Труднее всего оказалось уговорить хуторян. Забившись на самые дальние, вовсе не пригодные к жизни острова, они полагали себя в безопасности. Со стороны материка их прикрывало большое селение, где жило полтораста человек, а со стороны моря — Гнилой бугаз. Через эту естественную преграду полез бы только безумец. Многометровый слой ила, жирная солёная грязь, не позволяли ни плыть, ни идти вброд. Там не произрастали даже водоросли, из которых кучники делали дрожжи, и почти не было камыша. Оставалось непонятным, за счёт чего там выживают тучи кусачих слепней, летом наводнявших округу. Зимой, даже когда случались морозы, Гнилой бугаз не замерзал, оставаясь привычно непроходимым.

И через этот ад чистый мазохист бросил своих солдатиков.

В каком-то из старых сочинений Верис отрыл ненаучное и попросту бредовое толкование слова «ад». Дескать, «ад» — это «да» наоборот. «Да» — знак согласия и возможности, в то время как в аду царит абсолютное несогласие и полная невозможность чего бы то ни было. Придумка забавная, но схоластикой от неё несёт за версту.

Верис чувствовал, что готовится очередной штурм, но направление атаки угадать не смог и помчался на выручку, когда грязные и измученные попрыгунчики уже выбрались на сухое. Сколько солдат потонуло в Гнилом бугазе, не мог бы сказать даже их командир, но и тех, что выжили, с лихвой хватало, чтобы перерезать полтора десятка хуторских жителей.

Хуторян спас их промысел. Наткнувшись на ульи, солдаты немедля превратились в мародёров. Облепленные пчёлами (О, кайф!), они жрали мёд вместе с вощиной (Ням-ням!..) и заставить их воевать в эту минуту не смог бы никто.

Верис погнал остатки воинства обратно, в смердящую сероводородом грязь, где кучники и нашли свой конец, поголовно склеив ласты, потому что лодки, подвозившие десант на каменистую косу, отгораживающую Гнилой бугаз от моря, ушли и возвращаться за неудачниками не собирались.

Зато, когда чистые засекли, что Верис находится на дальних островах, началась мощная атака на засеки и через зыбуны. Посёлок за полчаса был стёрт с лица земли, всё, что не успели вынести сами жители, утащено или уничтожено.

Уничтожить — вовсе не убить, не обнулить окончательно, но сделать столь ничтожным, что остаток будет стремиться к нулю. Бытие поселян на Ржавых болотах стремилось к нулю, и это понимали все.

Теперь сами хуторяне стали сторонниками скорейшего переселения на новые места. Исход болотных варваров начался.

— Я вижу наша станция стала одним из оживлённейших перекрёстков вселенной, — произнёс Стан.

Люди, которых привёл Верис, выглядели архаично даже на самой древней из межзвёздных станций. Одежда из козьих шкур и вязаной шерсти, грубые сапоги, которым не добавило изящества многочасовое хождение по трясине, спутанные волосы, грязные, искусанные комарами, руки и лица, недоверчивый взгляд воспалённых глаз.

— Это мои односельчане, — сказал Верис.

— Я догадываюсь. Ты уверен, что поступаешь правильно, открывая им дорогу в космос?

— Дорогу в космос они когда-нибудь откроют сами, а пока я хочу подарить им всего одну планету, где мы сможем жить. Недобрые соседи сгоняют нас со старых мест, и нам нужна другая земля.

— Земля обетованная, — понимающе произнёс Стан.

— Просто земля.

Четверо поселян, вызвавшиеся идти Верисом, чтобы взглянуть на новые места, молча ждали. Верис предупредил их, что при входе на иную землю сидит страж, с которым надо поговорить, чтобы он пропустил их. Это болотники понимали. Чудесные пути не должны оставаться без охраны, а со стражем нужно говорить, доказав тем самым, что ты не кучник, а словянин — человек, владеющий словом.

Когда-то в одном из местных говорков «о» в названии настоящих людей сменилось на «а». Словене стали называться славянами, сменяв истинную силу слова на мирскую славу. С этого и пошли все беды. «Умрём за единый аз!» — призывали понимающие, но кто их слушал?

— Куда ты собираешься вести своих людей?

Чисто технический вопрос, не требующий словесного ответа. Верис молча послал координаты.

— Туннель туда есть, — констатировал Стан. — Ты не боишься, что твои люди воспользуются им и попадут в Транспортный центр?

