– У нас полукубовый экскаватор стоит без дела. Стрела шесть метров. Еще на пару метров бульдозер выроет яму. Экскаватор туда съедет, сделает шурф и поднимет вам ковшом из воды все, что надо.

На том и порешили. Экскаватор завезли на место, и под руководством Евгения он начал трудится. Экскаватор раскладывал кучки грунта, взятые с разных глубин, вокруг ямы, а Евгений снабжал их бирками и отдавал на промывку, для чего в деревне наняли женщин-промывальщиц. Поскольку работа шла за границей концессии «Ауры», то есть вне закона, для прикрытия известили Мамаду Трейта, который немедленно навязал своего бригадира, «очень-очень опытного и умного человека, хорошо понимающего золото». Опытного человека звали Майга. Он отличался суетой, болтливостью, улыбчивостью и неумеренным употреблением имени Божьего всуе. Его работа заключалась в том, что он забирал у промывальщиц полу-готовые пробы и доводил их окончательно сам, передавая потом Евгению. Работа пошла очень быстро, но результаты были какие-то странные. На расспросы Андрея Евгений только разводил руками:

– Не понимаю.Пески хорошие, старательскими работами не пораженные, а золота в пробах почти нет. А если есть, тоже какое-то странное: вдруг оказывается богатая проба в торфах, где его не должно быть, и чистое, без шлиха (то есть без сопутствующих золоту тяжелых минералов).

– Может, этот Майга ворует золото? А потом часть подкидывает обратно, все равно куда?

– Не исключаю. Я пытался сам доводить пробы, но мне промывальщицы не дают, говорят, положено сдавать Майге.

Назавтра Андрей позвал промывальщиц и Майгу на беседу. С помощью переводчика он, как мог, объяснил, что они здесь занимаются добычей не золота, а информации. Что ему нужно точно знать, сколько в каждой пробе на самом деле находится золота. Что это очень важно для компании. Что он даже может после взвешивания отдать золото обратно промывальщикам, лишь бы они сами ничего не брали и ничего не подкладывали. И так далее.

Потом слово взял Майга. Он благодарил Андрея за доверие и уважение. Он говорил, что он, Майга, честный человек и отец его тоже уважаемый и честный человек. Что он, конечно же, прекрасно понимает необходимость правильной процедуры исследований (он так дословно и сказал). Что он никогда не мог бы позволить себе взять хоть крошку чужого. Что он и все рабочие уже получают зарплату и потому золото принадлежит хозяину, а не им. Что он глубоко верующий человек и не может нарушать закон Божий. Закончил он в патетическом тоне, глядя в небо, что если он, Майга, сейчас кого-то обманывает, то пусть Аллах его накажет.

– Пусть накажет, – повторил Андрей даже не для того, чтобы что-то сказать, а чисто машинально, и Кулибали так же автоматически перевел его слова, как он переводил все предыдущие реплики. На том и разошлись, поскольку больше говорить было нечего. Про себя Андрей решил, что, если фокусы с золотом будут продолжаться, он этого бригадира от работы отстранит.

Наутро он, Николай, Евгений и доктор, как обычно, завтракали вместе за одним столиком. Доктор, не спеша, явно привлекая к себе внимание, произнес:

– Оказывается, наш Андрей Алексеевич теперь большой марабу.

– Какой марабу? – буркнул Андрей, озабоченный и не расположенный к шуткам.

– Марабу, это который делает марабутаж – с удовольствием пояснил доктор, – как, например зверский марабутаж, совершенный вчера вами, уважаемый Андрей Алексеевич, над кротким господином Майгой. Вы ему сказали, что Бог его накажет, если он вас обманывает.

– При чем тут я? Это он сам говорил и клялся.

– Он сам каждый день в чем-нибудь клялся, и с ним ничего не происходило. А когда это ты повторил, ты его приговорил, так, что он к вечеру помер, и все население в этом твердо уверено.

Доктор рассказал, что вчера вечером господин Майга пошел проведать работы на старательском шурфе, где он был пайщиком. Он снабдил рабочих насосом для откачки воды и получал за это половину добытого золота. Ему сообщили, что мотор насоса плохо работает, и он спустился в шурф, посмотреть, в чем дело. Шурф предварительно не проветрили, и Майга отравился заполнившими его выхлопными газами.

Андрей уже испытывал на себе действие углекислого газа в шурфе, правда, газа грунтового, а не от мотора, и хорошо знал, как это происходит. Мгновенно наступает слабость, тело отказывается подчиняться, и от этого разум захлестывает неконтролируемая паника. А здесь, кроме углекислоты, был еще угарный газ!

