Шеф Бортон счел, что этого достаточно. На специальной сессии городского совета он предложил со следующего дня ввести комендантский час для детей: с семи вечера все должны сидеть по домам. Предложение, одобренное единогласно, вступило в силу на другой день. Месяцем раньше на эту тему в школе Бена провели общее собрание. Шеф вышел на сцену, засунул большие пальцы за ремень и заверил детей, что тревожиться им не о чем при соблюдении нескольких простых правил: не разговаривать с незнакомцами, садиться в автомобили только к тем, кого хорошо знаешь, всегда помнить, что полицейский – твой друг… и соблюдать комендантский час.
Двумя неделями раньше мальчик, которого Бен знал только в лицо (он учился в другом пятом классе начальной школы Дерри), заглянул в одну из канализационных решеток на Нейболт-стрит, и ему показалось, что он видит плавающие там волосы. Этот мальчик, звали его Фрэнки или Фредди Росс (а может, Рот), искал всякие ценности с помощью изобретенного им аппарата, который он назвал «ВОЛШЕБНАЯ ЛИПУЧКА». Когда он говорил о своем изобретении, создавалось ощущение, что мысленным взором таким он его и видел, написанным большими буквами (может, и неоновыми). «ВОЛШЕБНАЯ ЛИПУЧКА» представляла собой березовую ветку с большим комком жевательной резинки на конце. В свободное время Фредди (или Фрэнки) бродил по Дерри, заглядывая в водостоки и канализационные решетки. Иногда он видел деньги… по большей части центы, но случалось, десятицентовики и даже четвертаки (по какой-то причине, известной только ему, он называл их «причальными монстрами»). Заметив монету, Фрэнки-или-Фредди и «ВОЛШЕБНАЯ ЛИПУЧКА» брались за дело. Конец палки с комком жвачки всовывался в щель, и в самом скором времени монета оказывалась в кармане мальчика. Бен слышал разговоры о Фрэнки-или-Фредди и его липучке задолго до того, как мальчишка получил всеобщую известность, найдя тело Вероники Грогэн. «Он же жуткий грязнуля, – однажды, на игровой площадке, поведал ему Ричи Тозиер, худой, как щепка мальчишка. Он учился в том же пятом классе, что и Фредди-или-Фрэнки, и носил очки. Бен полагал, что без очков Тозиер видит никак не лучше мистера Мейгу[82]: увеличенные глаза Ричи плавали за толстыми линзами очков с выражением вечного изумления. Еще он мог «похвастаться» огромными передними зубами, за которые получил прозвище Бобер. – Весь день сует палку со жвачкой на конце во все дыры, а по вечерам отлепляет жвачку от палки и жует ее».
– Господи, это же ужасно! – воскликнул Бен.
– Ты пгаф, кголик, – ответил Тозиер и удалился.
Фрэнки-или-Фредди шуровал своей «ВОЛШЕБНОЙ ЛИПУЧКОЙ», которую просунул в щель канализационной решетки, по дну водостока, в полной уверенности, что нашел парик. Он рассчитывал вытащить его, высушить, а потом, возможно, подарить матери на день рождения или распорядиться им по-другому. После нескольких минут бесплодных усилий уже решил сдаться, когда из мутной воды на дне водостока вдруг выплыло лицо, лицо с прилипшими к белым щекам опавшими листьями и грязью в глазах.
Фредди-или-Фрэнки с криком побежал домой.
Вероника Грогэн училась в четвертом классе Церковной школы на Нейболт-стрит. Руководили школой люди, которых мать Бена называла «святошами». Девочку похоронили в ее десятый день рождения.
После этой трагедии как-то вечером Арлен Хэнском позвала сына в гостиную и села рядом с ним на диване. Взяла за руки, пристально всмотрелась в глаза. Бен не отводил взгляда, но чувствовал себя не в своей тарелке.
– Бен, ты дурак? – спросила она его.
– Нет, мама, – ответил Бен, ему еще больше стало не по себе. Он понятия не имел, что все это значит. И не мог вспомнить случая, чтобы его мама была такой серьезной.
– Нет, – эхом отозвалась она. – И я так думаю.
