Авалон ужаснулась, вспомнив, как она выглядит — раскрасневшаяся от бега, растрепанная, в наполовину расстегнутом платье. Все головы разом повернулись к ней, во всех взглядах ясно читалась одна и та же мысль — тем более что за ней в зал вбежал Маркус, который выглядел не лучше.

Господи! Авалон отчаянно захотелось провалиться сквозь пол. Хорошо бы земля разверзлась и поглотила ее, избавив от позора!

В зале воцарилась полная, оглушительная тишина. Никто не шелохнулся, не произнес ни слова, и слышно было лишь хриплое, тяжелое дыхание Маркуса.

— Почему ты не можешь выйти за меня? — громко и ясно спросил он.

Все, кто был в зале, разом повернулись к Авалон и затаив дыхание ждали ее ответа.

— Потому что… — Авалон запнулась, облизала губы.

В этой тишине ее слабый голос прозвучал особенно жалко. Маркус не сводил с нее горящих, широко раскрытых глаз.

— Потому что я поклялась, что никогда не стану твоей женой! — решившись, выкрикнула Авалон. — Потому что твой отец заставил меня возненавидеть тебя прежде, чем мы даже встретились! Потому что ты его сын!

Она смолкла, с силой сплетя пальцы. В горле стоял тугой комок.

— Потому что я боюсь, что ты станешь таким, как он, — совсем тихо, через силу закончила она.

Маркус, потрясенный до глубины души, смотрел на ее склоненную голову, на сплетенные в отчаянии пальцы.

Стать таким, как Хэнок? Превратиться в человека, которого он ненавидел почти всю жизнь?

— Нет, — сказал он искренне, покачав головой. — Нет, Авалон, такого со мной никогда не случится.

Тогда она подняла голову, и Маркус с болью увидел, что в ее чудесных глазах стоят слезы.

— Суженая, — сказал он тихо, не решаясь двинуться с места. — Любовь моя, жизнь моя, разве я мог бы тебя обидеть?

— Но ведь смог же! — Голос ее дрожал. — Смог! Ты похитил меня, привез сюда — ради себя самого, ради них… — Авалон движением руки обвела ошеломленных слушателей. — Но ведь на меня тебе было наплевать! Ты ведь даже не знаешь меня!

— Знаю, — возразил он, — правда знаю…

— Нет! Ты знаешь только свою легенду! Ты выучил ее наизусть и решил скроить меня по ее образу и подобию! Только я — не легенда!

Она отступила на шаг, словно хотела обратиться в бегство, но тут же упрямо вскинула голову — гордая, прекрасная и такая хрупкая, что Маркусу вдруг захотелось надавать себе пощечин.

— Ты хочешь взять меня в жены только потому, что так требует легенда! — Голос Авалон опасно зазвенел, как натянутая струна. — Я нужна тебе только для того, чтобы уничтожить проклятие. Если б я стала твоей женой, я перестала бы быть собой — и ты допустил бы это!

Она была не права, но Маркус ясно до боли понимал, что переубедить ее почти невозможно.

— Если б я вышла за тебя, — продолжала Авалон уже тише, и по лицу ее медленно покатились слезы, — тогда Хэнок победил бы, а ты… ты уничтожил бы меня. Этого я не могу допустить.

В зале воцарилась ошеломленная тишина — только эхо, полное боли, вторило ее горьким словам. Маркус медленно покачал головой.

— Что ж, хорошо, — сказал он и услышал, как вокруг зашептались. Сердце его сжалось от невыносимой муки, но он продолжал: — Если ты и вправду так думаешь, если считаешь, что я могу превратиться в Хэнока, что я люблю легенду, а не тебя, — тогда я больше не могу тебя здесь удерживать. Ты вольна покинуть Савер.

В зале поднялся шум. Люди кричали, спорили, молили его взять назад свои слова. Маркус вскинул руку, и нестройный гомон мгновенно стих.

Авалон в упор смотрела на него, и по воинственному блеску в ее глазах Маркус понял, что она не верит ему, ждет подвоха, хитроумного трюка…

— Ты была права, — сказал он. — Я не могу требовать, чтобы ты стала моей женой.

Дружный стон пронесся по залу, стон горя и ужаса. Авалон молчала, сжав перед собой руки. Маркус заставил себя отвести от нее взгляд, боясь, что выдаст свою боль.

