Есть два вида смирения. Первое состоит в почитании брата своего выше — превосходнее себя, второе — в приписывании Богу своих подвигов. Последнее рождается от исполнения заповедей Божиих, от меры приближения подвижника к Небесному Царю [с. 43, 44]. Потому-то святой Египетский пустынник Агафон (V в.), когда его спросили в конце жизни, боится ли он Божественного суда, смиренно ответил: "Я исполнял волю Божию по силе своей, но не знаю, угодно ли дело мое Богу; ибо иной суд Божий и иной человеческий" [с. 78].
"Смиримся немного, — призывает преподобный, — и спасемся" [с. 40]. "Блажен, братия, кто имеет смирение — великое смирение" [с. 40]. "Благий Бог да подаст нам смирение" [с. 49]. Смиряя себя, подобает и укорять себя.
Тот, кто укоряет себя, всегда спокоен. Где бы он ни был, что бы с ним ни случилось, он не впадает в печаль, ибо "уже предварительно считает себя достойным всякой скорби" [с. 91]. Если во всем виним себя, а не других, то это приносит нам только благо, "доставляет великое спокойствие и преуспеяние, и тем более должны мы это делать, что ничего не бывает с нами без Промысла Божия" [с. 93]. Но случается так, что брат, услышав укорительное слово, приходит в смущение и винит за это своего оскорбителя. "Вот смешное суждение! — восклицает святой авва. — Вот обольщение диавольское! Разве тот, кто сказал ему слово, вложил в него страсть? Он только показал ему ту, которая уже была в нем, для того чтобы он, если хочет, покаялся в ней". Преподобный сравнивает смутившегося с гнилым хлебом: снаружи хорошим, а изнутри заплесневевшим. "Итак, если он хочет получить помилование, то пусть покается, очистится, преуспеет; и пусть видит, что он еще должен благодарить брата, как доставившего ему таковую пользу" [с. 91, 92].
Сворачивающий с пути самоукорения теряет все свои труды, хотя бы и совершил "тьмы добродетелей" [с. 91].
Еще более опасно осуждать других — должно не судить ближнего.
Ничто так не гневит Бога, не удаляет от Него и "не обнажает человека", как осуждение ближнего [с. 80]. Безошибочная власть принадлежит одному Богу, ибо только Ему ведомо душевное устроение и возможности каждого. Он иначе судит "дела епископа и иначе правителя мирского, иначе судит дела игумена и иначе ученика, иначе старого и иначе юного, иначе больного и иначе здорового. И кто может знать все суды сии? Только Един, сотворивший всех, все создавший и все ведущий" [с. 82]. Чтобы лучше запечатлелась в памяти эта мысль, преподобный рассказывает одно происшествие. В некий город прибыл корабль с невольниками. Среди них были две маленькие девочки. Одну из них купила святая дева, другую — блудница. Разумеется, воспитание девочкам было дано разное. И преподобный спрашивает: "Если обе впадут в блуд, или иной грех, можно ли сказать, что обе они подвергнутся одному суду, хотя и обе впали в одно и то же согрешение?.. Как же возможно, чтобы обе были судимы одним судом?" [с. 82, 83]. Случается и так, что мы судим погрешающего, а у него есть "одно доброе дело, которое угодно Богу более всей жизни". Осуждая его, мы отягощаем свою душу [с. 83].
Правильно поступит человек тогда, когда он остановит согрешающего (сам или через кого-то), но сделает это с чувством сострадания, с искренней любовью и смирением, с целью не укорить, а исправить. Со страхом Божиим скажет ему: "Прости, брат мой, если не ошибаюсь, мы нехорошо это делаем" [с. 62].
Такое отношение возможно лишь при наличии той любви, какая присуща была святым. Святые лучше других видели падение ближних и более других отвергали грех, и тем не менее относились к ним, как к братьям. Они не осуждали их, не отвращались от них, но сострадали, скорбели, вразумляли, утешали, врачевали — делали все, чтобы спасти их [с. 85].
