— И много летчиков воюет сейчас на земле?
— Яволь! Много. Не только летчики. Вы еще и моряков встретите.
— Морскую пехоту?
— Нет! Гардемаринов и подводников! На самолетах доставили! Двадцать седьмого апреля! На рассвете! С Балтики! Около тысячи человек! Я видел!.. Господин полковник, сейчас в Берлине все немцы, кто может носить оружие, — в бою! Фюрер приказал эсэс вешать офицеров, которые в бою проявили слабость духа!
— Каких офицеров?
— Господин полковник! Посмотрите за собором!
Мы прошли за угол. В церковном скверике на деревьях — трое повешенных в полной военной форме: лысоватый подполковник-артиллерист, молодой лейтенант в черной танковой форме и унтер-офицер. Красный телефонный кабель врезался в шеи казненных. На груди каждого картонка с надписью: «Так будет со всеми, кто предает фюрера».
Такого я еще не видал.
Мы знали, что дисциплина в немецкой армии очень суровая. Смертная казнь за тяжкие воинские преступления — дезертирство, трусость, невыполнение боевого приказа — была в порядке вещей. Но вешать офицеров в полной форме, со знаками различия и наградами?!
В немецкой армии испокон веков всячески поднимали авторитет офицерского звания. Значит, пошли уже и на такие меры?..
— Кто это сделал?
— Часа два тому назад, господин полковник, их казнили по приказу рейхсминистра доктора Иозефа Геббельса! Доктор Геббельс — комиссар обороны Берлина! Вы, конечно, знаете об этом, господин полковник!
Впервые об этом слышу: у фашистов в обиходе «фюреры», «лейтеры». Но «комиссар»?.. Впрочем, молчу, а майор продолжает рассказ:
— Когда ваши танки прорвались к Ландвер-каналу, господин комиссар Геббельс объявил центр Берлина, участок «Зет» — все, что находится между каналом и Шпрее, — «Цитаделью». И у нас всех взяли клятву: не пропустить русских через канал! Драться до последнего! Удержаться любой ценой! До подхода 12-й армии генерала Венка! Нам оказали: эта армия уже идет к Берлину от Визенбурга. И еще: 3-я танковая армия!
— Кто вас информировал, майор? Неужели сам Геббельс?
— Так точно, господин полковник! — Немец пристально смотрит на мои полевые погоны, на танковую эмблему. Намеренно поднимает меня в ранге до полковника?! Небось, думает, что танкистам некогда возиться с пленными...
— Приезжал сюда сам?
— Дважды! Первый раз вчера, ставил задачу командиру нашего подучастка! — Майор почтительно кивает в сторону повешенного подполковника. — Оборонять Ландвер-канал!
— Сам Геббельс ставил боевую задачу?
— Сам. Говорят, фюрер тоже был на переднем крае. У гитлерюгенд.
— И сегодня был Геббельс?
— Совсем недавно! Когда ваши танки, — майор щелкает каблуками, — когда ваши танки овладели мостом и вступили на Белле-Аллиансе-плац. Геббельс приехал с эсэсовцами, с бригаденфюрером Монке. С ним были генерал Кребс — начальник генштаба — и командир корпуса генерал Вейдлинг. Геббельс приказал повесить подполковника и лейтенанта, оборонявшего Бендлерский мост. И унтер-офицера...
— За невыполнение приказа?
— Я-яво-олль! Их схватили эсэсовцы и тут же вздернули. Кабель с петлями у эсэс был с собой.
— При Геббельсе вешали?
— Так точно. Он посмотрел, как дергаются в петлях повешенные, показал на них пальцем и приказал нам: «Немедленно сбросить русских в канал! Не выполните — будете висеть рядом с ними!»
— Так почему вы не сбросили нас в Ландвер?
— Господин полковник! Не успели. Раздался ужасный грохот «катюш», и доктор Геббельс со свитой немедленно уехал! На броневиках! И вот...
— И вот, майор, вы тоже не выполнили приказ.
— Ваши солдаты выкурили нас газами. Это нарушение Женевской конвенции...
— Какие же это газы? Обычные дымовые шашки. У вас кто-либо них погиб, майор?
— Да, но... Нам показалось... — Лицо немца вытянулось.
Мимо собора, рыча, проползают наши танки. Они обдают всех вас жаром, кирпичной пылью и запахом отработанного газойля.
— Пайзанский, вы довольны своей работой? Сильно повредили собор изнутри?
— А вы зайдите, товарищ гвардии подполковник.
