Он доложил о звонке генералу Голицыну и к следующему ее звонку был готов ответ. Ее имя подсказало Голицыну, что не следует скрывать от нее, что Свердлов в Нью-Йорке. Ферроу — его контакт, возможно, у нее что-то важное, и она никому другому этого не расскажет. Судя по нетерпению в ее голосе, как доложил ночной дежурный референт, ей необходимо поговорить со Свердловым срочно.

Она сидела в своей комнате за закрытыми дверями, ей удалось отделаться от Нэнси, которой страшно хотелось узнать, что это за Сэнди Митчел и чего ей было нужно. Джуди придумала объяснение: девушка попросила адрес общего знакомого. Нэнси, конечно, не поверила, но это позволило уклониться от дальнейших расспросов и объяснило серию телефонных звонков, которые сделала Джуди.

Когда она позвонила в Русское посольство в Вашингтоне в третий раз, то чуть не сошла с ума от затянувшейся сначала на две, потом на пять и восемь минут паузы, во время которой механический голос телефонистки повторял, чтобы она не вешала трубки. Она чувствовала, что вот-вот разрыдается в телефон.

В конце концов к телефону подошел тот же человек, который разговаривал с ней перед этим. Полковник Свердлов в Нью-Йорке, и его можно найти по телефону, и тот назвал номер. На секунду ее охватило смятение: он повторил телефон, медленно и отчетливо, но у нее не было карандаша, и она испугалась, что перепутает цифры.

— Минутку, минутку, — закричала она в трубку, словно он был очень далеко и до него нужно было докричаться. — У меня нет карандаша. Да нет же, ради бога, я сказала — карандаша, мне нужно записать номер! Не вешайте трубку, подождите...

Она тут же вернулась с какой-то квитанцией и карандашом для подводки глаз — ничего более подходящего не подвернулось под руки. Но это сгодилось, через десять минут она дозвонилась, и ей ответил голос Свердлова.

— Мне нужно повидаться с тобой, — сказала она, спотыкаясь на каждом слове. — Это страшно важно. — Последовало молчание, и она подумала, что их разъединили. Потом она услышала его голос:

— Это трудно сделать, — сказал он. — Я очень занят. Я рано утром улетаю.

Она поняла, что он не один. Говорил безликим тоном, почти отрывисто.

— Федор, мне нужно кое-что сказать тебе. Ради всего святого, сверни свою встречу и повидайся со мной сегодня же вечером. Что бы ни случилось, ты не должен завтра лететь домой!

— Ладно, если это так срочно. Я приеду в то место, где мы встречались в последний раз. Приблизительно через час. — Он повесил трубку, даже не попрощавшись.

Он ждал ее в траттории, где они уже встречались за ленчем на этой неделе. Сидел он на том же месте за угловым столиком, перед ним стоял стакан с виски. Он поднял на нее глаза, когда она появилась в дверях. Посетителей было много, стояла невозможная жара, пахло итальянской кухней, за длинным столом сидела большая компания, провозглашая бесконечные тосты и поднимая невообразимый шум.

Он пододвинул ей стул, и на мгновение его рука задержалась на ее плече, легонько пожав его. И первое, что она сказала ему, было настолько нелепым и глупым, что ей сразу же стало стыдно.

— Ты так грубо говорил со мной по телефону. Я бы не просила тебя прийти, если бы не чрезвычайные обстоятельства.

— Извини, — сказал Свердлов. — В комнате было много людей. К тому же я очень удивился. Как ты разыскала меня?

— Сегодня вечером ко мне пришла девушка. Когда я вернулась с работы, она уже ждала меня в нашей квартире. Та американка, которая живет с твоим другом, тем, что приходил в «Ла Попотте», Меменовым. — Так она и сказала, Петр Меменов. — Он попросил ее передать тебе несколько слов, и она нашла, где я живу.

— Что он просил передать? — Свердлов говорил спокойно, почти безразлично.

— Она записала, но не дала мне бумажку. Я все запомнила. «Калинин на Лубянке. Ждут вас. Ни в коем случае не возвращайтесь в Россию». Нет, правильнее будет: «ни в коем случае не дайте убедить вас ехать в Россию».

— Калинин — мой секретарь, — медленно произнес Свердлов. — Ты уверена, что было сказано «Лубянка»?

