Он поднял библию, повертел ее в руках, затем сердито пробормотал: «Черт с ним» – и направился к двери в комнату Салтердона.

– Что ты делаешь? – спросила она и отбросила одеяло. – Что ты делаешь? Оставь его в покое, Джон. Джон!

Добравшись до двери, она прислонилась к косяку. В тишине отчетливо звучал голос Джона.

– Если бы я не был священником, то потребовал бы от вас удовлетворения. Скажите, сэр, вы соблазнили ее?

Салтердон с каменным лицом смотрел на огонь в камине.

– Разве я похож на человека, способного соблазнить женщину, мистер Рис? – ровным голосом спросил он.

– Вы знаете, что она влюблена в вас? Даже не задумывались? Конечно, нет. Таких, как вы, это не волнует. Вы коллекционируете сердца и души женщин, как будто это бабочки, которых высушивают и кладут под стекло. Если бы в вас было хоть что-нибудь от джентльмена, то вы приказали бы ей немедленно собирать вещи и отправляться со мной в Хаддерсфилд.

– Я не джентльмен, мистер Рис, как вы правильно заметили.

Подняв голову, Джон увидел прислонившуюся к косяку двери Марию. Рубашка облепила ее маленькие ноги, всклокоченные после сна волосы образовывали серебристое облако вокруг головы. Он судорожно сглотнул и направился к противоположной двери, не в силах пройти рядом с девушкой.

– Джон! – позвала она. – Друг мой!

– Друг? – вскрикнул он и резко обернулся. – Я лучше сгорю в аду, чем соглашусь быть твоим другом… только другом.

Он весь дрожал, как будто хотел убежать от этой пытки и не видеть ее здесь, одновременно понимая, что тогда он будет вынужден оставить ее другому. Возможно, он в последний раз видит Марию, слышит ее голос. Скользнув безумным взглядом по ее расстроенному лицу, Джон сказал:

– Да поможет тебе Бог, когда ты, наконец, увидишь его истинное лицо. Да поможет тебе бог перенести ужасную боль, когда тебя отвергнут. Да поможет Бог мне… но я буду ждать…

С этими словами он вышел из комнаты. Наступила тишина, нарушаемая лишь воем ветра за окном. В комнате стало ужасно холодно. Наконец Салтердон поднял голову.

– Иди сюда.

Мария повиновалась. Опустившись на пол у его ног, она положила голову на его колено и натянула подол сорочки на ноги. Он взял пальцами ее подбородок и заставил посмотреть себе прямо в глаза. Его лицо было мрачным и тревожным. Щеки его горели, лоб хмурился, а глаза светились странным огнем.

– Тебе следовало уехать с ним, – сказал он.

В жизни бывают периоды, когда кажется, что душа время замирает, подобно тому, как ребенок в жаркий полдень ложится на траву, ничего не боясь, ничего не желая, отказываясь даже думать и отдавшись одним лишь чувствам. После отъезда Джона Мария жила, как в раю. По-другому она не могла это назвать. Ожидая, когда придет хозяин, Мария впервые в жизни радовалась своей болезни. Он будет читать ей, кормить ее супом. А когда ему покажется, что она заснула, то Салтердон сядет у огня – не очень далеко – и будет записывать ноты.

В эти минуты он уносится куда-то далеко-далеко, слыша музыку, звучащую только у него в голове.

Куда подевался дикий зверь? Дракон? Волк?

Растворился в музыке.

Она жила в чудесном сне, окутанная золотистым туманом, откуда все события ее жизни, радостные и грустные, казались далекими неясными тенями. Мир за пределами ее комнаты перестал существовать.

Время от времени ей снилось, что она просыпается и видит у камина пустое кресло Салтердона, а сам он стоит в ногах ее кровати, сложив руки на груди, и на лице его смесь боли и надежды.

Иногда она не хотела просыпаться. Теперь она начинала понимать, почему Салтердон предпочитал погружаться в глубины своего сознания. Сны были такими приятными…

Увы, обязанности заставили ее встать с постели. Через неделю герцогиня сообщила, что будет ждать ее в голубой гостиной. Расчесывая и заплетая волосы Марии, Гертруда рассматривала ее отражение в зеркале.

– Ты прямо вся светишься, – сказала экономка.

– Никогда в жизни я не чувствовала себя такой счастливой, – с улыбкой ответила Мария.

