– Для них будет лучше, если большая часть денег осталась, или, клянусь Богом, они оба мне за это заплатят, – сказал он, намыливая пеной нижнюю часть лица.

В его план входило найти место проживания Маргарет Джун, которую звали Мэгги, где Маргарет Джун разыгрывала из себя жену и где Маргарет Джун хранила деньги!..

Углубление для очага светилось догорающими угольками. Мэгги села возле него на подушку из меха. На левой руке она держала Небесные Глаза, которая жадно сосала ее грудь. Воздух был наполнен утренней прохладой, поэтому Мэгги не стала разворачивать одеяльце Небесных Глаз, что не дало ей возможности еще раз полюбоваться ее крошечными пальчиками на ножках и ручках.

Но Мэгги доставляло удовольствие глядеть на ее крошечные губки, получающие питание от ее соска, и слышать довольные звуки, когда теплое молоко наполняло маленький животик ее дочурки. В этот момент не верилось, что она когда-нибудь была лишена этого особого удовольствия, хотя бы даже на короткое время. Счастье держать ребенка в собственных руках стерло из ее памяти все ужасное. Воспоминания о несчастном прошлом с каждым днем все больше меркли, как будто кто-то опускал над ними завесу.

Услышав движение Соколиного Охотника на кровати, Мэгги посмотрела в его сторону. Она почувствовала, как сильно забилось ее сердце, наблюдая за тем, сколь мирно он спит, полностью обнаженный и открытый ее взгляду. Она медленно начала его рассматривать, любуясь гладкой кожей цвета меди, мускулистыми плечами, руками и ногами.

Щеки ее вспыхнули, когда она посмотрела на тот член его тела, который сейчас был маленьким и успокоившимся, живо вспоминая, до какой длины он может увеличиться, и, каким толстым и бархатистым ощущали его ее пальцы, когда к нему прикасались. Она с наслаждением вспомнила, как великолепно он ее наполнил, и ей до боли хотелось сейчас снова ощутить в себе ритмичное движение его плоти.

На душе у нее потеплело при воспоминании о том, что он разбудил в ней чувства, которые она и представить себе не могла. Она вся трепетала от возбуждения при мысли о физической близости с ним. Мэгги закрыла глаза и начала вспоминать, как воспламеняли ее его губы, язык и руки. Сосредоточившись, она могла ощутить их даже сейчас. Она вздохнула, поскольку желание уже разгоралось в ней.

Почувствовав, что губки ее дочери уже не делают никаких движений у ее груди, Мэгги открыла глаза и с нежностью посмотрела на малютку.

– Ты проспала всю ночь и уже спишь снова? – прошептала она, убирая Небесные Глаза от своей груди.

Маленькая капелька молока притаилась в уголке ротика дочери. Мэгги осторожно смахнула ее большим пальцем.

Чтобы не подвергать груди утренней прохладе дольше, чем того требовала необходимость, Мэгги прикрыла их, поправив ночную рубашку, затем медленно встала на ноги и понесла Небесные Глаза к ее колыбельке.

Напевая тихую песенку, Мэгги немного поукачивала дочку на руках, после чего, хотя и с большой неохотой, положила Небесные Глаза в колыбельку на толстую подстилку из меха и одеял.

– Я обожаю тебя, – прошептала Мэгги.

Ее глаза расширились от удивления, когда она ощутила позади себя незаметно появившееся крепкое тело и почувствовала под своей рубашкой руки, которые начали скользить вверх по ней.

– У моей женщины холодная кожа, – сказал Соколиный Охотник, теплыми пальцами касаясь ее тела.

Медленно продвигая их вверх по ее ноге, он задержался у низа ее живота, покрытого нежным пушком волос. – Иди в постель, Глаза Пантеры. Позволь твоему храброму арапахо согреть тебя всю.

У Мэгги перехватило дыхание от наслаждения, когда он обнял своей сильной ладонью бугорок между ее ног так бережно, как будто это было нечто нежное и хрупкое.

– Если ты не перестанешь, то мои ноги так ослабнут, что я не смогу дойти до кровати, – хрипло прошептала Мэгги, не желая двигаться и получая большое удовольствие от того, что он делал.

