Только дети действительно видели клоуна, но и они шарахались от него.

Бен протянул руку к картинке, как это сделал Билл в комнате Джорджа.

– НннНЕТ! – закричал Билл.

– Мне кажется, все нормально, Билл, – сказал Бен. – Посмотри. И он на минуту положил руку на защитный пластик на картинке и потом убрал ее. – Но если снять обертку...

Беверли вскрикнула. Когда Бен протянул руку, клоун прекратил фиглярствовать. Он бросился к ним, нарисованный кровавый рот что-то быстро невнятно тараторил и смеялся. Билл вздрогнул, но не выпустил книгу из рук, решив, что, может, он исчезнет, как исчезли парад, и оркестр, и бойскауты, и «кадиллак», в котором восседала «Мисс Дерри» 1945 года.

Но клоун не исчез на той горке, которая как бы определяла границу между тем старым миром и миром сегодняшним. Вместо этого он с ужасающей ловкостью вспрыгнул на фонарный столб на заднем плане в левой части фотографии. Оно по-обезьяньи вскарабкалось по столбу и вдруг прижалось лицом к плотной пластиковой пленке, которой Вилл Хэнлон проложил каждую страницу альбома. Беверли снова закричала. На этот раз закричал и Эдди, хотя его крик был тихим, почти беззвучным. Пластик прогнулся – потом они, обсуждая этот случай, пришли к выводу, что им не показалось, а так и было на самом деле. Билл увидел, как сплющился красный шарик клоунского носа, как всегда сплющивается нос, когда вплотную прильнешь к оконному стеклу лицом.

Убью вас всех! -кричал и смеялся клоун. – Попробуйте остановить меня, и я убью вас всех! Вы не можете меня остановить! Я – оборотень!

На мгновение Оно превратилось в оборотня, в серебристое лицо-луну, выглядывающее на них из воротника серебристого костюма, сверкая обнаженными белыми зубами.

Вы не можете остановить меня, я – прокаженный!

Теперь появилось шелушащееся от гноящихся язв лицо прокаженного, уставившееся на них глазами живого мертвеца.

Вы не можете остановить меня, я – мумия!

Лицо прокаженного постарело и покрылось безжизненными трещинами. Древние бинты наполовину сползли с кожи. Бен отвернулся, его лицо побледнело как творог, одной рукой он вцепился в шею.

Вы не можете остановить меня, я – мертвые мальчики!

– Нет! – заорал Стэн Урис. Его глаза выкатились из орбит, лицо приобрело синюшный оттенок. Шоковое состояние, -непроизвольно подумал про себя Билл, и именно это словосочетание послужит двенадцать лет спустя названием для его романа; он не вспомнит, откуда оно появилось, просто возьмет и назовет так книгу, как обычно писатели подбирают нужное слово в нужное время, словно скромный дар из внешнего пространства, (другого пространства) где иногда встречаются хорошие слова.

Стэн выхватил альбом у него из рук и с грохотом захлопнул его. Так он и держал его закрытым, и от напряжения на его обеих руках от запястья до предплечья вспухли сухожилия. Он посмотрел на всех полубезумным взглядом.

– Нет, – быстро сказал он. – Нет, нет, нет!

И Билл неожиданно понял, что эти быстро повторяющиеся отрицания Стэна важнее страшного клоуна; он понял, что именно на такую реакцию надеялся клоун, потому что...

Потому что, может быть. Оно боится нас, по-настоящему боится, впервые за свою долгую, долгую жизнь.

Он схватил Стэна и дважды встряхнул его, сильно держа за плечи. Стэн клацнул зубами и выронил альбом. Майк поднял его и поспешно отложил в сторону. После того, что он только что увидел, ему не хотелось даже дотрагиваться до него. Но альбом принадлежал его отцу, и он интуитивно понял, что его отец никогда не увидит того, что только что видел его сын.

– Нет, – вяло сказал Стэн.

– Да, – сказал Билл.

– Нет, – повторил Стэн.

– Да. Мы вввсе...

– Нет.

– ..вввсе ввидели это, Стэн, – сказал Билл. Он посмотрел на остальных ребят.

– Да, – сказал Бен.

– Да, – сказал Ричи.

– Да, – сказал Майк. – Боже мой, да.

– Да, – сказала Бев.

– Да, – сдавленно произнес Эдди.

Билл посмотрел на Стэна, пытаясь встретиться с ним глазами, но Стэн отвел взгляд с сторону.