Она долго молчала, уже не глядя на Бена, а задумчиво уставясь в окно. Бен даже задался вопросом, уж не забыла ли она про него. Молодая женщина, всего тридцати двух лет, она воспитывала мальчика одна, и это давало о себе знать. Сорок часов в неделю она работала в прядильном цеху ткацкой фабрики в Ньюпорте, и после рабочих дней, когда в воздухе было особенно много прядильной пыли, иногда кашляла так долго и тяжело, что Бена охватывал страх. В такие вечера он долго лежал без сна, уставившись в темноту за окном спальни, и думал, что с ним будет, если она умрет. Он станет сиротой, и тогда или штат возьмет его на попечение (Бен думал, что в этом случае его отправят жить на какую-нибудь ферму, где будут заставлять работать от зари до зари), или его определят в сиротский приют Бангора. Он пытался убедить себя, что глупо об этом волноваться, быть такого не может, однако уговоры не помогали. Он волновался не только о себе; он волновался и о маме. Признавал, что мама его – женщина волевая, и обычно она настаивала на том, что считала правильным, но она была и хорошей мамой. Бен очень ее любил.
– Ты знаешь об этих убийствах. – Наконец она вновь посмотрела на него.
Бен кивнул.
– Поначалу люди думали, что это… – она запнулась на слове, которое никогда не произносила в присутствии сына, но обстоятельства сложились необычные, и она пересилила себя, – …сексуальные преступления. Может, так оно и есть, а может, и нет. Может, больше их не будет, а может, будут. Никто ни в чем не уверен, за исключением одного: какой-то безумец охотится здесь на маленьких детей. Ты меня понимаешь, Бен?
Он кивнул.
– И ты знаешь, что я имею в виду, когда говорю, что, возможно, это были сексуальные преступления?
Он не знал, во всяком случае точно, но опять кивнул. Но подумал, что умрет от смущения, если мать решила, что должна поговорить с ним о пестиках и тычинках, помимо того, с чего начался этот разговор.
– Я тревожусь из-за тебя, Бен. Мне кажется, я делаю для тебя не все, что могла бы.
Бен заерзал на диване, но ничего не сказал.
– Ты много времени проводишь один. Думаю, слишком много. Ты…
– Мама…
– Молчи, когда я говорю с тобой. – И Бен замолчал. – Ты должен быть осторожен, Бенни. Скоро лето, и я не хочу портить тебе каникулы, но ты должен быть осторожен. Я хочу, чтобы ты каждый день приходил домой к ужину. Когда мы ужинаем?
– В шесть вечера.
– С точностью до минуты! Поэтому слушай меня внимательно: если я накрою стол, налью тебе молока и увижу, что Бен не моет руки в раковине, я немедленно подойду к телефону и позвоню в полицию, чтобы сообщить, что ты пропал. Ты это понимаешь?
– Да, мама.
– И ты веришь, что я в точности все сделаю?
– Да.
– Возможно, выяснится, что звонила я понапрасну и делать этого не следовало. Мне кое-что известно о мальчиках. Я знаю, как в летние каникулы они увлекаются какими-то играми или занятиями. Скажем, прослеживают пчел до улья, играют в мяч, или в «пни банку»[83], или во что-то еще. Видишь ли, я достаточно хорошо представляю себе, чем могут заниматься ты и твои друзья.
Бен степенно кивнул, подумав, что ничего она о нем не знает, раз думает, что у него есть друзья. Но говорить этого он ей не собирался, никогда в жизни.
Она достала из кармана халата и протянула ему маленькую пластмассовую коробочку. Бен открыл ее, увидел, что внутри, и у него отвалилась челюсть.
– Ух ты! – восхищенно воскликнул он. – Спасибо!
В коробочке лежали часы «Таймекс», с серебряными числами на циферблате и ремешком из кожзаменителя. Мама выставила точное время и завела часы. Бен слышал, как они тикали.
– Ого! Круче не бывает! – Он крепко обнял мать и звонко чмокнул в щеку.
Она улыбнулась, радуясь тому, что он доволен подарком, и кивнула. Но тут же вновь стала серьезной.
– Надень часы, постоянно носи их, заводи, смотри на них, не теряй.
– Хорошо.
– Теперь, когда у тебя есть часы, у тебя нет причин не приходить домой вовремя. Помни, что я сказала: если ты задерживаешься, полиция начинает искать тебя по моей просьбе. По крайней мере до тех пор, пока они не поймают мерзавца, который убивает в городе детей, ты не должен задерживаться ни на минуту, или я тут же снимаю телефонную трубку.
