В общем, этим прохладным октябрьским утром он прибыл сюда на спектакль. В восемь приехал пунктуальный бульдозер и повалил дом с одного раза. Зачарованный Тьери смотрел, как упали потрескавшиеся от влажности перегородки, как треснул сруб, как разлетелась черепица, словно карточный домик, как красные стены его комнаты смешались с эмалью ванны, как засаленная кухня разверзлась к небу, как комната родителей стала просто кусками штукатурки и стеновыми блоками — кусочки мозаики его жизни перемешались и рассыпались в прах. Раковина, до которой он дотянулся, встав на стул, перевернувшись, упала на зеленый линолеум, помнивший его первые шаги. Ковер, повешенный отцом в гостиной, был завален остатками ступенек крыльца, на которое они все втроем выходили подышать душными летними вечерами. Под полотнами джута, которые отслаивались, словно мертвая кожа, снова появились обои в крупные цветы, а вместе с ними фотографии из семейного альбома — Тьери в люльке. Челюсти бульдозера загребали и перемалывали его детство до полного исчезновения.

Мотор наконец замолчал. Тьери прошелся по развалинам с единственной целью — потоптать обломки, после чего навсегда покинул это место.

Леалер объявился раньше, чем ожидалось, и оставил на автоответчике имя — Пьер-Алан Родье.

— Нам приходилось работать вместе. Он решил отойти от дел и ищет стажера, чтобы скрасить одиночество. Он не будет платить вам, но научит всему, что нужно знать в нашей профессии. Я не рекомендовал вас ему, но предупредил, что вы позвоните.

Не веря своим ушам, Тьери отдался на волю волн и стал ждать, когда что-нибудь его остановит. Он договорился о встрече на неделе.

Агентство Пьера-Алана Родье примыкало к его квартире в довольно дорогом районе в восьмом округе. Старый ковер, письменный стол, компьютер, энциклопедии, за дверью навалены документы, в рамке — тарифы, в другой — портрет Видока. В свои пятьдесят восемь лет Родье оказался эдаким невысоким человечком, скорее худым, с пожелтевшими от табака волосами, седыми усами, усталыми глазами, но хитроватой усмешкой. Блен играл в открытую — он багетчик, хочет сменить профессию, его тянет стать частным детективом. Родье поступил так же — терпение уже не то, что раньше, ему нужен компаньон, ему хотелось бы передать свой опыт, до того как откланяться. Кандидат должен быть готов работать днем и ночью и по выходным. Он не дал Блену опомниться, чтобы обговорить условия.

— Когда вы можете начать?

— Довольно скоро.

— Завтра в семь?

— ?..

— Улица Ренн, дом семьдесят. Это будет ваша первая слежка.

— Что?

— Это единственный способ научиться.

Так, значит, это алкоголизм? Ему всегда говорили, что у пьяниц множество проблем со здоровьем: сосуды, органы, кожа источены и окислились — жертвы медленного разложения, все тело источает резкий болезненный запах, и все это ведет прямиком к жалкому концу, когда над могилой несчастного произносят приговор: «Он пил». Но для Николя все это не шло ни в какое сравнение с настоящей драмой алкоголика — унынием, проникающим до самой глубины души, с того момента как он открыл глаза, угрызениями совести за то, что накануне он наконец был счастлив. В конце концов, это единственное, за что стоит платить слишком дорого. Людям, постоянно охваченным тревогой, следовало бы запретить алкоголь, они слишком легкие жертвы — они настолько слабы, что верят — всего на один вечер, — что имеют право на свою порцию счастья.

Ничто не помогало: ни обжигающий душ с сильной струей в лицо, ни кофе, ни газировка, ни аспирин, ни святой дух, ни клятвы никогда больше не притрагиваться к спиртному. Николя обещал себе, что он ни за что снова не будет переживать муки бесконечного похмелья. Проходя мимо кафе, он вспомнил о совете, которому лучше не следовать.

— Стакан пива, пожалуйста.

