— Ну, наверное, они едут в поисках лучшей жизни.

— Вот именно! Но примите во внимание и другую мотивацию, скрытую за этой часто произносимой фразой. Эти люди были недовольны своей судьбой и прежним местом жительства. Посмотрите на них: политические диссиденты, иногда преступники, неимущие неудачники, короче — самые настоящие отбросы общества.

И все они устремились сюда, собрались в одном месте, которое называется Соединенные Штаты Америки. Конечно, приезжали и лучшие представители своих народов, не только подонки. Но их слишком мало и они не в состоянии удержать массы под нужным контролем. Возьмем, например, Канаду…

Хеклер удивленно поднял голову.

— Что?

— Канаду, я сказал. Как вы думаете, смогут ли канадские вооруженные силы отразить нападение американской армии? Конечно же, нет. Однако несмотря на предупреждения президента Маковски правительство в Оттаве продолжает проводить враждебный нам курс и позволяет беженцам беспрепятственно пересекать свою границу, а потом помогает им добраться до Аляски.

И теперь Аляска превратилась просто в рассадник противников нашего президента. Там уже даже поговаривают об отделении. Чтобы не допустить этого, мы должны закрыть границу с Канадой.

Таунс глотнул вина, наклонился через стол и произнес громким шепотом.

— Этот форт и его гарнизон, который вы с моей помощью подготовите, станут основной базой и основной ударной силой, когда наступит время совершить вторжение в Канаду. Да мы просто аннексируем Манитобу, Саскачеван, Альберту, Британскую Колумбию, Юкон, Северо-Западные территории. И тогда посмотрим, как Аляска сможет отделиться!

Таунс поднял руку со стаканом, словно предлагал молчаливый тост за успех.

Хеклер тоже поднял свой стакан.

Они выпили.

Теперь Хеклер уже ясно видел, что Хобарт Таунс — а возможно, и его хозяин Роман Маковски — просто сошли с ума.

Большой пикап с громким шумом остановился перед домом, проделав в снегу широкую колею.

Лилли Тубирс стояла на пороге, на ее плечах лежал теплый платок, а на талии — рука Мэтью.

Окна машины запотели, и трудно было разглядеть, кто находится внутри, но женщина знала — там ее сын, Уиздом.

Открылась дверца со стороны водителя, и Джек Блэкфитер приветственно махнул рукой.

— Пойдем, Лилли? — спросил Мэтью.

— Да.

Они двинулись к пикапу. В этот момент открылась дверца пассажира. Женщина не сдержалась и бросилась бежать.

— Давай, давай, — усмехнулся Смит.

Из машины вылез Уиздом — такой высокий, такой стройный, такой красивый. Они с матерью упали друг другу в объятия.

— Добро пожаловать, сынок, — сказал Мэтью, подходя ближе и похлопывая Уиздома по спине.

Юноша протянул ему руку, и Смит крепко пожал ее.

— Рад тебя видеть.

— Я тоже, Смит. Мне так нехватало мамы и тебя.

— Ну, пойдем в дом.

Лилли подумала, что даже если проживет еще миллион лет, то так и не научится понимать мужчин. Она прекрасно знала, что в груди Смита и Уиздома бушуют сейчас те же самые чувства, которые испытывала она сама, однако ни один из них не проявит открыто свои эмоции.

И вот они двинулись к дому, разговаривая о каких-то пустяках, — трое людей, которые любили друг друга больше всего на свете.

— Ох и снега тут насыпало…

— Араби что-то застоялась в конюшне…

— Как учеба, сынок?

— Все нормально…

Внезапно Уиздом словно встряхнулся.

— Так что, в том поезде, который я видел, действительно были заключенные? — спросил он.

И Лилли Тубирс почувствовала, как по спине ее пробежал холодок.

Этого она и боялась. Ведь уже совсем скоро наступит то время, когда молодость Уиздома перестанет быть помехой и юноша обязательно вступит в ряды «Патриотов».

И тогда может случиться, что она потеряет их обоих.

Лилли почувствовала, что при этой мысли у нее отнимаются ноги.

Пятеро мужчин лежали на больничных койках, стоявших в ряд у дальней стены изолятора.

