— Не могу даже думать о еде, — заявила она. — А тебе не нужно пить, у тебя должна быть ясная голова, чтобы думать!

— Душенька, — почти нежно заговорил Федор. — Перестань грустить. Я верю в то, что главное сейчас — это выжить. Они меня не достанут! Это я тебе обещаю.

— Но ведь ты не можешь бесконечно отменять и отменять, — заметила Джуди. — Что ты им скажешь?

— Посмотрим, — ответил Свердлов. — Это будет зависеть от того, какое решение я приму.

Джуди старалась заставить себя есть, но напрасно. Она сидела, пила вино и курила, ничем не прерывая молчания. Развод был уловкой и означал, что его жену убедили выступить против него. Свердлов говорил о старом друге. Медленно, наблюдая за ним, Джуди начинала понимать, что шутил он слишком мрачно, стараясь скрыть свои подлинные чувства под маской циника.

Потом она стала думать о том, как же мало она знала его, как поверхностно поняла его истинную суть. То, что у его натуры есть другая, менее привлекательная сторона, она уже заметила во время его короткой встречи в ресторане, когда Меменов присел за их столик и держался почтительно, явно чувствуя себя не в своей тарелке. На короткий момент это проявилось, когда она передала ему слова Меменова. Если он боялся, то знал, как скрыть это чувство, но гнева скрыть не мог. Душенька. Он снова назвал ее так. Дорогая. Боже мой, сказала она себе, в какую же историю ты впутываешься... Ведь он ничего для тебя не значит, он всего лишь отвлек твои мысли от Ричарда. У нее перехватило дыхание. Он не отвлек ее мысли от Ричарда Патерсона, он вытеснил его полностью. Уже неделями она не вспоминала англичанина. Неделями не думала ни о ком, кроме Свердлова, но поняла это только сейчас. Когда он подшучивал над грозившей ему самому опасностью, ей хотелось ударить его, только бы заставить его серьезно взглянуть на ситуацию. А ведь она почти ничего о нем не знала, он вошел в ее жизнь, как инопланетянин с Марса. Он подвинул свой стул поближе, их колени соприкоснулись.

— Могу я сегодня пойти к тебе — на твою квартиру?

— Там моя подруга, — ответила Джуди. Она столько раз пользовалась именем Нэнси, сдерживая его напор, что он наконец сказал, что не верит, будто подруга существует на самом деле. Но в этот вечер Нэнси была дома и Джуди не могла рискнуть и привести его к себе так, чтобы та не узнала. Джуди ни на минуту не пришло в голову, что за его вопросом стоит банальный мотив. Даже при розовом освещении в траттории, придуманном для того, чтобы цвет лица казался свежее, его лицо было совсем серым.

— Я должен все обдумать, — сказал он. — Я не могу принять решение мгновенно.

— Пойду позвоню, — решила Джуди. — Иногда она не ночует дома или приходит очень поздно.

Он смотрел, как она выходит из-за стола; несколько человек обратили на нее внимание, когда она шла между столиками. Она была привлекательной женщиной, временами настоящей красавицей, какой выглядела, когда он увидел ее впервые под фонарем у бассейна на Барбадосе, вытирающей тело полотенцем.

Свердлов закурил. Его жена просит развода — сама она к этому пришла или согласилась бросить наживку, чтобы затащить его в расставленную ему западню? Томарова он понимал, потому что этот тип людей не способен изменяться, не способен на подлинные личные, не зависящие от политических взглядов привязанности. Но ведь он же любил Елену, часами не выпускал ее из объятий, хотел, чтобы она родила ему детей... И это все тоже не в счет? Неужели у нее нет чувств, нет слабостей, которые можно было бы назвать человеческими, если она может вот так взять и согласиться выдать мужа? Будет ли она сидеть в зале суда, как он сидел на процессе Пеньковского, и слушать, как ее мужу выносят смертный приговор?

И вдруг он увидел все в перспективе. Его жена вовсе не коварная женщина и вовсе не способна на жестокость ради мести или еще чего бы то ни было личного. Но, служа своему идеалу, она не знала сострадания ни к себе, ни к любому другому; она разведется с ним, считая его изменником. Подозрения в том, что он изменник, оказалось достаточно, чтобы перечеркнуть десять лет совместной жизни, превратить близость с ним в нечто нечистое, нуждающееся в немедленной ампутации, как зараженный гангреной орган, который может разрушить все тело.

