Заметно вообще, что уже в древней письменности, приводимой г. Л. Писаревым, фундамент брака (теоретический, в учении) выводился или людьми вовсе без семейного опыта, или с молодостью крайне бурною, потом завершившеюся полным отречением. Срединного опыта, спокойного, рассудительного, вовсе не было; а «в середине» — мудрость. Людям этим вовсе не известно было, что значит «принять жену на лоно с чужого лона»: они рассматривали «возвращение после брачного греха» так, как если бы это было: «примирение с выпившим», или «прощение денежной растраты», или «поломка какой-нибудь мебели в дому». Снова я скажу, что «простить» можно (я бы простил жену свою; но в меру того и за то, что мне известна глубина ее души, чистота жизни ее: и за это, но только мною одним видимое, я и простил бы даже «падение» ее, зная, что это уже что-то роковое, победившее даже там, где казалась невозможною победа); можно простить — и здесь я не сторонник стального, железного ригоризма евреев. На слова, на приказ их: «Не сожительствовать с женою после вторжения неприятеля в город» — я ответил бы бурным отказом, пусть даже оказался бы беззаконным, как Давид с Вирсавией. Но потому, что я жену свою люблю; но потому, что я ее ценю и знаю. Напротив, я бы ни одной минуты не прощал жену, и вышедшую-то за меня замуж с расчетом «пошаливать за ширмами законности»; и сколько бы бл. Августин от меня не требовал: «отпустить ее, а потом принять», я его не послушался бы. И не послушался бы потому, что я знаю семейную жизнь, а бл. Августин не знал ее. В гробу лежащему я сказал бы: «Ты мог отпускать и принимать блудниц», о чем повествуешь в «Confessiones», но и жена моя не блудница, и сам я не блудник: и закон, тебе даваемый, вообще так и этак блудного жития — вовсе не закон для моего дома. Притом, к чему советовать мужьям «прощать вину», — не удобнее ли самому выслушать совет простить африканских монтанистов, которых, однако, за «прегрешения» в исповедании веры ты первый в христианском мире повелел влечь в тюрьмы и к казням. Тебе дороги главы «De civitate Dei», мне дороги члены моего дома и семьи, и как ты не хотел беречь зараженных чад веры, и не только в семье своей, а в целой стране Карфагенской, так уж во всяком случае я вправе же отсечь вовсе гниющий член своей семьи. Иными словами: дать жене своей развод. Самого вмешательства как светского суда, так и духовного в развод я не признаю вовсе, и в Евангелии для него нет основания, а в Библии оно отвергнуто: развод есть дело моего дома, и решаю его я, как глава, труженик и кормилец, а наконец, и вообще как построитель этого дома. Совет еще бл. Августин мне мог дать, но приказания («вы должны», «мужья должны») — вот чего он никак не мог мне дать, и это есть просто lapsus linguae, обмолвка слова. И Бог, все законы Его — на моей стороне, защищающего крепость и чистоту своего дома. Ведь этак из Карфагена, Африки явился бы новый Давид, расхитивший у нас всех Вирсавий. Но вопль наш, у которых он, знаменитый творец «De civitate Dei», «отнял последнюю овечку», отнял скромный удел скромных людей, — этот наш вопль дошел бы до Неба.

Я хочу этим подвести тот общий итог, что в «письменности», приведенной г. Л. Писаревым, нет авторитета: 1) по отсутствию опыта семейной жизни лиц, говоривших о семье; 2) по ясному противоречию со словом Божиим (вся «письменность» — с веянием бесплодия, когда Бог навевает на людей плодородие); 3) по отсутствию самого идеала, идеальных или даже сколько-нибудь переносимых норм, для семьи. Повторяю, в день, как жена моя, и без того дурная (что мне известно), выехала бы в Париж, за шляпками или любовниками, против моей воли, — я послал бы ей заказное письмо с уведомлением — более не возвращаться в мой дом; и хоть даже через полгода, встреться с девушкою такого прекрасного очерка, как Лиза Калитина, — смог бы раскрыть перед духовными очами ее все насилие законодательства о семье; и заставил бы ее вступить с собою в сожительство («и к мужу — влечение твое», «он — будет господствовать над тобою», т. е. всегда будет иметь покоряющую силу убеждения), которое, чем бы ни считалось за стенами моего дома, внутри-то дома, конечно, было бы супружеством, богоучрежденным браком. Ни на каком диспуте мне не доказали бы обратного. Равно совершенно напрасно Каренин тратился или готов был тратиться тысячами на разрубление «гордиева узла» своего брака, уже превратившегося в миф с переездом ее в дом Вронского. Тысячи эти мало ли кому нужны, кроме гг. «судей»: лучше на пряники деревенским ребятишкам раздать. И мне кажется, слово мое — уже позади начавшихся в обществе самостоятельных соображений. Более и более начинают догадываться, что «тысячи» не для чего тратить; что «тысячи» могут остаться и себе про черный день; ну хотя бы уже по той последней и самой маленькой причине, что «судьи», которые века требовали «тысяч» (конечно, не прямо, а через подставных лиц), ео ipso есть уже и не «судьи», а тати и воры. Стригли «овечек», стригли: но шубка и себе нужна, зима. Я вхожу в самые мелочные и грубые мотивы, между прочим, в ответ проф. Н.А. Заозерскому на его статью: «Может ли быть юрисдикция в браке отнята» и пр. Может, сударь, может: ворами оказались. А об этом, ведь, есть и текст из Ветхого Завета, который, по вашему же убеждению, обязателен и для новозаветного человечества.

«Увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями»… Но что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. От подошвы ноги до темени головы нет у вас здорового места: язвы, пятна, гниющие раны, неочищенные и не обвязанные елеем… Слушайте, князья Содомские: к чему мне множество жертв ваших? Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота — и крови тельцов, и агнцев, и козлов не хочу. Когда вы приходите являться перед Лицо Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие и — празднование! Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного[21], защищайте сироту[22], вступайтесь за вдову. Тогда придите — и рассудим, говорит Господь (Исайя, I, 1). И из Откровения Иоанна Богослова: «…Ты носишь имя — будто жив; но ты — мертв»… (3) Вот маленький «урок закона Божия» — друзьям моим…

1904