— Я хотел только одного, — очень тихо сказал он, — чтобы ты была счастлива. Ты, Авалон, только ты. Мне не нужна никакая легенда. Только ты.

Маркус смолк, ожидая катастрофы. Сейчас она окончательно отвергнет его… и разрушит всю его жизнь, все надежды, которые он годами лелеял в сердце. Это было невыносимо — стоять и ждать смертного приговора своей любви.

Авалон наконец разжала сплетенные пальцы, уронила руки вдоль тела.

— Если ты меня когда-нибудь обидишь… — глухо проговорила она.

Маркус вскинул голову, боясь поверить собственным ушам. И прочел в ее глазах правду.

Медленно, очень медленно он покачал головой, стиснув зубы, чтобы не разразиться мольбами и рыданиями.

Авалон смотрела на него. Маркус увидел, как она перевела дыхание.

— Ладно, — сказала она. — Я буду твоей женой.

Авалон смотрела, как при этих словах меняется лицо Маркуса, как безмерное отчаяние уступает место робкой, недоверчивой радости. А потом он улыбнулся — той победной, ослепительной улыбкой, которая прежде так пугала Авалон.

Вот только теперь при виде этой улыбки ее захлестнула волна безудержного, небывалого счастья.

Вокруг них бушевало, смеялось, кричало людское море, но Авалон видела только Маркуса — сильного надежного, непоколебимого.

— Ты уверена? — спросил он вполголоса, стоя вместе с ней среди этого радостно бушующего моря.

— Да! — ответила Авалон, и от счастья у нее перехватило дыхание.

Маркус неотрывно глядел на нее, и в его глазах Авалон видела отсвет собственной радости. Затем он обернулся и одним взглядом окинул ликующих сородичей.

— Мы поженимся немедленно! — громко объявил он.

И опять Авалон нисколько не испугалась, словно знала загодя, что Маркус не станет медлить, чтобы закрепить свою победу.

Эти слова внесли в восторженный хаос, царивший в зале, некоторую упорядоченность. Все еще смеясь и плача от счастья, люди принялись за дело. Они сдвигали к стенам столы, уносили прочь грязную посуду; мужчины возбужденно переговаривались с Маркусом и друг с другом, женщины обступили Авалон, ласково и робко касались ее, словно принимая в свой тесный круг.

Авалон позволила им привести ее в порядок. Так чудесно было стоять в окружении дружеских, сияющих лиц, принимая их трогательную заботу. На ней застегнули платье, поправили тартан, радостно щебеча что-то, расчесали волосы. Откуда только взялся гребешок? Заплетя две длинных косы, женщины уложили их венцом на голове Авалон.

Кто-то, кажется, Элен, вручил Авалон сосновую ветку, еще хрусткую от мороза, и зеленую пышную ветвь остролиста, сплошь усыпанную красными ягодами. Небольшие ветки остролиста вплели ей в косы, и в ее серебристых волосах зарделись рубины зимних ягод.

Авалон тихо засмеялась, сама не зная почему. Так странно и так уместно было стоять посреди зала с сосной и остролистом в руках, ожидая, когда брачный обет навсегда соединит ее с Маркусом. Она станет женой лэрда, как та женщина из легенды, и это будет так верно, так хорошо…

Женщины расступились, и Авалон увидела, что впереди, у ярко горящего очага, терпеливо стоит Бальта-зар.

Рядом с ним был и Маркус, плечистый, черноволосый, в тартане, уложенном строгими аккуратными складками. Отсветы огня играли на его смуглом бесстрастном лице.

Авалон, однако, знала, что в душе он вовсе не бесстрастен — мысли его лучились таким безмерным счастьем, что у нее защемило сердце. Маркус протянул к ней руки, и Авалон шагнула к нему, встала рядом. Всего лишь несколько шажков, но сердце у нее колотилось так, словно она полдня бежала сломя голову. На плече Маркуса, прикрепленная серебряной брошью, зеленела сосновая ветка.

— Леди, сделала ли ты свой выбор?

Ровный голос Бальтазара прозвучал так ясно, что его было слышно во всех уголках зала. Авалон взглянула на мага.

— Да, — сказала она.

Бальтазар чуть заметно кивнул и продолжал:

— Леди, я обязался беречь и защищать тебя и должен исполнить свое обязательство перед богом. Я могу вручить тебя лишь тому, кто достоин тебя, кто всегда будет надежен и верен. Тот ли это человек? — Бальтазар плавным жестом указал на замершего Маркуса.