Мотив, из тысячи среди других, не пришедший в ленивую голову Л. Писарева. А ведь „угождение родителям“ — из числа „духовных заповедей“, — и посмотрите, как пухленькая рука пастора или ксендза треплет бледненькую щечку девочки, когда она, подавляя в себе „беса гордости и похоти“, ищет не по сердцу жениха, а безропотно соглашается выйти замуж за того, кто „батюшке с матушкой“ пришелся по вкусу. Мы приводим стихи столетней давности („Красный карбункул“ — в переводе Жуковского), чтобы показать, до какой степени разна мера любви к человеку: 1) у духовного судьи, ну хоть у того же Л. Писарева, у коего, и ему подобных, лежат в фактическом заведывании все исторические судьбы семьи и брака, и 2) у обыкновенного человека, поэта, гражданина; дабы из сравнения читатель мог беспристрастно увидеть, какие великие обещания для семьи содержатся в мысли и тенденции освободиться от аскетических Шейлоков и в желании, чтобы судили впредь о ней поэты и философы. Слушайте, слушайте — и следите за разницей голосов: как подробен осмотр обстоятельств поэтом и как проникновенен, нежен, человеколюбив его тон: Слушайте ж! За день до свадьбы Мина с печалью заснула: Вот, ей страшный, пророческий сон к полночи приснился: Видит, будто куда-то одна идет по дороге; Черный монах на дороге стоит и читает молитву. „Честный отец, подари мне святой образок; я невеста! Вынь мне: что вынешь — тому и со мной неминуемо сбыться“. Долго, долго качал головою чернец; из мошонки Горсть образочков достал он. „Сама выбирай“, — говорит ей. Вот она вынула… что ж ей, подумайте, вынулось? Карта! „Туз бубновый, не так ли? Плохо: ведь красный карбункул Значит он… доля недобрая!“ — „Правда!“ — Мина сказала. „Мой совет, — говорит ей чернец, — попытаться в другой раз! Что? Семерка крестовая?“ — „Правда!“ — сказала, вздохнувши, Мина. „Господь защити и помилуй тебя! Вынь, дружочек, В третий раз; может быть, — лучше удастся! Что там? Червонный Туз?.. Кровавое сердце!“ — „Ах, правда!“ — Мина сказала, Карту из рук уронивши. „Послушай, отведай еще раз! Что? Не туз ли винновый?“ — „Смотри, я не знаю!“ — „Он, точно! Ах, невеста! черный заступ, заступ могильный! Горе, горе! молися, дружок! он тебя закопает“. Вот что, друзья, накануне свадьбы приснилося Мине. Что ж, помогло предвещанье? Все ж Мина за Вальтера вышла. Мина подумала, Мина сказала: „Как Богу угодно! Семь крестов, да кровавое сердце! а после… что ж после? Воля Господня! пусть черный мой заступ меня закопает!“ …Сначала было ей сносно; хоть Вальтер и часто Пил и играл, и святыней ругался, и бедную мучил. Но, случалось, что, тронутый горем ее и слезами, Он утихал — и вот что однажды сказал он ей: „Слушай! Я от игры откажусь и карты проклятые брошу!.. Но отстать от вина — и во сне не проси: не отстану! Плачь и крушися, как хочешь; хоть с горя умри: не поможешь!“ Но и от карт он только пообещал отстать в белую минуту, — которую сейчас же захлестнули минуты черные. Знаю, знаю, что скажут духовные судьи: „Во всем Мина виновата: значит, был же в нем просвет, и, как жена, обязана она была доброе или возможное доброе зерно растить в нем ласкою и увещанием до ветвистого колоса — на то она и жена, т. е. помощница мужа; а что он любил выпить, да и поиграть в картишки любил же — то ведь слаб человек, мы и живем в грехопадении“. Отвечу: да, верно, и растила она; неужели же не растила?! Но ведь не на всяком же камне вырастает пшеница, ведь и лучшее зерно гибнет на большой дороге или упав среди бурьяна? Да и почему это одна только жена „обязана“ успеть в воспитательных заботах о муже, а, напр., такие ученые люди, как Л. Писарев, проф. Бронзов и Барсов, вовсе не „всегда“ успевают с „вверенными“ им питомцами духовных учебных заведений? Только и можно ответить на это: „Она — одёр! вывезет! А мы — господа, и вывезем то, что нам угодно и насколько угодно“.
Вот, чем дале, тем хуже! День ли в деревне торговый, Ярмонка ль в праздник у церкви — Вальтер наш там. Кто заглянет В полночь в трактир, иль в полдень, иль в три часа пополудни — Вальтер сидит за столом и тасует крапленые карты. Брошены дети; что было — то сплыло; поле за полем Проданы все с молотка… Таково хозяйство. Рушится дом. И жильцы в нем, точнее, горемычная жилица — то же, что птица, гнездо которой стащили с дерева и топчут по земле его остатки злые мальчишки. Что-то делает Мина?.. Одна, запершися в каморке, Мина сидит над разодранной Библией в тяжкой печали. Муж пришел, и война поднялась… „Ненасытная плакса! Долго ль молитвы тебе бормотать? Когда ты уймешься!“ Приятели по бутылке и картам жену же винят: „С чем ты покажешься дома? Как тебя примут? Ты голоден, холоден, худ и оборван! Что на свиданье жена принесла, то тебя не согреет! Правду молвить, ты мученик! Лопнуть готов я с досады, Видя, какую ты от жены пьешь горькую чашу!..“ Мина, тем временем, руки к сердцу прижавши, в потемках Дома сидит одинешенька, смотрит сквозь слезы на небо. „Так, семь лет, семь крестов!., (и слезы ручьем полилися). Все, как должно, сбылось! Пошли же конец, мой Создатель!“ Молвила, книжку взяла и молитву прочла по усопшем. Вдруг растворилася дверь, и Вальтер вбежал, как безумный. „Плачешь, змея, — загремел он, — плачь, теперь не напрасно. Ужин, проворнее!“ — „Где взять? все пусто, в доме ни корки!“ „Ужин, тебе ль говорят? Хоть тресни, иль нож тебе в сердце!“ „Что ж, чем скорее, тем лучше! В могилу снесут, да и только! Мне же там быть не одной: детей давно ты зарезал!“ „Сгинь же“, — он гаркнул… И Мина в крови ударилась об пол. И нужно же, нужно иметь оловянное сердце, чтобы, просмотрев такую картину, просмотрев (читают же газеты! знают ведь историю!) эту и тысячи подобных картин, в самом деле исполнившихся, произнести над ними суд, содержащийся в дальнейших словах цитируемой брошюры г. Л. Писарева: „Сделайте развод еще более легким, и так называемых „несчастных браков“ будет еще больше. Уничтожьте развод совершенно, и несчастных браков не будет, — не будет потому, что к несчастию браков и стремиться будет бесцельно (выходит, что „стремятся к несчастию“!!!). Для уничтожения брачных крушений и драм нужна не легкость брачного развода, а воспитание самих людей в сознании брачных идеалов (а наследственные, неуничтожимые пороки мужей и жен? а атавизм? а вырождение!!), уничтожение той тлетворной среды, которая разъедает устои браков и создает их несчастия“ („Брак и девство“, стр. 43). |
