Она села за стол и стряхнула на лист бумаги слова песни, которая привязалась к ней еще вчера: росчерк карандаша — и в клетку белого поля впечатаны черные следы — лицо маски и силуэт, изогнутый, словно в танце или агонии. «Маски и позы, — сказала себе Экта, — маски и позы, будь они прокляты…» — Слова ровными строчками укладывались в тетради, но не могли выразить большего, чем два неумелых эскиза в начале страницы… Люди, чьи движения — выверенная пластика, и лица — маски японских театров… Нервный изгиб чьей-то беды… Неумелый грим страха… Для себя хватает и ощущений, и тогда говорить не для кого…

Когда она бросила на колени Яру свою первую тетрадку, исписанную крупным неровным почерком, ей было радостно-радостно, как в тот день, когда она спела свою первую песню под неумелый перебор гитарных струн.

Рассказать, описать, объяснить, не запинаясь через слово и судорожно жестикулируя. Тетради заполнялись, друзья улыбались, хвалили, спорили. Но сюжеты превратились в ситуации, те — в психозарисовки, последние — в радужные пятна образов-ассоциаций. И призрак понимания снова рассеялся как облако из серебристой пыльцы. «Маски, позы, два листка прозы…Как просто сочинять песни…» — Экта ткнула сигаретой в бумагу, попыталась затянуться карандашом. Вот привязалось… Кому нужны обрывки логических цепочек? Кому нужна я сама? Серая амеба одиночества поглощает дом… «Как просто сочинять песни…» — Ты ведь не хочешь этого — взгляд на тетрадь — ты ведь просто хочешь быть нужной. Пусть даже посредством этого. «Как просто сочинять песни… Но я уже не хочу быть поэтом!..» — Твоего двадцатилетнего опыта хватило, чтоб заинтересовать их на полгода. «Как просто…»- А теперь даже не заходят… Но может?.. «Но я уже не хочу!..»

Экта аккуратно опустила окурок в пепельницу и снова взялась за карандаш… Она улыбалась одна… «Так просто…»

Он заскочил случайно. Толкнул извечно не запертую дверь и вошел в непривычно тихую квартиру и, удостоверившись в отсутствии хозяйки, обосновался на кухне. На глаза попалась тетрадка со старательно выведенным заглавием: «СКАЗКА ДЛЯ ВСЕХ». Он пробежался глазами по первым строчкам… Экта?.. Не дерзко-лаконичные образы ранних вещей, не путаница слов и понятий, исписавшегося графомана, как в последних творениях… История менестреля, потерявшего зрение и голос, и прожившего так 10 лет… Одиночество, тоска, безысходность и…В конце концов отказ возвращаться в первоначальное состояние…

«…Эпилог, который можно вынести в эпиграф… …Но я уже не хочу быть поэтом…»

И пять горизонтальных линий, означающих конец сказки.

В дверь постучали и я, в очередной раз, прокляла тот день, когда сломался звонок.

После подобных проклятий я обычно даю себе клятву, что «завтра же починю», но, как известно, «завтра» никогда не наступит. В этот раз я ограничилась рявком: «Войдите!!!» (Явно оповестив не только гостя, но и весь дом). И, отложив книгу, приготовилась к «схватке», ибо, так уж повелось, днем «свои» ко мне не ходят, их время — вечер, а вот солнечный свет предпочитают множество моих кредиторов, а с деньгами у меня… Мнэ-э… В общем, я прислушиваюсь к шебуршанию визитера в прихожей — тот избавлялся от своей зимней амуниции и готовил свое знаменитое: «понимаешь, золотко…» Убеждать я как-никак умею, работа у меня такая, но, понятное дело, перспектива предстоящего разговора абсолютно не улучшала моего, и без того паршивого настроения.

— Привет.

Вошедший был не совсем кредитором… Точнее совсем им не был… Я мгновенно переменила выражение своей физиономии, и вместо светской скуки одарила гостя лучезарной улыбкой (ну, насколько последняя может быть лучезарной, при бог знает сколько нечищенных зубах и отсутствии одного из оных).

— Привет, Серый брат…

Серый брат, он же — … впрочем, перечисление всех его имен и титулов — вещь долгая и зело утомительная. Серый брат — он и есть Серый брат, и большего о нем все равно не скажешь.