Под высоким сводчатым потолком еще плавали струйки дыма. В углах молельного зала, у амбразур, прорубленных в толстых стенах, стояли семидесятипятимиллиметровые противотанковые орудия. Посредине на дубовых сиденьях грудились невыстреленные фаустпатроны. У окон валялись трубы от использованных «фаустов». Иконостас был украшен богато. И отовсюду взирали лики святых, вырубленных из дерева.
Я приказал нацисту-майору построить заново свой гарнизон и отправиться — под конвоем, конечно, — в наш тыл, за Ландвер-канал.
— На расстрел?
— В плен. Объясните это своим подчиненным. Ваши командиры отдают за каждого. И вы тоже!
— Яволь! — По лицу вижу, не очень-то он мне верит. Насмотрелся, наверное, на свои фашистские порядки...
— Выполняйте, майор! Только прежде снимите повешенных. Вы считаете, их справедливо казнили?
— Приказ...
— Что приказ?! Тогда и вас надо в петлю?
— Нет, нет, господин комендант! Это несправедливо! Хитлер капут! — Майор опять стукнул каблуками, и рука его... вытянулась вперед вверх, в фашистском приветствии.
Строй пленных качнулся и в ужасе замер...
— Ах ты, гадина фашистская! — вскинул оружие наш солдат-автоматчик. Щелкнул затвор.
— Стой! Не дури, дружок! Не нарочно он это сделал. Привык...— капитан Тертычный перехватил руку.
Летчик, ни жив, ни мертв, смотрел на меня, ожидая самого худшего, Вдруг его ноги подкосились, и майор рухнул наземь.
— Что будем делать?
— Лежачего не бьют, товарищ гвардии подполковник, — тихо проговорил Пайзанский.
— Война кончается... Пусть живет,— прохрипел старший сержант Плоткин. — Ты, фашист, есть у тебя семья? Вставай. Испугался, гад?
— Вас? Что? — Майор с трудом поднялся.
— Семья? Фамилия, фамилия?
— Я, я! — закивал майор. — Дрей киндер! Дрей! — Он показал три пальца.
Не помня себя от счастья, майор подал команду. Как-то все вдруг закричали офицеры, засуетились унтер-офицеры и фельдфебели.
— Фельдфеба Кнобль...
— Шнелл, шнелл!..
— Ну! Становитесь, лошади! Темпо!
— Быстрей! Быстрей! Лос! Лос!
— Гоп-гоп-гоп! Пошевеливайтесь!
Сразу как будто повеселели хмурые до этого лица пленных. Снова, значит, поверили в жизнь, подумалось мне, и я тут же представил, что было бы, если нас переменить местами...
Великодушны советские люди!
— Впереди баррикада — слышится в наушниках голос Героя Советского Союза капитана Липаткина.
Капитан Липаткин — опытный командир, воевал еще с белофиннами. Ему поручено наступать на открытом правом фланге полка по Вильгельм-штрассе. Отставать ему нельзя: тогда мы не продвинем свою основную группу по Сарланд-штрассе.
— Преодолейте сами баррикаду, гвардии капитан!
— Не могу. Пробовал пробить проход пушками, не вышло, надо растаскивать или подрывать.
— Понял! Ожидайте саперов с тягачами.
— Баррикада сильно прикрыта огнем. Не дают подойти. У фашистов танки там вкопаны, есть минометы...
— Сейчас буду у вас. Посмотрим.
По лабиринтам развалин, через проломы в стенах домов, по некогда ухоженным дворам прошли мы пешком — так было быстрее всего — поперек квартала и вышли на Вильгельм-штрассе. У выщербленной стены меня и двоих разведчиков встретил командир четвертой роты «ИС» капитан Липаткин.
— Прибыли бронетягачи?
— Уже работают. И саперы тоже. Мощное сооружение!
Улицу перегородил широкий барьер, сложенный из неошкуренных сосновых бревен на высоту четыре-пять метров. Кое-где бревна были разворочены взрывами снарядов. В этих местах торчали янтарные щепки, оттуда просыпался на мостовую песок.
У основания баррикады жуками возились два бронетягача, пытались растащить и разбить бревна. Вокруг тягачей и саперов рвались мины. Осколки хлопали по броне.
— Надо было очистить проход.
— Пробовали. Завалено — не растащить. Надо таранить. А бронетягачи легковаты. Один уже от удара повредил трансмиссию. Нет, тут без «Фрица» не обойтись.