– Так вот – продолжал доктор – когда наверху поняли, что хозяин отравился, пока спустили веревку, он уже настолько ослабел, что не мог себя обвязать. Отправили добровольца, но он, пока спускался, уже сомлел, его самого еле вытащили. Тогда начали вентилировать шурф – Андрей знал, как это делается: в шурф опускают здоровенный веник из веток и гоняют вверх-вниз, вроде как чистят орудийный стовол – пока проветрили, пока рискнули спуститься, он уже был готов. За мной ночью послали, а что я могу сделать, если он уже холодный. Тебя теперь жутко уважают. Но не обвиняют, говорят, он сам виноват, не надо было воровать.

– Так он точно воровал?

– Ну конечно воровал, все это знали, теперь об этом открыто говорят.

У конторы Андрея ждали деревенские, пришедшие за разрешением не работать сегодня, а пойти на похороны. О случившемся не говорили, но на Андрея смотрели с нескрываемым почтением и чуть ли не со страхом. Даже Кулибали. Суеверия в Африке распространены среди образованных людей ничуть не менее, чем среди неграмотных.

Теперь на нижнем полигоне, как назвали новую площадь, стало все в порядке. Евгений Петрович доводил пробы сам и, несмотря на перегруженность работой, был доволен и весел. Неожиданности закончились, золото содержалось в пробах в количестве, вполне достаточном. Естественно, всю работу пришлось повторить с самого начала. Однако, все это было искусством для искусства. О том, чтобы начать там добычу, не могло быть и речи. Полигон находился за пределами отведенной площади, изменение которой означало сложную и дорогую процедуру формальностей. Из-за отсутствия старательских работ здесь было больше полей и банановых плантаций, чем в других местах, что исключало пиратскую разработку. Даже для продолжения разведки, при том, что экскаваторные ямы сразу же засыпались, требовались постоянные финансовые утешения обиженным огородникам. Поэтому добыча продолжалась, как и раньше, на основном полигоне, колеблясь на пределе ежедневной рентабельности. Состояние компании стабилизировалось в неустойчивом равновесии.

Работа промывальщиц создала на участке некую праздничную обстановку. Каждое утро они прибегали в поселок, веселые, шумные, пестро одетые, держа калебасы на голове. Калебасы – это разрезанные пополам тыквы, из которых вынимают середину и используют оболочку в качестве посуды. Когда они еще растут в поле, они меньше всего походят на растения. Это здоровенные гладкие шары серо-стального цвета, плантация которых больше походит на склад военно-морских мин. В такой посуде носят воду, зерно, овощи, и все, что придется. В них же носят землю и моют золото.

Сейчас Андрей мог ближе посмотреть на местных молодых женщин. В большинстве своем, они не были красивыми: крепкие тела с преувеличенными выпуклостями, круглые похожие друг на друга лица, с несколько свинячьим выражением приплюснутого носа и вывернутых губ. Их ступни были расплющены от хождения босиком и превратились в большие бесформенные лепешки, покрытые морщинистой сетчатой кожей. Руки с крепкими бицепсами и большими ладонями были предназначены для тяжелой работы. От женщин крепко пахло потом и какой-то мускусной самодельной парфюмерией. Они двигались, чуть приседая, отставив ягодицы назад и держа талию почти горизонтально. Выше спина резко изгибалась вверх, и могучие груди, были выставлены, наоборот, далеко вперед.

От них исходила мощная первобытная эротическая сила, Андрей ощущал ее, но ощущал и другое чувство: биологический барьер, что то вроде сигнала подсознания: «не мой биологический вид». Двигались они тоже откровенно эротично, особенно если пританцовывали, а начать танцевать они могли под любой ритмический звук: обрывок мелодии из транзистора, собственное пение или отдаленные звуки там-тама из деревни. Они были очень сильны, легко поднимали и ставили на голову двухпудовые калебасы с грунтом, шли с ними по изрытой каменистой земле к месту промывки, сохраняя равновесие на крутых скользких склонах, снимали и ставили на землю. Потом, наклонившись, энергично размешивали руками густую грязь, полную острых камней. При этом они непрестанно болтали, хохотали, танцевали и кокетничали со всеми, кто к ним приближался. Когда грубая часть промывки заканчивалась, и в калебасе оставалось несколько горстей концентрата, движения промывальщиц приобретали изящество, отточенное тысячелетней практикой. Калебас, наклоняясь, крутился на поверхности лужи, так что его края описывали аккуратную восьмерку, излишки концентрата вылетали за борт при каждом обороте, и наконец, плавными и осторожными движениями они отделяли золото от шлиха на внутренней шершавой поверхности калебаса. Если золота было много, каждая из женщин стремилась привлечь внимание Андрея, показать ему добычу.