— Па-адумаешь — ответил Юлик. — Щас поправим своими руками

В три прыжка он достиг рощи и протаранил ближайший ствол.

— Вау!.. — остальная команда ринулась следом.

Треск, грохот смех, хохот

Роща, обжившая дюну, не боялась солёных волн и шквалистого ветра, но противостоять людям она не могла. Один за другим падали древесные великаны, выдранные с корнем, перебитые ударом кулака, расщепленные ребром ладони.

Верис уже не пытался вмешиваться, просто сидел и смотрел на вакханалию разрушения. Он тоже ломал, но не просто так, а ради дела. И у каждого дерева просил прощения: «Не сердись, ба, мне нужен дом». А эти развлекаются, чисто малые дети.

«Чисто малые дети» — похвала или осуждение? Каждое слово по отдельности — хорошее. Маленький ребёнок, да ещё чисто вымытый, это прекрасно! Но почему-то от всей фразы целиком веет неодобрением.

Сломленные деревья тащили к берегу, укладывали клеткой: два вдоль, два поперёк. Работой заправляла Линда; от неё у Вериса нет секретов, и, конечно, она успела подсмотреть первый, несбыточный план дома.

— Строим дом! — командовала Линда.

— Всё вверх дном! — подхватывали остальные.

Пожалуйста, вот уже и эти, совершенно посторонние люди, не понимая, повторяют идиому, над происхождением которой бился Верис последнее время. Если выражение восходит к традиции чистого четверга, когда хозяйка устраивала генеральную уборку, и вся посуда сохла вверх дном, то почему ныне фраза относится не к наведению порядка, а к разгрому? Загадки, всюду загадки

Пять, десять, двадцать венцов дурацкая пародия на дом вздымалась всё выше, словно вавилонский столп, башня, ощетинившаяся неровно обломанными хлыстами. В шахматах башню называют турой — словом однокоренным с тюрьмою и теремом. Мой дом — моя крепость, но не башня, не терем и не тюрьма.

Шум, гам, тарарам сумятица и неразбериха.

Нелепое строение постепенно кренилось на сторону и, наконец, после очередного дурно уложенного ствола, всё сооружение повалилось на бок.

— Йес!.. — восторгу работников не было предела.

«Что за бессмысленные выкрики? — отрешённо размышлял Верис. — Неужели они не могут говорить по-человечески?»

Изломанная груда бывших деревьев громоздилась на берегу почти у самого уреза воды. Здесь была свалена вся роща, по ту сторону дюны уцелело лишь несколько корявин, которыми побрезговали горе-строители. Самый большой ствол выдернули из-под завала и тут же вбили обратно, так что комель оказался намертво зажат (заклинен!) в развалинах, а основная часть косо нависла над океаном, словно удочка рыболова-великана.

Томик первым пробежал по стволу и ласточкой прыгнул в воду. Началось купание. Одна за другой смуглые лёгкие фигуры проносились по стволу, мелькали в воздухе и исчезали под водой. Казалось удивительным, что только что эти люди ударом кулака перешибали неохватные столбы. Хотя, на самом деле человек может всё и одному Верису подобные вещи кажутся удивительными.

Удивительное — то, что человек увидел впервые или на что впервые обратил внимание. А Верис в прошлой жизни, почитай, ничего и не видел.

Линда, мокрая и запыхавшаяся, подошла к Верису, присела на обломок дерева.

— Класс! Верька, ты гений. Давно я так не оттягивалась.

Верис молча кивнул.

— Между прочим, там совсем мелко, а я не знала и по первому разу головой в песок вмазалась, аж искры из глаз! Ни фига себе — шуточка! Надо будет кому-нибудь подстроить, кто ещё не знает.

«Могут ли под водой быть искры из глаз?» — подумал Верис.

— Могут, могут! — ответила Линда. — Слушай, а ты почему не купаешься?

— Одному можно плавать или нырять. А купаться можно только купно, то есть вместе с кем-нибудь.

— Вот и давай купно с нами.

— Мне почему-то не хочется. Я, лучше, пойду.

— Ну и уходи, — обиделась Линда. — Бегать за тобой не стану. Только учти, никуда ты от меня не денешься, как только соскучусь, я тебя в ту же минуту найду. Думаешь, от жетона избавился и сразу невидимкой стал? Хренушки!

— А, в самом деле, как ты меня нашла?