– Не дддай этому зззавладеть ттобой, друг, – сказал Билл. – Тты тттоже ввидел это.

– Я не хотел это видеть, -простонал Стэн.

– Нно тты вввидел.

Стэн посмотрел на остальных. Он пробежал руками по стриженым волосам, вздрогнул и вздохнул. Глаза, кажется, прояснились от того безумия, которое так взволновало Билла.

– Да, – сказал он. – Да. Хорошо. Да. Ты этого хочешь? Да. Билл подумал: Мы по-прежнему вместе. Оно не остановит нас.

Мы по-прежнему можем убить Его. Мы по-прежнему можем убитьЕго.., если не будем бояться.

Билл посмотрел на остальных и увидел, что все они по-разному оценили про себя истерику Стэна.

– Ддда, – сказал он и улыбнулся Стэну. Стэн улыбнулся в ответ, и с его лица исчезло ужасное потрясенное выражение.

– Этого я и хххотел, ты, мокрый кконец.

– Би-би, Думбо, – сказал Стэн, и все рассмеялись.

– Смех был нервный, но лучше, чем никакой, – подытожил Билл. – Додавайте, – сказал он, потому что кто-то должен был что-то сказать. – Ддавайте ззакончим штаб. Что сскажите?

Они посмотрели на него благодарными глазами, и он почувствовал, что рад этому.., но их благодарное чувство не убавило его собственного ужаса. Даже было что-то в их благодарности такое, из-за чего он был готов их возненавидеть. Неужели ему всегда суждено скрывать свой собственный страх, чтобы не разорвать эту хрупкую связь, которая объединяет их в одно целое? Об этом непорядочно даже думать, Большой Билл. Потому что он в какой-то степени использует их, использует своих друзей, рискует их жизнями, чтобы установить причину смерти своего брата. Но в этом ли все дело? Нет, потому что Джорджи мертв, а Билл считал, что мстить можно только за живых. Что его толкает на это? Самонадеянное маленькое дерьмо, которое размахивает оловянным мечом и пытается убедить себя, что похож на короля Артура!

О, Господи, -простонал он про себя, – если взрослые ломают головы над этой чепухой, то я не хочу, не хочу быть взрослым.

Его решение было твердым, но мучительным.

1

Ричи Тозиер поправил очки на носу (жест стал совершенно привычным, хотя он носил контактные линзы уже целых двадцать лет) и с некоторым изумлением подумал, что атмосфера в комнате изменилась, пока Майк вспоминал случай с птицей на чугунолитейном заводе и напоминал им о фотоальбоме отца и о том, как двигалась фотография.

Ричи почувствовал, как в комнате появляется какая-то буйная пьянящая энергия. За последние несколько лет он девять или десять раз пробовал кокаин – в основном на вечеринках. Кокаин не столь необходим, если ты лежишь себе дома, особенно когда в основном время у тебя проходит, как и у всех диск-жокеев – в работе. Но ощущение кайфа, как от кокаина, было похожим, правда не совсем таким. Это чувство было более чистым и более высоким. Ему вдруг показалось, что чувство это пришло к нему из детства, что он испытывал его каждый день и принимал это как само собой разумеющееся. Он подумал, что если бы он задумывался об этом мощном потоке энергии ребенком (он не мог вспомнить, было ли такое), он бы просто принял это как одно из явлений жизни, что-то вроде того, что всегда при тебе, как цвет глаз или волос.

Ну, в конце концов, все это оказалось неправдой. Энергия, которой вы распоряжались так экстравагантно, когда были ребенком, энергия, которая, казалось, никогда не истощится – вдруг испарилась где-то в возрасте от 18 до 24 лет, ее сменило что-то скучное, что-то вроде искусственного кайфа от кокаина: может быть, это были какие-то стремления, может быть, высокие цели или какое-либо из подобных слов, употребляемых в Молодежной торговой палате. Это не имело большого значения, не все сразу пошло хорошо. И, может быть, – подумал Ричи, – это и было самое жуткое. Нельзя сразу перестать быть ребенком, сразу, с громким треском, как лопнувший воздушный шарик с надписями «Бурма-Шэйв» по бокам. Ребенок просто выходит из тебя, как воздух из шины. И однажды ты смотришь на себя в зеркало, а оттуда на тебя глядит взрослый человек. Можно продолжать носить голубые джинсы, можно по-прежнему ходить на концерты Спрингстина и Сигера, можно подкрашивать волосы, но лицо останется таким же – взрослого человека.