Он сказал это машинально, не отдавая себе отчета в сутолоке кафетерия, над которым витал аромат кофе. Потом передумал и попросил банку Heineken, которую предусмотрительно сунул в портфель. Едва переступив порог своего кабинета, он приложил ко лбу холодный жестяной цилиндр. Горячий душ не помог, но теперь он мог бы поклясться, что тиски слегка ослабли. Он жадно выпил пиво, словно холодную воду после спортзала.

Секундой позже Николя вышел из ступора и поверил в чудо.

— Николя, у тебя есть свободная минутка?

В проеме двери возник Мерго из бухгалтерии — держась за ручку двери, он с удивлением взирал на коллегу, поглощающего пиво огромными глотками.

— Постучать не мог? Ты что, никогда не видел, как человек пиво пьет? Можешь не смотреть на часы, сейчас ровно девять тридцать утра.

Обескураженный Мерго закрыл дверь. Не испытывая ни малейших угрызений совести, Николя допил последние капли, прислушиваясь к тому, какое впечатление произведет пиво на его депрессию, и ничто в мире не могло помешать этому чувству освобождения. Он удобно устроился в кресле, в тепле, полуприкрыв веки, на полдороге между двумя мирами.

Все, что он помнил, — это разговор с девушкой в баре. Если бы он все не испортил, возможно, он проснулся бы рядом с ней сегодня утром. И весь день бы прошел под знаком этого нежного воспоминания, пропитанного ее духами. Никогда еще судьба не давала ему пережить подобные мгновения. Все женщины, которых он знал, были частью окружающей среды и оказывались в его объятиях в силу тех или иных причин: встречи, которые должны были состояться, — иногда запланированные, другие не то чтобы очень неожиданные, женщины, находившиеся там же, где и он, и дававшие ему об этом знать. В общем, Николя был не из той породы мужчин, что заходят в бар пропустить стаканчик, а выходят оттуда под руку с очаровательной девушкой. Вчера он упустил свой единственный шанс стать именно таким человеком, которым он всегда восхищался.

Чем вы занимаетесь?

Почему вчерашняя девушка так взбеленилась от этого невинного вопроса? Николя вроде был не настолько пьян, чтобы опустить все штампы, которыми люди считают себя обязанными обмениваться в подобных случаях, но этот вопрос был самым что ни на есть обычным. Он даже не очень хотел знать, чем она занимается, у него была к ней масса других, более важных вопросов.

Чем вы занимаетесь?

Головная боль идет отсюда. Угрызения совести от того, что он не смог помешать себе быть тем, кем он был всю жизнь, сожаление, что он не тот человек, что заходит выпить, а выходит из бара под руку с очаровательной девушкой. Он чуть было не стал таким мужчиной, у него уже появились эти жесты, это лукавство, чувство времени, и уже практически заговорил на языке этого человека. Он попытался убедить самого себя: заговорить с женщиной в баре — это все равно что отправиться куда-то в тумане, хроника объявленного кораблекрушения, постыдное пробуждение. В эту секунду сидящая перед тобой женщина — не единственное существо в мире, а единственный человек, которого бы ты хотел видеть на другом конце света. Мгновение ужаса.

«В конце концов, что я об этом знаю?» — с полным правом спросил он себя, потому что с ним-то этого никогда не случалось.

Пиво оказалось гораздо эффективнее всего остального, у Николя было странное ощущение, что его мозги вернулись в нормальное состояние. Он понемногу вылезал из своей оболочки изнеможения, день мог начинаться.

— Алло, это Мюриэль. Вы не знаете, где месье Бардан, ему звонят?

— Он должен вернуться сегодня.

— Мне так неудобно, этот человек звонил уже несколько раз.

В ту минуту, когда он меньше всего ожидал этого, Николя почувствовал приближение легкой эйфории. Внезапно захотелось подшутить.

— Кто это?

— Месье Веро, из Vila pharmaceutique.

— Переключите его на меня.

— Но… он же спрашивает месье Бардана…

— Я как раз занимаюсь их документами и не хочу в последнюю минуту сесть в лужу, только потому что его нет на месте.

Фармацевтическая Vila в связи со слиянием с фирмой Scott обратилась ко многим агентствам, в том числе и к «Парена», для создания нового имиджа, включая новые имя и логотип. Бардан зарядил дизайнеров, не объяснив им четко задания, побуждая их импровизировать.