— Там с самого начала установлена блокировка, чтобы маленький ребёнок не мог случайно уйти с планеты.

— Очень предусмотрительно. Ну а я со своей стороны, тоже внесу кое-какие поправки. При слепом сканировании твоя планета будет исключена из списка возможных целей. Такие уже есть, планеты-отшельники. Земля, кстати, в их числе. Вероятность того, что кто-то наткнётся на вас случайно, и без того нулевая, а мы сделаем её меньше ещё на пару порядков.

Верис улыбнулся. Вероятность равна нулю, а будет ещё меньше. Такое возможно только в математике. У математиков всё не как у людей, у них даже ожидание математическое.

— С нами всё в порядке, — вмешался в разговор старший из мужчин, высокий и худой Тыдор. Из всей беседы он понял лишь последнее слово, потому и сказал о порядке.

— Точно — прогудел Клаас. — Люди мы, не кучники.

— Кто такие кучники? — поинтересовался Стан.

— Население Земли разделилось на два вида, — сказал Верис. — То есть, ещё не вида, но к этому идёт. Кучники специализируются на эмпатии, дар слова практически потеряли, в одиночку существовать не могут. А эти, как видишь, разговаривают.

— Элои и морлоки — сказал начитанный призрак.

Верис тоже читал гениальную, несмотря на все свои неточности и огрехи, антиутопию, поэтому возразил решительно:

— Нет. Элои зависели от морлоков, а те от элоев, а эти ничуть друг от друга не зависят, хотя и договориться не могут. Всех, кто у поселян владел телепатией, кучники выманили и уничтожили или включили в свою систему. Остались только те, кто не слышит зова чистых, глух к нему. Поэтому поселян кучники называют глухими. Как им договориться, если одни не владеют телепатией, а другие словом? Поэтому между ними идёт непрерывная война. В округе осталось всего одно поселение простых людей, люди проигрывают кучникам, а я хочу дать им возможность выжить, переселившись на другую планету.

— На самом деле ты хочешь создать совершенно новую цивилизацию.

— Хоть бы и так, что за беда?

— Беды никакой. Напротив, мне очень интересно посмотреть, чем закончатся твои игры.

— Я не играю. Я уже давно не играю, — упорно повторил Верис. — Всё очень серьёзно.

— Я достаточно долго наблюдаю за жизнью людей, чтобы понять: всё, что люди делают по своей охоте, — игра. Я верю, ты искренне любишь своих друзей и желаешь им добра. Точно также малыш искренне любит подаренного котёнка. Ты будешь заботиться об этих людях, учить их, помогать. И через сотню лет обнаружишь, что вырастил поколение иждивенцев. Это будут не люди, а твои игрушки, забавные домашние зверьки. Самое лучшее, что ты сможешь сделать тогда — уйти, предоставив людей их судьбе. Такое называется — поиграл и бросил, а в религии — изгнание из рая. А если ты не уйдёшь, они бесповоротно станут куклами, а ты — кукловодом. В любом случае, в памяти людей ты останешься богом, злым или благостным, но богом. Взгляни на любую религию, и ты увидишь скучающего бессмертного болвана, который развлекается, играя в людей. Такова плата за всемогущество и бессмертие.

— А ты сам, когда ушёл умирать на Землю, тоже играл?

— Если честно, то элемент игры там был. Я ушёл на смерть, но я же остался здесь и могу полюбоваться на результат игры.

— А я — не смогу Я не просто отказался от неуязвимости и мелкого всемогущества. Дело в том, что я такой же смертный, как и они, — Верис указал на терпеливо ожидающих поселян. — Всё моё бессмертие заключено в сыне и тех, кому даст жизнь он. Это, по-твоему, тоже игра?

— Это жизнь. Та самая, которой лишён играющий бог.

Стан помолчал и добавил:

— В добрый час.

Приземистое здание, обширное и нелепое. Строилось оно безо всякого плана: понадобилось или захотелось — появлялась пристройка, а старые помещения оказывались в забросе. Комнат накопилось более полусотни: больших и не слишком, с окнами и без В целом строение было одноэтажным, но у одного угла лепилась тонкая башенка метров сорок высотой. Сейчас Верис уже не мог вспомнить, зачем он её выстроил — лет пять ему было. Зато помнится, как мама смеялась, увидав башню.