А вот еще интересный и не очень молодой ученик Клюева: Сергей Островой, автор книги «Город моей юности»[72].

Хотя в советских условиях я себе не строю никакой иллюзии насчет шансов на развитие у таких поэтов, как Асадов, Матусовский, Межиров, Д. Осин, А. Соколов и, вероятно, Ваш Урин, но все-таки знать нельзя — большой талант может себя, хоть и криво, а проявить, как, напр<имер>, Кирсанов, а юнцы эти определенно не лишены таланта.

Теперь коснемся периода менее для нас мучительного, чем советский. Возьму Ваши замечания по порядку.

Жуковского мало. А не слишком ли много? Расплывчатый поэт в тогдашней моде с бедным, мало выразительным словарем… Впрочем, если Вы у него знаете хорошее — рад буду, если Вы мне его укажете. А до Ваших возможных у него открытий он, по-моему, заслуживает энергичной «переоценки» в пользу Батюшкова, которого, пожалуй, можно было представить полнее. Но он очень связан с языком и слабо доходит до иностранцев. По этой же причине я поскупился на Карамзина, Давыдова и Вяземского. Федора Глинку (какой изумительный поэт!) и Кюхельбекера я сам еще тогда не знал. Семена Боброва и Ширинского-Шихматова до сих пор не могу достать.

Пушкин… побольше. А что, напр<имер>? «Роняет лес», напр<имер>, первая строфа для иностранного читателя представляет самое большее описательный интерес, все — чересчур длинно, и вообще пушкинский гипноз связан с языком. Я было думал отстранить мелкие стихотворения и дать «Анжело» целиком. Стоило бы, и дало бы иностранцам о Пушкине достойное понятие. Но — Вы сами понимаете, что отстранение всей его лирики тоже не могло быть решением. Всякий раз, когда его представляешь иностранцам, приходится плохо, тем более что мы несем также ответственность и за его репутацию «первого» русского поэта. Все опасаешься, как бы они не сказали: «Только и всего?»

Очень интересуюсь — что бы Вы выбрали у Некрасова. Лично у меня очень чешутся руки и его сильно «переоценить». Теперь я бы удержал, пожалуй, «Машу», «Тройку», «Отчизну», «Утро» — несколько мелких не очень амбициозных стихотворений. А ведь его большие поэмы плохи, за исключением немногих отрывков. В «Кому на Руси», пожалуй, удалось бы удержать только солдатскую песенку и конец «Якова верного» — а сколько фальшивого фольклора там нагромождено! Некрасов — интересный случай прикладной журналистской поэзии, но крайне неряшливый, неровный и, несмотря на свою словесную лавину, устаревший. Но о нем следовало бы поподробнее, и, м. б., вот беседа с Вами меня так и толкает на подробный, документальный, формальный разнос. А следовало бы, а то его все, даже Мережковский, перехвалили, — боятся коснуться его левого величества. Меня коробит от его постоянной политической «задней мысли», в искренность которой плохо верится.

Полонский… Эренбург советовал мне его совсем выкинуть — и, пожалуй, не был неправ. Но «Пчела», приведенная, все-таки, пожалуй, не плоха. Неужели Вы у него видите еще что-нибудь интересное? Он сентиментален, словесно тяжеловат (особенно к концу жизни), pompier[73], лица своего не имеет…

Дельвиг — увы, почти непереводим. Но в «Купальницах» — лучший русский гекзаметр, сонеты его тоже — лучшие по-русски, да и многое другое. Но, увы, похвалив, пришлось очень ограничиться в текстах. Хотя продолжаю сожалеть о «Друзьях» и о «Сельской элегии».

Лермонтова я, видно, плохо перевел — разыщите в оригинале приведенные мною стихи — меня бы удивило, если бы они Вам не понравились. Молодой Лермонтов, конечно, крайне неровен, но со времени выхода моей антологии я там нашел еще немало интересных и даже замечательных стихотворений. Их скучно откапывать, но они есть.