— Она сегодня дома, извини, но я ничего не могу поделать.

Он посмотрел в озабоченное лицо Джуди и улыбнулся.

— Это не имеет значения, — сказал он. — Мы можем посидеть здесь. И я не буду пить много виски. Обещаю тебе.

— Если бы только я могла знать, что ты в состоянии предпринять, — сказала она. — Какой-то кошмар. Неужели нет никого, к кому ты мог бы пойти? К послу? Не может ли он помочь?

— Нет. — Свердлов покачал головой. Послу ничего не будет об этом известно, да он и не захочет знать. Решение об арестах сотрудников посольства не входит в его компетенцию. Находясь наверху, не к кому обратиться за защитой от нападок снизу. Он подумал о Панюшкине, суровом, неприступном главе КГБ, с которым он был знаком лично и даже удостоился исключительного знака благосклонности: был приглашен провести с ним уик-энд на его черноморской даче. Он поехал с Еленой. Было чопорно и официально, как в королевской резиденции.

Обращаться прямо к Панюшкину бесполезно. Наверняка он санкционировал допрос Калинина и, согласившись на это, предопределил судьбу Свердлова, потому что хорошо понимал, что в любом случае полученные материалы будут использованы против него. Как он сказал Джуди в первый момент шока, чистка началась. Панюшкин не мог не помнить, как Берия, самый жуткий и самый грязный из руководителей КГБ, не сумел вовремя сориентироваться в изменениях политического курса и был расстрелян партией Хрущева и его умеренных. Панюшкин отдаст приказ, чтобы Свердлов возвращался домой, заверив, что тому ничего не угрожает, а потом будет наблюдать в потайное окно за тем, как его допрашивают.

— Федор, что ты собираешься делать? Ты не мог бы просто исчезнуть? Я знаю, что уже предлагала, но тогда это было в шутку; но на самом деле, ты же можешь просто выйти отсюда и растаять. Я дам тебе денег...

— Спасибо тебе, — сказал он. — Но это невозможно. Поверь мне, сделать этого нельзя. У меня выбор только между двумя вещами, и времени на раздумье совсем нет. Я могу поехать домой и попытаться защитить себя, но это ничего не даст, меня расстреляют. Или сделаю то, что делали другие в подобной ситуации, то есть попрошу политического убежища.

Услышав, что он сказал, Джуди промолчала. Решение напрашивалось само собой, но он должен прийти к нему без ее помощи.

— Будь у меня хотя бы намек на какой-то шанс, — сказал он, — я бы, не раздумывая, полетел домой. Да, можно сделать еще одну вещь: пойти в посольство и пустить пулю в лоб. Возможно, это самое легкое.

— Прошу тебя, — попросила она спокойно, — пожалуйста, не говори такие вещи. От них мне делается дурно.

— В жизни всякого человека, наверное, наступает момент, когда он начинает думать, что смерть — самый легкий выход из положения, — произнес Свердлов. Он взял ее руку и поцеловал. Рука была ледяная. — Но я в это не верю. Это решение, типичное для нашего столетия, ты не заметила? На все проблемы мира у нас только один ответ — смерть. Рождается слишком много детей — аборт. Слишком много людей живут слишком долго, висят на шее у государства, надоели своим семьям. Уничтожить. У вас политические противники — прикончите их. Раньше подобные вещи решались на войне, теперь такой способ решать проблемы принимает другие масштабы и проникает повсюду. Для них же лучше, для ублюдков, детей, которые вырастут в нищете и лишениях, лучше для немощных стариков, которые перестанут страдать. Лучше для обманутых, которые не видят, что у тебя на уме, и не могут заразить остальных вредными идеями. Было бы лучше, если бы я пошел, тихонечко застрелился и облегчил им жизнь. Как офицер и джентльмен. Но я не из таких, так что успокойся и не смотри на меня так. Я не собираюсь кончать с собой или подставлять себя под чужую пулю по причине, с которой не могу согласиться. Но я хочу попросить твоей помощи. Ты сделаешь то, что я попрошу?