряска, многие слетели бы с платформы.
На кого не подействовала демагогия горца, так это на Сергея Павловича. Он был убежден, что абориген-жалобщик и является нынешним владельцем подъёмника; приватизировал за копейки по остаточной цене и за два десятка лет “наварил” на нём немалый капитал. Из доходов этих вполне мог бы установить новый подъёмник, хотя бы того, советских времён, проекта реконструкции. Однако разоблачать хитреца не стал: подъём короток, Бог даст, пронесёт, к тому же не хотел в глазах Натальи прослыть склочником.
Хомяков отыскал Наташу взглядом в толпе и просочился к ней и ее сыну. Когда наступила пора сходить на склон, галантно предложил руку помощи, хотя никакой помощи и не требовалось, более того, суетясь возле дамы, он только помешал другим туристам, да и самой Наталье тоже.
Прибывшие на альпийскую поляну две туристические группы разделились на группки по несколько сблизившихся в поездке человек и, выдерживая разумную дистанцию, начали восхождение по тропе, проложенной у кромки высокого берега. Хомяков, Наташа и сын её но имени Александр составили одну из таких группок.
Вскоре Сергей Павлович понял, что объективно служит помехой маленькой сплочённой семье. И Наташа и Александр находились в прекрасной спортивной форме, чем никак не мог похвастаться тучный, страдающий отдышкой Хомяков. О том, чтобы ему галантно опекать даму, страхуя от падения с крутого берега в опасные воды, и речи быть не могло. Дай Бог самому удержаться на круче!
Такое открытие не добавило Хомякову энтузиазма. Он ощутил жалость к ущербной семье, и, как противовес этому чувству — ещё пока не оформившееся, но зреющее недовольство собой, своим кобелиным поведением, особенно некрасивым и безнравственным в его преклонном возрасте.
Но главное всё же было не в этом. Он до сих пор так и не ощутил подлинного желания в отношении привлекательной блондинки… Надеялся, что оно возникнет, но время шло, всё явственней наваливалась усталость, а страсти, которая в конечном итоге способна оправдать всё: пошлость ситуации, косые взгляды и откровенные ухмылки окружающих, даже угрызения собственной совести, — такой страсти он так в себе и не ощутил… Всего более ему сейчас хотелось продолжать лежать на упругой мягкой траве обширной поляны, застывшими зелёными волнами поднимающейся к вершине горной гряды, и бездумно наблюдать за нескончаемым падением воды с полукруглого каменного уступа: с того места, которое он и его попутчики облюбовали для привала перед спуском в долину, открывался прекрасный вид на водопад.
…На спуске Хомяков отдалился от Наташи и её сына. В прямом и переносном смыслах. В микроавтобусе тотчас заснул и проспал глубоким сном без сновидений до вечера, когда микроавтобус уже подъезжал к окраине Ессентуков. Сергей Павлович притворялся спящим до той поры, пока у проходной “Шахтёра” не вышли Наталья с сыном…
С этого дня время для Хомякова словно утратило свою пульсирующую энергию и замедлило бег. Так, тормозя перед последним на дистанции препятствием — рвом с водой, замедляет свой бег уставший стайер, поняв, что эту преграду ему уже не преодолеть с ходу и эффектно, а предстоит переползать под сочувственные взгляды почтенной публики на трибунах, смех и колкие шуточки молодых пересмешников.
Поездка в горы в определённом смысле явилась для Павла Сергеевича рубежом. После неё он окончательно уяснил, что вступил в прекрасную своей беззаботностью пору созерцания, следовательно, стал созерцателем. Теперь же он покорно, и надо заметить — не без облегчения, признался сам себе, что мужские подвиги его — в прошлом… Смотри распахнутыми глазами в прекрасный мир, подмечай в нём ранее проигнорированные детали и нюансы, радуйся каждому прожитому дню, благодари за него судьбу.
Как-то после завтрака и недолгих медицинских процедур он прогуливался в обширном городском парке — гордости Ессентуков. Миновав вход, сошёл с недавно благоустроенной центральной аллеи на едва различимую грунтовую тропу и буквально через несколько шагов был поглощён густыми зарослями свежей весенней зелени. Проплутав в них, Хомяков нашёл давно не крашенную скамейку в окружении разросшихся кустов сирени, черемухи, жасмина, устроился на ней и, прикрыв глаза, с упоением слушал птичье пение, вдыхая в лёгкие настоянный на цветущем разнотравье целебный прохладный воздух невидимых отсюда, но недалёких гор.