– Тогда Соколиный Охотник отнесет тебя, – подразнил он ее.

Его пальцы переместились на ее плечи. Он осторожно развернул ее лицом, затем быстро привлек к себе, подхватив руками.

С бьющимся сердцем Мэгги обхватила его за шею. Ее губы дрожали, но его рот нашел их в стремительном поцелуе. Ладонью одной руки он держал ее грудь, в то время как пальцами второй ласкал самое трепетное место ее желания.

Когда он уложил ее на кровать, она с готовностью приподняла руки, чтобы он смог снять через голову ее ночную рубашку и обрадовалась, увидев, что он отбросил ее в сторону. Ее вовсе не беспокоило то, что в комнате было холодно и уже давно надо было бы подложить дров для поддержания огня в очаге. Она ощущала усиливающийся внутри ее жар.

Мэгги глубоко вздохнула, предвкушая удовольствие. Соколиный Охотник склонился над ней, стоя на коленях, и взял в ладонь одну ее грудь. Сосок ее затвердел сразу же после того, как Соколиный Охотник прошелся по нему языком, а затем стал легонько покусывать.

Всего лишь несколько минут назад эту грудь сосал ребенок, и Мэгги ощутила удовольствие от этой мысли. Соколиный Охотник заставлял ее ощущать нечто совсем иное, вызывающее в ней восторженное головокружение.

Опытные руки Соколиного Охотника начали перемещаться по всему шелковистому телу Мэгги, извлекая из ее груди стоны. Он касался или нежно поглаживал ее самые чувствительные точки. С улыбкой она закрыла глаза, радуясь, что так приятно начинался новый день. Ее голова заметалась из стороны в сторону, когда он начал ласкать ее тело языком, остановившись там, где она еще хранила тепло и нежность их любви предыдущей ночью.

Когда он раздвинул ее ноги и подарил свою особую ласку, ее дыхание участилось. Она прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать от удовольствия и не разбудить всю деревню, так как потом от стыда не смогла бы больше взглянуть в их лица.

Тихий Голос была разбужена раньше, чем обычно, чем-то, чего она не могла понять. Обеспокоенная, она оделась и решила немного прогуляться по деревне. Что-то непреодолимо влекло ее к вигваму Соколиного Охотника. Этим «что-то» было знание, что белая женщина там, вместе с тем, кого она любила. Тихий Голос сознавала, что белая женщина красива и, вероятно, вполне может доставить Соколиному Охотнику удовольствие не только в постели, но и в совместной жизни. Она не сомневалась, что между Соколиным Охотником и белой женщиной должна непременно возникнуть физическая близость, если это уже не произошло.

Накинув на себя шерстяное одеяло, Тихий Голос украдкой заглянула в жилище Соколиного Охотника. Она не увидела огненных теней на внутренних стенах: огонь совершенно погас, и Соколиный Охотник еще спит, ибо подбрасывание дров на тлеющие угли для поддержания огня было первой утренней обязанностью мужчины.

Вздохнув, Тихий Голос собралась уже двинуться вперед, но испуганно остановилась, когда услышала какой-то шум в вигваме. Все у все внутри похолодело от злости – индианка поняла, что это стоны удовольствия! И не мужской голос издавал эти звуки! Это был женский голос!

– Он занимается любовью! – хрипло прошептала она сама себе. Она сжала свои пальцы в кулаки так, что ногти впились в ладони. – Он собирается сделать ее своей женой. Но разве я этого не знала? Он относится к ребенку женщины, как к своему собственному. Почему же он должен относиться по-другому к женщине!

Тихий Голос знала, что ей следует пройти мимо и оставить звуки физической близости позади, но она не могла сдвинуться с места. Чем больше она слышала, тем сильнее разгоралась от злости. Женщина понимала, что потеряла мужчину, которого мечтала покорить с тех пор как достигла того возраста, в котором понимаешь, что однажды он станет великим вождем их народа.

Даже после того, как Тихий Голос вышла замуж за другого красивого молодого человека, ее глаза никогда не оставляли Соколиного Охотника в покое, если он был где-то поблизости. Когда он стал вождем, а ее мужа загрызла разъяренная волчья стая, она окончательно и твердо решила добиться Соколиного Охотника.