Их головы удерживались в неподвижном положении при помощи каких-то штук, напоминающих завернутые в ткань кирпичи. Эти приспособления давали заключенным лишь возможность смотреть в потолок, на котором ежесекундно то вспыхивали мертвенным светом, то потухали какие-то странные лампы.

Возле каждой кровати стояла капельница, трубочки от нее были присоединены к левой руке определенного мужчины. Кроме того, в комнате находилось еще множество электронного оборудования, мониторы, датчики и тому подобное.

На экранах Хеклер видел движение разноцветных точек и линий и лишь по этому мог понять, что заключенные еще живы. Ведь других признаков жизни они не подавали — ну, разве что кто-нибудь слабо шевельнет ресницами и тут же вновь закроет глаза.

Доктор Мастерсон, который прилетел в форт Маковски вместе с Хобартом Таунсом, сидел на стуле и что-то писал в блокноте, одновременно ведя приглушенную беседу с гарнизонным врачом капитаном Лигетом.

Хеклер посмотрел на лицо Мастерсона.

Этот человек никак не походил на «безумного гения-ученого» из фильмов. И уж тем более на врачей-убийц из гитлеровских лагерей смерти. Это был невысокий стройный мужчина с начинающими седеть волосами. На его лице пролегли несколько морщин.

В глазах Мастерсона не было заметно никакого безумного блеска, хотя, может, рассмотреть его мешали толстые стекла очков, которые носил доверенный человек Таунса.

Наконец Мастерсон поднял голову от блокнота.

— Подполковник Хеклер? — спросил он.

— Да, доктор.

— А где мистер Таунс?

— Отдыхает. Он придет попозже.

— Угу, — кивнул Мастерсон. — Так что я могу для вас сделать, подполковник?

— Ну… Мне просто интересно, что тут происходит. Какие-то опыты… Мне кажется, это… — он запнулся, подыскивая подходящее слово.

— Промывание мозгов? — подсказал Мастерсон. — Не стоит бояться этого слова. Конечно, это весьма упрощенный термин, но он в какой-то степени отражает образ мышления обывателя-дилетанта. Правда, я думаю, что словосочетание «мотивированная дезориентация» подходит тут больше. Я сам придумал этот термин.

И Мастерсон с гордостью улыбнулся.

— Мотивированная… что? — переспросил Хеклер, окидывая взглядом пятерых мужчин на койках.

— Мотивированная дезориентация.

Доктор снова довольно усмехнулся и кивнул в сторону двери.

— Я хочу выкурить сигарету. Вы составите мне компанию?

— С удовольствием.

Хеклер сунул под мышку свою форменную фуражку и полез в карман кителя за сигаретами и зажигалкой.

— А почему здесь такой свет? — спросил он.

— Мерцающий, вы имеете в виду?

Хеклер кивнул.

Они вышли в дверь и очутились в коридоре. Подполковник посторонился, пропуская доктора первым. Эта беседа нужна была ему для того, чтобы лучше узнать намерения Таунса, дабы в надлежащее время проявить необходимый энтузиазм и осведомленность.

В коридоре было прохладнее, чем в изоляторе. Хеклер невольно повел плечами, на Мастерсона же изменение температуры воздуха не произвело никакого впечатления. Он прикурил сигарету от спички и подошел к урне, стоявшей возле лифта прямо под табличкой:

«Не курить!»

Хеклер щелкнул своей зажигалкой и глубоко затянулся.

— Вас заинтересовал мерцающий свет, — вновь заговорил Мастерсон, окутывая себя облаками дыма. — Такой световой режим помогает нам постоянно поддерживать человека на границе сна и бодрствования. А в таком состоянии — как я уже установил — человеческий мозг наиболее податлив на воздействие извне, ибо тогда в нем наиболее быстро формируются и укрепляются различные образы, а сны кажутся вполне реальными.

Вы, наверное, уже заметили предметы, которые находятся возле голов наших… э… пациентов?

— Те, похожие на кирпичи?

Мастерсон засмеялся.

— Кирпичи… Хорошо подмечено. Впрочем, вы думаете не о том. Подобные устройства использовались еще много лет назад параллельно с развитием хирургии глаза. А здесь к голове человека с каждой стороны присоединен специальный прибор, который служит чем-то вроде рупора, оказывающего воздействие на мозг пациента как при помощи обычных речевых средств, так и благодаря микроволнам, которые услышать нельзя.