Подчеркивая силу любви, преподобный именно здесь и вспомнил "круг, начертанный на земле, средина которого называется центром, а прямые линии, идущие от центра к окружности, называются радиусами". Круг — это мир, центр — Бог, радиусы — пути человеческой жизни. "Насколько святые входят внутрь круга, желая приблизиться к Богу, настолько они становятся ближе и друг к другу… И сколько приближаются друг к другу, столько приближаются и к Богу. Так разумейте и об удалении". "Таково, — заключает святой авва, — естество любви" [с. 88]. И в другом месте продолжает: "Всякая добродетель усовершаетcя любовью к ближнему… Кто боится Бога и молится Ему, тот приносит пользу и ближнему" [с. 188].
"Совершенная воля Божия" выражается в заповеди творить милостыню и творить не со скупостью и леностью, "но всей силой и всем произволением, подавая так, как будто бы сам принимал благодеяния" [с. 165, 166].
Благо милостыни велико — она низводит благодать Божию, прощающую грехи. Делание ее особенно приближает человека к Богу — уподобляет Ему. Цели ее бывают разнообразны. Иной творит ее, "чтобы благословилось поле"; другой подает, чтобы сохранился его корабль, спаслись его дети, "чтобы прославиться" — и Бог "не отвергает никого, но каждому подает то, чего он желает, если только это не вредит душе его" [с. 166]. Иногда совершают милостыню для того, чтобы избавиться от вечных мук или чтобы получить награду. Но и в одном и в другом случаях творящие находятся еще в состоянии рабов или наемников, исполняющих волю господина своего не добровольно и не бескорыстно. "Разумная милостыня" — достойная — бывает тогда, когда подается "ради самого добра", сострадания к другим, "как своим членам" [с. 167, 168].
Оказывать милость может каждый. "Если ты, — учит преподобный, — не можешь дать столько, сколько оные богачи, влагавшие дары свои в сокровищницу, то дай две лепты, подобно оной убогой вдовице, и Бог примет это от тебя… Если и того не имеешь, имеешь силу и можешь служением оказать милость немощному брату. Не можешь и того? Можешь словом утешить брата своего… можешь, когда огорчится на тебя брат твой, оказать ему милость и потерпеть ему во время его смущения… промолчать… простить ему… И таким образом, не имея чем оказать милосердие к телу, милуешь душу его". А последнее еще ценнее [с. 168, 169].
Также каждый подвизающийся может и должен соблюдать воздержание. Прежде всего необходимо соблюдать умеренность в пище, ибо "множество яств" ведет и ко многому злу. Также не следует без "великой нужды" нарушать пост [с. 171]. Но воздержание должно быть не только в пище. Необходимо удерживаться и от всякого непотребства — от клеветы, лжи, празднословия, уничижения, гнева, короче, "от всякого греха, совершаемого языком. Также должно поститься и глазами, то есть не смотреть на суетные вещи… ни на кого не смотреть бесстыдно и без страха. Также и руки, и ноги должно удерживать от всякого злого дела…" [с. 174].
Не преминул преподобный авва дать правила тем, кто на время оставляет свою келью, дом, чтобы посетить братию, ближних.
Посещать друг друга подобает по христианской любви, по искреннему участию в жизни ближнего; также, чтобы поучиться доброму у друга, услышать от него духовное слово, проверить и узнать "свое душевное устроение" [с. 177]. Полезно обратить внимание на то, замечает ли посетитель в хозяине только хорошее, или начинает осуждать его; поступает ли он так, как поступал при таких же обстоятельствах преподобный Антоний Великий: от одного заимствовал кротость, от другого смирение, безмолвие и таким образом собирал для себя добродетели каждого. "Так, — заключает святой Дорофей, — должны поступать и мы" [с. 178].
"Слышал я, — рассказывает святой авва, — о некоем брате, что когда он приходил к кому-либо из братий и видел келию его невыметенной и неприбранной, то говорил в себе: блажен сей брат, что отложил заботу обо всем… и весь свой ум устремил горе… Также если приходил к другому и видел келию его убранной, выметенной и чистой, то опять говорил себе: как чиста душа сего брата, так и келия его чиста… И никогда он не говорил ни о ком: сей брат нерадив или тщеславен, но, по своему доброму устроению, получал пользу от каждого" [с. 180]. "Старайтесь, — призывает святой авва, — из всего извлекать себе назидание" [с. 187].
