Ступив на бетон аэродрома, она почувствовала, что жар окутал ее, как одеялом, и зажмурилась, взглянув на яркое солнце. Она словно нырнула в душистое тепло, во всепроникающую жару, не вызывающую, впрочем, неприятного ощущения. Влажный пассат смягчал зной, поддерживая ровную температуру и спасая кожу от ожогов на тропическом солнцепеке.
Аэропорт был крошечный, здесь совершенно не чувствовалось спешки и того смятения, без которых она не представляла себе перелеты. Багаж разгружали не торопясь, пассажиры проходили через таможню и иммиграционную службу мимо полного цветного полицейского в белом тропическом костюме с боевыми наградами, никто не выражал недовольства по поводу долгого ожидания, даже несмотря на то, что поблизости не было достойных внимания лавочек с беспошлинными товарами или туристскими сувенирами. Внезапно, как по мановению волшебной палочки, сумасшедший ритм американской жизни замедлился едва ли не до полной остановки.
Джуди прошла таможенный досмотр и стояла в ожидании своего багажа. В отличие от большинства женщин, она предпочитала путешествовать налегке; все самое необходимое уместилось в одном чемодане — прошлогодние летние платья и два купальника. Она не собирается ни с кем знакомиться...
Ричард Патерсон звонил накануне ее отлета. «Джуди находится в отъезде», — сказала Нэнси Нильсон и повесила трубку. Он не успел даже спросить, куда уехала Джуди. Теперь, направляясь к выходу из аэропорта в сопровождении чернокожего барбадосца, тащившего ее чемодан, Джуди испытала чувство облегчения. С первого же момента, как самолет приземлился в аэропорту, все стало казаться совершенно другим. Полицейский в ослепительно белой форме посмотрел на нее и улыбнулся. Он был молод, и Джуди первый раз пришло в голову, насколько великолепным может быть цветной — это прекрасное, мускулистое, гибкое мужское тело.
Он не был темным — несмотря на то, что барбадосцы не так перемешались, как жители других Карибских островов, все же в их жилах текло много смешанной крови, и красавец юноша в своей форме, напоминавшей колониальное прошлое острова, являлся результатом определенной интеграции, произошедшей за поколение или более до его рождения.
— Добро пожаловать на Барбадос, — сказал он. — Такси вон там.
— Благодарю вас, — сказала Джуди. Впервые за много дней она улыбнулась.
Остров буквально горел всевозможными цветами. Ибискусы, розовые и белые олеандры, знаменитые пурпурные бугенвиллии обвивали ограды и крыши; огромными кустами, обступавшими дорогу, пламенели самые красивые из всех алые понсеттии, которые обычно можно увидеть торчащими, как свечки, в витринах цветочных магазинов накануне рождественских праздников.
Всю поездку шофер говорил не переставая, но с таким сильным акцентом, что понять его было абсолютно невозможно. Джуди разобрала всего несколько слов. И потом перед глазами возникло море сапфировой синевы с бегущей по нему снежно-белой линией прибоя. В небо упирались высокие пальмы. Отель преподнес еще один сюрприз. Он состоял из серии маленьких домиков-бунгало, окруженных роскошными тропическими садами, которые она видела повсюду на острове, пока ехала в гостиницу из аэропорта.
В центре вымощенного патио переливался разноцветным блеском аквамариновый бассейн, обсаженный яркими цветами, вокруг бассейна тут и там стояли маленькие столики под полосатыми зонтами, напоминающие странные грибы, а за стойкой бара стоял черный как антрацит бармен и поигрывал шейкером для коктейлей.
Она заметила, что ей стало жарко. Одежда прилипла к телу, и когда она увидела лицо женщины в зеркале за спиной портье, то ужасно удивилась, с трудом узнав себя в бледном, изможденном отражении.
Войдя в бунгало, Джуди осмотрелась: оно было ярким внутри, с белыми стенами и мебелью, обитой чудесными ситцами; с террасы открывался вид на пляж, а в спальне имелся кондиционер. Она с удовольствием обнаружила маленькую кухоньку со всеми необходимыми принадлежностями. Она зашла в душевую, разделась и встала под струи, подставив под воду волосы и поворачиваясь, чтобы охладить все тело. По сравнению с коричневыми фигурами, лежащими у бассейна, ее тело было невзрачно-белым. Она подставляла лицо под прохладные струи, и вода растекалась потоками по груди. Ощущение собственной наготы вызвало в памяти воспоминания, которых она старалась избегать. Джуди повернула ручку в сторону «выключено» и завернулась в полотенце. Меньше всего на свете ей хотелось бы вспоминать любовные утехи с Ричардом Патерсоном. Она вытерлась досуха и прошла в спальню.
