Вообще же Ваша статья изобилует замечательными формулировками, проницательностью и особенно ценным и редким в русской литературе элементом критики: анализом текста. Вот, напр<имер>, Blackmur[92] почти что только на нем и сосредоточился, — а какие прекрасные и иногда неожиданные результаты у него получаются! Очень интересно также Ваше наблюдение над тем, что основной темой Есенина является смерть[93]. Но у него ли одного? Вспомните тютчевское: «и это все есть смерть», и Анненского, Блока, Мандельштама, даже Лермонтова. Не потому ли угнетение поэзии большевиками так катастрофично, что они запретили, выключили смерть, б. м., основную канву всякой настоящей поэзии, без которой она как бы теряет свое третье измерение? Извините, пожалуйста, неряшливость моих последних 2 страниц. У меня грипп — писание меня утомило, но и вынужденный досуг дал мне возможность ознакомиться с Вашими текстами и ответить Вам быстрее обыкновенного. Не обессудьте и пишите, если имеете охоту и материал. Еще одно: Ваша литературная критика — вне обстоятельства времени и места — сразу в первом ряду русской лит<ературной> критики. Стихи же Ваши — легко ситуировать: это стихи «нового эмигранта», независимо от качественной оценки. Не находится ли Ваше подлинное я там, где Вы вне категорий, поверх их всех? Итак — желаю Вам всего наилучшего и жду Ваших новостей. Ваш Э. Райс P. S. Вы легко владеете стихом — пробовали переводить? Прельщает Вас это? P. P. S. Вот, напр<имер>, М. Кузмин: Корфу Взорам пир — привольный остров в море. О леса, зеленые леса! Моря гладь с лазурью неба в споре, Что синей: волна иль небеса? Что белей: наш парус или чайка? Что алей, чем алых маков плащ? Сколько звезд на небе, сосчитай-ка, — Столько струй родник стремит из чащ. По горам камней ряды сереют, По камням сверкает светлый ключ. В облаках зари румяна рдеют, Из-за туч широк прощальный луч. О Корфу, цветущая пустыня, Я схожу на твой счастливый брег! Вечер тих, как божья благостыня, Кроток дух, исполнен тихих нег. А вот Поплавский, из «Флагов»: После некоторого размышления решил вместо целого стихотворения (а есть прекрасные: «Сентиментальная демонология», «Черная мадонна» и др.) выписать Вам несколько отдельных «мотивов», ибо стихотворения обыкновенно довольно длинны — (7-10 четырехстиший), а лучшее часто в отдельных вспышках: Черная мадонна (все-таки целиком) Синевели дни, сиреневели, Темные, прозрачные, пустые. На трамваях люди соловели, Наклоняли головы святые. Головой счастливою качали. Спал асфальт, где полдень наследил. И казалось, в воздухе, с печали, Поминутно поезд отходил. Загалдит народное гулянье. Фонари грошовые на нитках, И на бедной, выбитой поляне Умирать начнут кларнет и скрипка. И еще раз, перед самым гробом, Издадут, родят волшебный звук. И заплачут музыканты в оба Черным пивом из вспотевших рук. И тогда проедет безучастно, Разопрев и празднику не рада, Кавалерия в мундирах красных, Артиллерия назад с парада. И услышит вдруг юнец надменный С необъятным клешем на штанах Счастья краткий выстрел, лет мгновенный, Лета красный месяц на волнах. Вдруг возникнет на устах тромбона Визг шаров, крутящихся во мгле. Дико вскрикнет черная мадонна, Руки разметав в смертельном сне. И сквозь жар ночной, священный, адный, Сквозь лиловый дым, где пел кларнет, Запорхает белый, беспощадный Снег, идущий миллионы лет. * * *
Привиденье зари появилось над островом черным, Одинокий в тумане шептал голубые слова, Пел гудок у мостов с фиолетовой барки моторной, А в садах умирала рассветных часов синева. На огромных канатах в бассейне заржавленный крейсер Умолял: «отпустите меня умереть в океане». Но речной пароходик, в дыму и пару, точно гейзер, Насмехался над ним и шаланды тащил на аркане. А у старой палатки в вагоне на желтых колесах Акробат и танцовщица спали, обнявшись, на сене. Их отец великан в полосатой фуфайке матроса Мылся прямо на площади чистой, пустой и весенней. Утром в городе новом гуляли красивые дети, Одинокий за ними следил улыбаясь в тумане. Будет цирк наш во флагах, и самый огромный на свете, Будет ездить, качаясь в зеленом вагон-ресторане. И еще говорили, а звезды за ними следили, Так хотелось им с ними играть в акробатов в пыли, И грядущие годы к порогу зари подходили, И во сне улыбались грядущие зори земли. Только вечер пришел. Одинокий заснул от печали, А огромный закат был предчувствием вечности полон. На бульваре красивые трубы в огнях зазвучали. И у старой палатки запел размалеванный клоун. Высоко над домами летел дирижабль зари, Угасал и хладел синевеющий вечера воздух. В лучезарном трико облака голубые цари Безмятежно качались на тонких трапециях звездных. Одинокий шептал: «завтра снова весна на земле, Будет снова мгновенно легко засыпать на рассвете». Завтра вечность поет: «не забудь умереть на заре, Из рассвета в закат перейти, как небесные дети». Вот уже и места не осталось — как раз для отдельных отрывков. В следующий раз, если захотите… вернуться Блэкмур Ричард Палмер (1904–1965) — американский поэт, литературовед и критик. вернуться «Основным и постоянным подводным течением поэзии Есенина, дающим окраску всему его творчеству, является тема смерти. Эта тема не мучила его своей метафизикой, она просто сидела в нем, вопреки всем его идеям, стремлениям и привычкам. <… > Голос смерти звучит от первого сборника до последней поэмы, и искать у Есенина скифского космизма, имажинизма, цыганщины, Руси, антибольшевизма, деревни — значит искать несущественного или несуществующего» (Марков В. Легенда о Есенине // Грани. 1955. № 25. С. 156). |