— Абсолютно, — ответила Джуди. — Я даже слышала про это место. Это тюрьма, верно?

— Да, — сказал он. — Это в Москве. Центр допросов КГБ.

— "Они ждут вас". Что это значит? — Она дотронулась до его руки. Он схватил ее руку и удержал в своей.

— Это значит, что моего секретаря арестовали. И допрашивают. Скорее всего, когда я приеду домой, меня отправят вслед за ним на Лубянку.

— О боже, — прошептала Джуди. — Только за развод...

— Нет. — Он покачал головой. — Нет, развод тут ни при чем. Это просто уловка, чтобы я вернулся. — Он подумал о томаровском письме, полном отеческой заботы и сердечного совета немедленно приехать. Он сощурил глаза и сказал что-то на своем языке, чего Джуди не поняла. — Это нечто более серьезное. — Он улыбнулся — из-за опущенного уголка губ улыбка показалась кривой гримасой. — Они отозвали Калинина, чтобы сфабриковать против меня дело. Теперь оно готово. И вот старый друг пишет мне, чтобы я приезжал, моя собственная жена соглашается развестись со мной...

— Но что ты такое сделал? — воскликнула Джуди. — Зачем им «фабриковать» что-то? Я этого не понимаю...

— И не поймешь, — сказал он тихо. — Ты этого не поймешь, потому что в твоем мире такие вещи происходят только в книжках. В шпионских романах, где герой разгрызает проволоку зубами и исчезает в ночи. С Лубянки не убегают. Жаль, что это был Калинин. Очень хочется надеяться, что он не пытался геройствовать. — Свердлов дал ей сигарету и закурил сам. — Значит, политику определили, — задумчиво произнес он. — Мы вернулись к сталинизму. И теперь начинается чистка. Я был слеп и глуп, я должен был понять, что идет к этому.

— Но почему ты? — спросила его Джуди. — Почему весь этот шум вокруг тебя?

— Я принадлежу к так называемым умеренным, — объяснил Свердлов. — Я считаю, что мы можем завоевать капиталистический мир мирным проникновением, политическим маневрированием, просто историческим развитием. Но не войной, не с помощью старой марксистской теории, что революционное движение сметет все в океан и на руинах построит новый рай. Видишь ли, я разложился, полюбил шотландское виски. Как ты с первого раза не поняла, что одно это уже доказывает, насколько я далек от марксистского идеала?

— Да, ты потерял свой марксистский дух, — неожиданно сказала Джуди. — Ты же говорил мне, сам же говорил в тот вечер, когда заставил меня рассказать все про Ричарда. Ты сказал, что утратил веру. Ты сказал, что думаешь теперь только о том, чтобы выжить. Наверное, ты не смог скрыть это от начальства. О Федор, ну почему ты не хотел сидеть тихо?

К ее удивлению, он рассмеялся.

— Не от начальства, — заметил он. — От подчиненных. Особенно от одного. — В глазах у Федора мелькнуло то же выражение, как при воспоминаниях о Томарове. — Никогда не забывай о старой собаке. Она может укусить одним клыком. Хорошая поговорка.

— Если ты не перестанешь дурачиться и болтать о поговорках, я заору, — взорвалась Джуди. — Тебе угрожает страшная опасность. Тебя собираются арестовать, когда ты приедешь домой. А что будет с тобой, если ты не поедешь? Тебя могут просто засунуть в самолет, правда?

— Для этого нужны указания, — сказал Свердлов. — Но они будут получены. Их получат, если заподозрят, что я знаю об ожидающей меня ловушке, и поэтому придумал отговорку, чтобы не ехать. Знаешь, ты даешь мне нужный шанс. Благодаря тебе я могу отменить завтрашний вылет и перезаказать билет на более поздний срок. Я могу сказать, что мне удалось завербовать тебя, а ты готова продать мне потрясающий секрет. Ты намерена взорвать сейф Нильсона и передать мне всю его переписку.

— Не понимаю, как ты можешь все превращать в шутку, — сказала Джуди. Она так испугалась за него, что начала сердиться.

— Ну вот, это лучше, чем плакать, — ответил Свердлов. — Так мне легче думать. Ты, наверное, проголодалась, давай закажем что-нибудь поесть. И выпить, — добавил он, словно это было самым важным в этот вечер. — У меня пустой стакан.