Уважение к национальным церковным традициям всегда предполагает единство верующих в общении Поместных Церквей и сохранение в разнообразии единства, по образу единой и нераздельной Троицы.

Итак, мы осознаем, что значение выражения «национальные Церкви» чуждо Православию, поскольку слово «церковь» не отождествляется в нашем понимании с конкретной нацией, но просто она пребывает в неких географических пределах и зовется родом христианским (см.: Деян. 17, 28). Древнее церковное предание не знало таких определений, как греческая, или русская, или болгарская Церковь, но говорило о Коринфской, Ефесской, Пергамской, Соборной Православной Церкви.

В каждом поместном церковном собрании отражается единение всех в лице епископа, который есть «образ Христа». Следовательно, единство Поместных Церквей и их тождественность с Соборной Церковью осуществляется во Христе, через епископов и иерархический порядок.

Богочеловек Христос не есть начало обновления личности каждого отдельного верующего человека в нем самом, но через институт Церкви. То, что не есть во Христе, в Теле Его, относится к ветхому миру погибели и осуждено на смерть. Всякое вмешательство «ветхого мира» в жизнь Церкви приводит к расколу и вредоносно для Ее спасительного дела.

Господь говорит в Апокалипсисе: се, творю все новое (Откр. 21, 5). Если мы согласны с этим, то давайте освободимся от образа мысли и действия, свойственного ветхому человеку, в нашей церковной жизни на личностном и соборном уровне. <…> Быть может, пришло время начать более углубленную духовную жизнь, определить свою собственную позицию по поводу единства Церкви, чадами которой мы все являемся?

Наиболее очевидно это единение на примере православного монашества, и особенно монашества святогорского.

Иноки обычно предпочитают беседам личный опыт переживания последних времен уже сейчас через участие в церковной жизни и свидетельствование того, что обновленная жизнь (см.: Рим. 6, 4) в Духе Святом не есть утопия, но бесконечная и радостная реальная действительность, пророческое извещение. Слова Господа: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе (Мк. 9, 1), — становятся понятными через аскетическую жизнь и всецелое предоставление себя воле Господа.

В монастыре собираются, «орлам подобно», из Поместных Церквей монахи разных национальностей, говорящие на разных языках, имеющие различный уровень образования и занимающие различное общественное положение, чтобы в одном Теле единодушно вместе (Деян. 2, 1;см.: 2, 44) переживать пришествие Бога, непрекращающуюся Пятидесятницу и Новый Иерусалим, отождествляемый с Соборной Церковью Христовой.

Поэтому главный соборный храм обычно располагается в центре монастырского комплекса. Все начинается и завершается в нем, но, однако, не останавливается с концом богослужения. Непрерывно, днем и ночью, монахи, возносящие молитвы из своих стасидий и в келиях, в мастерской на послушании или на прогулке, во время беседы, молчания, плача, «поют Господу песнь новую». Все связи делаются богоносными, ибо они запечатаны печатью закланного Агнца.

Это отметил и патриарх афонского монашества, первый игумен Святой Горы преподобный Афанасий Афонский, принимая в свои отеческие объятья множество монахов, говорящих на разных языках и принадлежащих к разным нациям. Этим он придал вселенский характер афонскому монашеству, которое в наши дни рассеяно по многочисленным обителям, объединяя рачителей Царствия Божия со всего мира.

Вот видите! И сегодня возможно Богу отделить некоторых людей Себе в удел (3 Цар. 8, 53), жити братии вкупе (Пс. 132, 1) при решимости человека обратиться всецело ко Господу и содействии Духа Святого, обновляющего все. И дам им сердце единое, и дух новый вложу в них, и возьму из плоти их сердце каменное, и дам им сердце плотяное (Иез. 11, 19; см.: 36, 26).

Эти обновленные люди стоят на Горе, на стенах Нового Иерусалима, Церкви, как ночные стражи, вопия пророчески: «Се, Жених грядет в полунощи»… в радование и веселие наших сердец.

Но услышат ли глас их наши сограждане?

Перевод А. Никифоровой 

В вопросах духовной жизни логика не является основополагающей составной. Духовность не на логике строится. Поэтому–то чаще всего при обсуждении и осмыслении того или иного духовного вопроса мы терпим поражение, так как его предмет лежит за границами действия логики. Предмет нашего разговора — путь души.