— Так я тебе и сказала — отпарировала Линда, потом вдруг осеклась и переспросила: — А чего ты спрашиваешь? Мы же с тобой на одной волне, ты и сам можешь всё узнать.

— Я не могу так просто читать твои мысли.

— Ах, какие сложности! Читай, читай, у меня от друзей секретов нет.

Верис и теперь бы не стал лезть в голову Линды, но та силком раскрылась перед ним и кинула мысль, которую только что не желала сказать вслух.

— Ты с ума сошла! — ужаснулся Верис. — Поиск через службу спасения! А если в эту минуту кто-то гибнет?

— Не делай мне смешно. Ты перечитался древних книг. Ну, кто в наше время может погибнуть? За сто лет такое было? За тысячу — было? Кому нужна твоя служба спасения, если у каждого своя собственная система безопасности? С ней в вулкан можно прыгнуть, в айсберг вмёрзнуть — и ничего!

— Как это — вмёрзнуть? — не понял Верис.

— А есть такие чудики, они соревнования устраивают, кто вокруг себя больший кусок льда нарастит. Иные месяцами сидят не шелохнувшись, ждут, пока приличный торос намёрзнет.

— Зачем?

— Для прикола. Хотя, я их тоже не понимаю. Лёд растает, что останется? Тупой у них прикол.

— Разве прикол бывает тупым? Он от слова «колоть», «прикалывать», что подразумевает остроту колющего предмета.

— Тупым может быть всё, особенно некоторые молодые люди. Ну, как, купаться пойдёшь или так и будешь нырять и плавать?

— Я к себе пойду, — сказал Верис.

Понятие «к себе» — очень непростое. Бывает, что человек не в себе, то есть, ведёт себя неадекватно. Потом он успокаивается и приходит в себя. В себя, но не к себе — разница в одну очень существенную букву. «К себе» подразумевает наличие дома. По отдельности — предлог и местоимение, а совокупно — новая сущность.

Ещё недавно Верис полагал, что дом у него есть, и что у него есть семья. Семья семь я — я, повторённый семикратно. Но ошибка состояла не в том; иногда достаточно одного близкого человека, чтобы семья состоялась. Когда я с тобою — семерых стою; одним махом семерых побивахом; один с сошкой, семеро с ложкой — примеров несть числа. Близкий человек, тот, кто рядом, то есть, находится в одном ряду с тобой, рядовой, обыденный. Единственного человека, бывавшего поблизости, звали мамой. Она объявлялась всегда неожиданно — шумная, весёлая, красивая, и жизнь расцветала праздником. Привычные занятия: учёба, игры, распорядок дня — всё летело кувырком. Ничего обыденного в появлениях мамы не было. Вероятно оттого, что она была близким человеком реже, чем хотелось Верису. Чаще всего Верис жил один по собственной программе. Собственная программа его кормила, учила, нянчила и тетешкала. Но почему-то он больше любил маму. Возможно, оттого, что с мамой можно было разговаривать словами. Воз-можно — можно, да ещё как! Приставка «воз» усиливает действие: воздыхать, возопить. Возбудиться — не просто проснуться, а, пробудившись немедленно начать прыгать. Возникать — не просто никнуть, а делать это чрезмерно. Когда Верис огорчался, что мама опять уходит, и начинал упрашивать, чтобы она побыла с ним подольше, мама всегда отвечала: «Не возникай!» — и Верис понимал, что перегнул палку.

Мыслями было бы невозможно сказать так ясно и необидно.

С мамой Верис предпочитал разговаривать словами, ибо в мыслях всегда оставалась какая-то недоговорённость. Какая — Верис понять не мог. Словно мама ждёт от Вериса чего-то, но не говорит. Зато когда в ход шли слова, всё получалось ясно и определённо.

Неудивительно, что Верис всем прочим занятиям предпочитал лингвистику, семиотику и тому подобные филологические науки. Предпочитал — читал прежде иных текстов.

Мама над Верисовой страстью посмеивалась, но необидно. Она вообще много смеялась, и Верис порой не мог понять, что её смешит. Чужая душа — потёмки, но и родная не всегда просвечена насквозь.

Приходилось заниматься и по общей программе. Сам Верис для этого никуда не приходил, всё приходилось само по себе. Просто Верис вдруг обнаруживал, что знает и умеет множество вещей. Словно знания всегда сидели внутри Вериса, а потом взяли и вышли наружу. Таков изначальный смысл слова «обнаружить».