— Че кислая? Проблемы?

Я наблюдаю за его эволюциями — прошелся по комнате, взглянул на отложенную книгу, хмыкнул, вынул из под стола пустую пивную банку (в просторечьи — пепельница), плюхнулся в кресло — и размышляю, на сколько затянут разговор все выдуманные на скорую руку «отмазки». Нет! Не хочу!

— Итак, что у тебя за проблемы? — повторяет он вопрос. — Я же вижу, что плохо.

Уж лучше бы ты видел поменьше! Ведь таки да, плохо…

— А!.. По всем фронтам «непрун»… Тана — в депрессии. Дени уже извелся вконец, и чем помочь, не знаю… Эра, как всегда, «никто не любит»…

— Минутку, — перебивает Серый. — Я спросил, что за проблемы у ТЕБЯ.

— Вот я и говорю…

— Ты говоришь о проблемах Дени, Тана, Яра. Меня же интересуешь ты сама.

— А что я?

— И в самом деле, что ты? — Серый брат усмехнулся.

Ох, до чего же меня бесят его оскалы!

— Главное чужая беда. А самой можно дохнуть.

Начинается!..

— Мы с тобой уже говорили на эту тему.

— А толку? Я не вижу не малейших изменений.

— Серый, почему я должна?

— Вот именно. Почему ты должна? И кому ты должна? Им?

— Я у них не занимала, — ворчу в ответ.

— Именно. Тогда что тебе за дело до их проблем?

— Ну знаешь ли! — мгновенно взвиваюсь я.

— Тихо — тихо — тихо, — он подымает руку в успокаивающем жесте, — извини, формулировка несколько не верная. Я ни в коем случае не спорю, что помощь — дело святое. И даже не затрагиваю нашу прошлую тему, насчет «добрых» и «добреньких»…

— Вот уж спасибо!..

— … Но… Ты у нас человек логичный, так?

— Допустим…

— Отлично. Займемся логикой, — еще одной его усмешки я не переживу, — ты занимаешься всеми, кроме себя.

Я хотела возразить, что на себя я тоже обращаю внимание и даже в зеркало смотрюсь, но Серый брат снова остановил меня:

— Подожди… Хорошо, собой ты занимаешься, но минимально. Что не на пользу, верно? А состояние — что тела, что нервов — не улучшается. Слабость, болячки, депрессии… А тебе плевать…

— Да ничего со мной…

— А если?.. Если — случится? Что тогда? Тебе не приходило в голову, что тогда помогать просто будет некому? Логично?

Пока я пережевывала его аргументы, Серый брат закурил и тихим голосом начал вещать «че он видел…» (читал, слышал, рассказывали). Да, темы заминать он умеет…

Я стояла в коридоре и печально созерцала, как Серый брат натягивает куртку на свои «могучие» плечи. Куртка явно была мала, и Серый в полголоса матерился.

— Извини, — он взглянул на часы, — скоро твои друзья-товарищи набегут. А для меня большие тусовки — аллерген.

— А я их выгоню.

Он открыл входную дверь и уже на пороге обернулся:

— Ты их просто так научись выгонять. Все-все, молчу. Счастливо. Как-нибудь загляну. И все-таки подумай…

Дверь за ним закрылась.

Я пробралась на кухню. Легко ему: «Подумай…» А если людям плохо? (А тихий голос внутри черепушки: «А если тебе?»).

Снова раздался стук по многострадальному «дерьмонтину», похоже, лупили ногами. Уж это точно не кредиторы. Я вздрогнула и издала знакомый вопль: «Вломитесь!»

…И чем больше я думала, тем больше понимала, что Серый брат прав…Он почти всегда прав. «А еще точнее, я пока не видела, чтобы он ошибался». Да — людям плохо. Да — больно. «А мне — нет? Не самое приятное занятие — убеждать бедного, брошенного Яра во всеобщей любви, когда тебя саму пополам сгибает от кашля». И восемь человек на и без того тесной кухне — ощутимый удар по измученным мозгам и не совсем полному холодильнику. «Прав Серый брат — для начала нужно помочь себе».

На улице — снег и лютый холод, а дома тепло, кипит чайник и куча нечитанной литературы. «Мягкое место закутано в плед» — и далее по тексту.