Гертруда вскинула брови и слегка поджала свои маленькие алые губы.

– Я тоже не видела его светлость в таком хорошем настроении с тех пор, как он перестал переживать за вас.

– Он переживал, Герти?

– Почти не отходил от вас. Только иногда уезжал в музыкальную залу. Трижды я видела, как глубокой ночью он играл на пианино, – ответила Гертруда и, наклонившись к самому уху Марии, добавила: – По-моему, он очарован тобой, милая. И если я не ошибаюсь, это чувство взаимное.

Гертруда подала Марии выглаженную и заштопанную сорочку и, заботливо обернув ее плечи шалью, и проводила в голубую гостиную, откуда только что вышла Молли. На лице служанки застыла обычная самодовольная усмешка.

– Что-то мне не нравится ее вид, – пробормотала Гертруда, глядя в спину Молли, которая с небрежным видом шла по коридору, не переставая ухмыляться и время от времени оглядываясь.

Герцогиня сидела рядом с камином. Неподалеку расположился Эдкам.

– Ваша светлость, – присела Мария.

– Надеюсь, вам лучше? – неожиданно безразличным тоном спросила герцогиня.

– Благодарю вас, гораздо лучше.

Старуха кивнула Гертруде, и та принялась убирать чашки и блюдца.

Герцогиня подняла взгляд на портрет мужа. Молодой, красивый, импозантный – воплощение аристократизма. То же самое можно было сказать о его сыне, бывшем герцоге Салтердоне, портрет которого висел рядом.

– Когда я смотрю на эти портреты, – сказала она, – меня охватывает отчаяние. Многие поколения членов этой семьи гордились своими наследниками. Скандалы были абсолютно немыслимы. Слово «неудача» отсутствовало в нашем словаре. А теперь…

Она вздохнула и опустила голову.

– Меня постоянно мучают сомнения. Знаете, почему мне все время приходится бороться со стыдом?

– Ну, ну, Изабелла, – Эдкам взял руку герцогини и ласково погладил ее. – Это пройдет.

Губы старухи тронула слабая улыбка. Она слегка отстранилась от склонившегося к ней доктора и снова повернулась к Марии.

– Я рада, моя дорогая, что вам лучше. Вы могли серьезно покалечиться или погибнуть. И если бы не… героические усилия моего внука, то замерзли бы насмерть.

– Вообразите мое удивление, – тихо и задумчиво добавила она, – когда мне сообщили, что карета уехала без меня. Еще больше меня удивило известие, что я якобы больна и не могу присоединиться к вам… Когда ему нужно, Трей проявляет завидную изобретательность. Тем не менее мне повезло, что я не поехала с вами – я вряд ли осталась бы жива после такого падения. С другой стороны, я не привыкла, что меня обманывают, и особенно мой старший внук. Трей всегда старался изо всех сил, чтобы сделать мне приятное… или успокоить, когда это требовалось. А это случалось не так уж редко… в отличие от своего брата, который, целуя меня в щеку, каждый раз посылал к черту.

Я знаю, что от Клейтона можно ожидать чего угодно. В детстве драки с крестьянскими детьми были обычным явлением. Я не удивлялась, когда заставала его сидящим на моем обеденном столе с подбитым глазом, разбитыми коленками и суставами пальцев. Когда он вырос, у него не оставалось времени на всякую ерунду. Он был слишком занят, устраивая собственную судьбу, поскольку не зависел от меня. Трей же, напротив, делал все, чтобы досадить мне. Азартные игры. Женщины. Иногда мне казалось, что причиной его поведения является скрытая враждебность ко мне за то, что я пыталась контролировать его.

Герцогиня вздохнула и умолкла, собираясь с мыслями.

– Это противно человеческой природе, когда тебя контролируют, – тихо сказала Мария.

Брови герцогини поползли вверх.

– Неужели? Тогда почему он так подлизывался ко мне все эти годы? Я скажу вам, милая. Потому, что для Трея Хоуторна, герцога Салтердона, во всем белом свете нет ничего важнее власти и положения, которые ему оставили мой муж и его отец. Ваше бедное воображение даже не в состоянии представить, какое богатство ему достанется после моей смерти. Это наследство он не сможет промотать и за сто жизней. Вообразите: возможность вечно продолжать свою распутную жизнь. Даже теперь… в таком состоянии… полагаю, что он готов пожертвовать всем, чтобы гарантировать мою финансовую поддержку.