Редкий гудок покидающего соседнюю стоянку туристического автобуса вывел Сергея Павловича Хомякова из забытья. Он открыл глаза и через лобовое стекло своего микроавтобуса тотчас различил на ближайшей к парковочной площадке скале… тёмный профиль питекантропа в овальном медальоне. Усмехнулся: “Надо же такому привидеться!”.

Скала была залита полуденным солнечным светом, тени легли контрастно, делая ещё более рельефным каждый выступ, каждую впадинку на скальной породе. В том, кто автор этого жутковатого барельефа, сомневаться не приходилось: искусница-природа способна и не на такие странные художества!

Смущало Хомякова, что прямо от короткого широкого горла примата внутрь овала, составлявшего его тело, лихо закручивался острый поросячий хвостик, отчего знак по форме походил на большую плакатную запятую, или некое иносказание. И вот уже не причудливой игрой природы воспринял Хомяков взволновавший его профиль, а элементом дьявольского символа, рядом с которым поблизости вполне мог притаиться ещё какой-то ёрнический символ-знак…

Конечно, всё это вполне можно было объяснить последствиями недавно пережитого кислородного голодания. Ощутил его Хомяков примерно двумя часами ранее на станции “Мир", расположенной на отметке 3500 метров от уровня моря. Едва он вышел из вагона канатной дороги на склон Эльбруса, как почувствовал удушье и головокружение, а после нескольких неуверенных шагов по рыхлому мокрому снегу, покрытому коркой ноздреватого хрусткого льда, критически ослабли ноги, сердце замедлило биение, с трудом проталкивая кровь через склеротические сосуды. Пришлось замереть на томительную минуту, не меньше, и продолжать путь воистину черепашьими шажками, то и дело останавливаясь, чтобы купировать очередной спазм в груди.

Опытный экскурсовод, заметив недомогание своего пожилого подопечного, подошел к Сергею Павловичу, деликатно успокоил: с кем ни случается! Посоветовал не дожидаться всей группы, а после традиционной фотосессии отправиться вниз, в долину, лучше всего — прямиком в доставивший их к Эльбрусу микроавтобус. Прикорнуть там часок — в поездку пришлось вставать ни свет ни заря, да ещё сама дорога почти в две сотни километров, тут и юноша “поплывёт” от усталости, что уж говорить о солидном господине…

“Солидный господин” так и поступил. Выслушал короткий рассказ экскурсовода о горной гряде, раскинувшейся перед ними, о вкрапленных в неё пиках выше трёх тысяч метров, сфотографировался с группой на фоне раздвоенной вершины Эльбруса и, стараясь не привлекать внимания, вернулся к посадочной площадке. Дождался пустого вагончика и в два этапа с пересадкой спустился к подножию горы. Без проблем отыскал на парковке микроавтобус, согрелся, свернувшись калачиком на мягком удобном сиденье, перекусил неспешно из санаторского сухого пайка, запил безвкусные бутерброды соком из 200 граммового картонного пакета и провалился в дрёму…

Вроде бы отпустило, — решил Хомяков, внимательно отследив симптомы становящегося всё более ненадежным организма. Он знал по опыту, что окончательно купировать последствия приступа удастся не ранее завтрашнего дня, что носить ему в себе ощущение общей тяжести, перемогать спазмы и покалывания там и тут и всплески сердечной аритмии весь экскурсионный день. Это как похмелье. В данном случае похмелье от излишней самонадеянности. Но ведь Хомяков и подумать не мог, что Эльбрус встретит его столь неприветливо.

В позапрошлом году, отдыхая в Пятигорске, он в схожей поездке побывал на Домбае. И — ничего, выдюжил. Еще как выдюжил!.. В три пересадки по канатной дороге поднялся к самой вершине, а там, перед прикрытым облаком пиком, нанял мотосани и на них совершил несколько крутых виражей по снежному склону. Трясло немилосердно. Каждая кочка, каждая впадинка на прогулочной трассе, коварно прикрытая снегом, отдавалась болезненным толчком в поясницу, ягодицы. Чтобы не вылететь из седла позади довольно ухмыляющегося аборигена, приходилось изо всех сил удерживаться за боковины мотосаней, перенапрягая мышцы рук, спины, ног.