Солнце клонилось к закату, и по небу протянулась густая серая линия, поднимаясь так, что казалось, будто кто-то с той стороны небосвода медленно опускает жалюзи. Скоро совсем стемнеет. Она так устала, что упала навзничь на кровать и, ощутив на теле мокрое полотенце, сбросила его и накрылась простыней. Попозже можно позвонить и попросить чего-нибудь: сандвич, кофе.
Она все еще раздумывала, что бы заказать, когда усталость взяла свое. Джуди заснула.
Она проснулась в кромешной темноте; светящиеся стрелки показывали два часа ночи.
В соседнем бунгало находился мужчина, он не спал. Он увидел, как в темных окнах справа вспыхнул свет и больше не погас; темноту между домиками прорезал желтый луч. Он уже не пытался читать, спасаясь от бессонницы, и вышел на террасу посидеть и покурить. С улицы доносились какие-то звуки: всего в двадцати ярдах от бунгало о берег разбивался прибой, а с деревьев, обступивших песчаную береговую линию, шел негромкий настойчивый стрекот. Можно было подумать, что это какая-нибудь птичка. Однако он узнал характерный стрекот цикад, но, кроме того, различил и прозаический гул кондиционеров. Ему не удавалось заснуть вот уже вторую ночь. Сон всегда ускользает от того, кто его добивается. Всю жизнь он страдал периодами бессонницы, которые приходили без всякого предупреждения и вне всякой связи со стрессом; просто он вдруг обнаруживал, что не в состоянии заснуть в течение нескольких суток. Так же внезапно бессонный цикл прекращался. Он уже приучил себя спокойно воспринимать такие случаи и не прибегать к снотворному.
Прежде ему не доводилось бывать в Вест-Индии. Вдруг привлекла идея выбрать место, которое описывается как капиталистический рай, возникший благодаря поту черных пролетариев, — такой уж у него был иронический склад ума. Этот выбор, конечно же, приведет в негодование товарищей, получающих удовольствие от критиканства. Он любил подбрасывать яблоко раздора своим врагам, а потом тихо удалялся, предоставив им драться. Он сидел в темноте, курил и ждал, уставившись неподвижным взором в поблескивающие осколочки звезд на небесах. Люди исследовали бесконечность космоса и доказали, что он конечен, они проникли в глубь Вселенной и обнаружили, что на звездах ничего нет. Огромная белая Луна лишилась невинности под башмаком космонавта. Вероятно, Луна уже никогда не будет прежней. Ничто не остается неизменным. Все меняется.
Те, у кого хватает ума, приветствуют перемены и держат голову над водой, чтобы плыть по течению.
Другие сопротивляются, пытаясь остановить прогресс. В этом было не меньше правды, потому что нельзя не признать горчайшую иронию того факта, что дети революционных перемен превратились в самых махровых реакционеров. Рутинеров. Вот куда поворачивало течение, и он чувствовал его направление, хотя на поверхности еще ничего не было заметно, но новое движение времени набирало силу. Он мог бы захватить с собой женщину, но ему никого не хотелось иметь под боком. К тридцати девяти его тело устало так же, как и его изнывающий по сну мозг. Соседнее бунгало пустовало, и до тех пор, пока не зажегся свет, он и не думал, что там кто-то появился. Он услышал какое-то движение — у него был великолепный слух. Он слышал, как кто-то ходил по домику, вот открылась и закрылась дверь. Вспыхнул фонарь, и терраса стала желтой. Раздвинулись двери, появилась женщина и шагнула к перилам; она задержалась у них на мгновение, чтобы, облокотившись, посмотреть на черноту моря, по которому пробежала сужающаяся к горизонту дрожащая лунная дорожка. У женщины была стройная фигура с юными линиями, волосы ниспадали до плеч. Лица не было видно. Он сидел не двигаясь в темноте и смотрел, спрятав огонек сигареты в ладони. Она повернулась и ушла в дом. Он огорчился. Когда знаешь, что в это же время кто-то совсем рядом тоже не спит, чувство одиночества от бессонницы становится менее острым.