Следовало бы каждому образованному русскому уметь разбираться в украинских текстах, подобно тому как образованные англичане читают по-шотландски или образованные французы — по-провансальски. А ведь украинский ближе к русскому, чем, напр<имер>, провансальский к французскому. Кроме Шевченки, Вы бы на нем открыли Тычину и Рыльского укрощенных или Зерова[74] и Филипповича[75], замученных большевиками. Это погром целой замечательной поэтической литературы.

Теперь Баратынский — делайте что хотите — бейте, ставьте в угол, — не доходит он до меня. Объективно ценю его большое (огромное) мастерство, но… задушил ли он свой талант, перетрудившись, или же ничего, кроме труда, у него никогда и не было — не знаю. Но факт налицо — оазисы крайне редки у этого чопорного, сухого и недоброго господина, вероятно очень высокомерного (он, черт, не сохранил ни одного письма Пушкина к нему!). Кроме того, многие из его словесных выкрутасов кажутся очень сомнительными и — факт: хвалить хвалят его все, но… кто у него учился с успехом? Кто его любил (кроме Брюсова)? Кто был под его влиянием? Такие стихотворения, как «На что вы дни» или «Все мысль да мысль» — сложнейшая стихотворная алгебра. Но поэзия…? Маллармэ — вот тоже трудился свирепо. Но где у Баратынского музыка и магия таких строчек, как

Или

Вот, напр<имер>, то, чего у Баратынского нет. Но даже подлинной глубины мысли, как вот, напр<имер>, у Тютчева, или Случевского, или… Белого, у него тоже нет. Просто — пессимизм позамысловатее. Делаю исключение для «Последней смерти» с ее страшным пророчеством, м. б., наших дней. Но я его открыл после 1947 г.

Напротив, Языков — своеобразнейший, ярчайший, подлиннейший из пушкинцев. Возьмите хотя бы приведенные мною стихотворения. Но у него много других, не хуже. Хотя бы «Иоганнисберг» или стихотв<орение>, посвященное К. Павловой. «К Рейну» я не поместил из-за его размеров — но какая красота! Где Вы такое видели у Баратынского? А его ругань по адресу западников, в частности Чаадаева!

а его описания заграничного путешествия, когда он ездил лечиться, а стихи Татьяне Дмитриевне (кажется, я одно привожу). Да, беру на себя нахальство открыто предпочитать Языкова, даже Бенедиктова Баратынскому, хотя Г.В. Адамович и окрестил это безграмотностью. Было бы интересно посмотреть, как бы Вы взялись за защиту Баратынского!..

Случевского я, пожалуй, перехвалил. Но с тех пор я нашел у него еще стихотворения, пожалуй, даже замечательнее приведенных. Тут было трудно работать, ибо в Париже его достать нельзя, а действуя из третьих рук, трудно хорошо выбрать.

Брюсова, как и Полонского, я бы сегодня, пожалуй, выкинул совсем. Он культурнейший критик и знаток, но уж никак не поэт. Как он может Вам нравиться после, напр<имер>, Заболоцкого! В его стихах тоже — умение, культура, труд, но вот не только таланта, но даже вкуса мало, а о музыке и говорить не приходится. Хотя и здесь допускаю возможную со своей стороны ошибку и рад буду любым указаниям с Вашей стороны. Брюсов, увы, в Париже имеется, но стоит ли погрузиться в эти 20 объемистых томов в рифмах? Белого буду отстаивать, переоценивать — но в сторону похвалы. По-моему, его слава романиста и essay'иста затмила славу поэта. Тут тоже понадобился бы обстоятельный анализ, возможный только в длинной статье. Вот Белому блестяще удалось соединить, почти слить головокружительную мысль с почти детской певучестью стиха. Он умеет уплотнять отвлеченности словами, образами, музыкой. Есть и у него немало неудач (но даже они не лишены интереса), но и немало поразительных взлетов и находок. Иногда у него прекрасные стихи идут целыми страницами подряд. Напр<имер>, «Искуситель», «Мертвец», многое из кн<иги> «Королевна и рыцари».