Потом, ощущая ломоту во всём отвыкшем от физических нагрузок теле, да ещё и изрядно проголодавшись, он выбрал дощатый шалман поприличней, где и выказал желание отведать суп-харчо. Такого блюда в меню не значилось, но ему пообещали приготовить в индивидуальном порядке и вскоре принесли тарелку разогретой в микроволновке похлебки, в которой преобладали картофель, серые макароны и волокнистые, предельно разварившиеся овощи.

Удручал не сам по себе пресловутый общепит: когда он в нашей стране был приличным? Удручало почти не скрываемое презрение со стороны “гордых сынов гор” к туристам из равнинной России. Удручала свалка нечистот, в которую превратили и те и другие хаотично застроенное подножье Домбая и уникальные альпийские луга на первой станции подъёма. Хомякову, познавшему европейские горные курорты, оставалось утешаться этой самой европейской альтернативой; что ж, не Кавказ, так Альпы, Пиренеи, Карпаты — кому от перенаправления туристических потоков к заграничной географии будет хуже? Да, тогда для него ещё сохранялась перспектива достойно отдохнуть в горах. Теперь, похоже, горы в принципе стали не для него. И ведь прошло всего-то пару лет…

Первой из туристической группы вслед за Хомяковым в салон микроавтобуса вернулась молодая стройная блондинка. Это из-за неё им всем пришлось поколесить по Ессентукам, вместо того чтобы сразу после сбора, не мешкая, отправиться в долгий путь и реализовать немаловажный шанс опередить другие группы, следующие по тому же маршруту на более тихоходных больших автобусах. Женщина каким-то образом умудрилась разминуться со своим сыном и в растерянности суетливо, бессистемно посылала водителя к различным проходным санатория “Шахтёр”, привольно раскинувшегося на пространстве нескольких городских кварталов. Группа возроптала, потребовала прекратить поиски недостающего туриста — сам виноват, неча, неча! — и следовать по маршруту. Отчаявшаяся мать срезала обидчиков в их же манере, чем настроила против себя и тех попутчиков, кто доселе хранил молчание. По салону прокатился угрожающий ропот. Почти что вызрел хорошенький скандальчик. И тогда вмешался Хомяков…

Придав голосу баритональный тембр, искусно играя обертонами, Павел Сергеевич выказал поддержку вконец расстроенной матери, пристыдил попутчиков и заявил, что “будем кружить по городу хоть до Второго пришествия, пока не отыщем мальчишку”. И всё это изложил громким, уверенным, по спокойным голосом, с неизменным обращением к грубиянам исключительно на “Вы”, с нарочито старорежимными выражениями: “милостивыми сударями” и “сударынями”. Туристы притихли. И тогда грузный экскурсовод, устроившийся на сиденье возле водителя и до сих пор выдерживавший в перепалке нейтралитет, отчетливо кивнул головой и тем самым решил сомнения бузотёров; поддержала, значит, Хомякова администрация, одобрила его миротворческие усилия. И надо же, в это самое мгновенье, воистину словно из-под земли, возник “мальчишка”! Лет эдак не менее шестнадцати: старшеклассник или даже студиоз. Был он так расстроен и смущен, так неподдельно обрадовался обретению мамочки, что растрогал даже самых прожжённых скандалистов. Да и были ли такие в экскурсионной поездке? Люди как люди, какова жизнь, такова и реакция на неё…

Постепенно растаяли колкие ледышки злости, по салону снова прокатился гул, на сей раз явно одобрительный. Кто-то даже сподобился на шутку. Шутка получилась никакой: набор малосвязанных между собой слов, сопровождаемых хихиканьем, но ситуации необходим был не смысл, а сам факт шутки: шутим, значит, помирились. Смеялись громко и долго, можно сказать, истерично, почти каждый что-то выкрикнул, множа бессмыслицу, но и продлевая, распаляя смех. Отсмеялись и с чувством выполненного долга затихли, невольно косясь на “архитектора мира” — Хомякова, с почтением и лёгкой опаской. Сергей Павлович понял: отныне он неформальный лидер группы, а если приведётся, то и третейский судья…