И начнем мы свое исследование не с того момента, когда душа человеческая решает жить по–христиански, но с того, когда она сталкивается с проблемой духовного преуспеяния, продвижения вперед. Мы займемся душой живой, поэтому и беседа, как вы догадываетесь, возымеет характер не богословский, не научный, не догматический, но чисто практический. Обсуждаемый сейчас вопрос встает перед нами ежедневно. Предположим, вы знаете: чтобы попасть отсюда на площадь Согласия, нужно пройти по той улице, там повернуть… Так и мы постараемся сделать выводы из жизненного опыта, а не из теоретического рассмотрения вещей. Поэтому, быть может, на что–то вы посмотрите сегодня иными глазами.

Итак, когда душа начинает помышлять о духовной жизни? Вот она — точка отсчета. Что мы имеем в виду, когда говорим «душа начинает помышлять»? Мы заимствуем глагол «помышлять» из обыденной речи, потому что душа о своем пути не думает. Она просто переживает какие–то события и состояния. Значит, когда мы говорим, что душа замышляет начать что–то, это значит, что она трепещет от желания оставить то состояние, в котором находится, и оказаться где–то в другом месте и жить как–то по–другому.

Как вы видите, все слова и понятия, которыми мы пользуемся, совершенно ясны. Когда мы говорим о видении или о мысли, о решении или о знании, мы просто используем сходные выражения внешнего, или душевного, мира, которые, однако, не соответствуют по сути нашему действительному бытию и духовным понятиям.

Когда душа говорит: «Я должна жить по–христиански, я должна жить как–то иначе»? Тогда, когда у нее уже возникает ощущение отверженности, пребывания вне отведенного ей места, вне рая, за границей, преднамеренно для нее возведенной. Осознав свое изгнание за пределы рая и вспомнив о своем отечестве, она воскликнет: «Я должна идти на родину».

Вот ее мысль: необходимо жить по–христиански. Она начинает свой путь, когда почувствует на себе то, что сказано в Евангелии: средостение ограды (Еф. 2, 14), средостение, воздвигнутое между человеком и Богом и отделившее нас от Него.

Душа ощутит, постигнет, что изгнана за пределы и отвержена далече, что не имеет Бога, лишена Родины, нет у нее Отца, и далече отстоит она от Творца. Оказавшись вне реального контакта с Богом, она воскликнет в своем изгнанничестве: «Питаюсь я вместе со свиньями и ем рожки. Вернусь к Отцу своему!» (см.: Лк. 15, 16 — 18).

Итак, до тех пор, пока мы не почувствуем этого средостения между Богом и нами, не ощутим своего изгнанничества, мы и не подумаем о духовной жизни. Наблюдения, а не анализ, ведут к духовной жизни: я чувствую, что передо мной стоит стена, и не знаю, что за ней.

И когда душа осознает, что расстояние, отделяющее ее от Бога, так велико, что Он ее не услышит, сколько бы она ни взывала, что она просто–напросто не имеет возможности с Ним заговорить, то устремится приблизиться к Нему, сделать Его ближе к себе, или, точнее говоря, сделаться самой ближе к Богу.

В один прекрасный момент душа может почувствовать себя отверженной и брошенной (когда мы видим, что что–то упало, нам хочется это поднять и поставить на место). И это та душа, которая может быть наполнена похвалами, лестью, возможно, и добродетелями — невинностию, чистотою, божиими оправданиями, — и несмотря на все это, она все–таки поймет, что является брошенной и что ей необходимо обрести свое место в истории и в едином Теле Церкви, и скажет: «Пойду искать свое место».

Следовательно, духовная жизнь начинается с ощущения своей отверженности, изгнанничества, заброшенности и возвышающейся стены. Покуда такого ощущения не будет, душа с места не сдвинется. Живя христианской жизнью, душа будет жить ей лишь по названию, по видимости, по рассуждению, по понятию ума. До тех пор же, пока ее не посетит то сильнейшее ощущение, о котором мы сказали, начало жизни духовной еще не различимо на горизонте. Еще не начала она духовную жизнь возгласом «Благословен Бог наш…». Еще далеко она находится от момента, чтобы сказать: «Благословен Бог наш…» полунощницы — даже пока не утрени, — чтобы в продолжении достигнуть Божественной Литургии, [9] объединяющей нас с Богом по образу.