Эти трагические события произошли в мае 1917 года; тем более удивительно было увидеть вышедшую из-под пера Артура Кэпела и опубликованную в Лондоне книгу «Reflections on Victory and a Project for the Federation of Government» («Размышления о победе и проект федеративного правительства»). Размышления о победе?! Да, конечно, в стане союзников никогда не оставляли надежд на нее. Но рассуждать о ней как о чем-то достигнутом, когда положение хуже некуда, и выносить на обсуждение вопросы устройства Европы после выигранной войны… Не слишком ли рано? Но Бой, страстный поклонник своего закадычного друга Клемансо, разделял его уверенность в благополучном исходе. «Старик», как его называли солдаты, часто наезжал на фронт и проходил по траншеям с тросточкой в руке, в неописуемой измятой шляпе и закутанный в кашне неведомо каких древних лет. Он пекся об удобстве солдат, отведывал суп из походных кухонь, нередко купая в походном котелке свои невообразимо длинные усы ala gauloise.[29] Прохаживаясь по траншеям, он бесшабашно подставлял себя под вражеский огонь, от чего сопровождавших его офицеров прошибал холодный пот. Таким путем он внушал poilus`aм[30] свою веру в победу, так что несколько месяцев спустя его будут титуловать не иначе как «Отцом Победы» и «Тигром».

Труд Кэпела не остался незамеченным – в «Times Literary Supplement»[31] появилась рецензия, автор которой недоумевал, как это бизнесмен и игрок в поло мог сочинить такое на удивление всем. Помимо ряда странностей и утопичности, отмеченных во взглядах автора «Размышлений», можно утверждать, что он – непримиримый противник национализма, решительный сторонник европейской федерации. Равно как и систематической децентрализации. И наконец, от автора, более прозорливого в этом отношении, чем Клемансо, не ускользнуло, что мир, построенный исключительно на идее реванша у одних и унижении других, способен только спровоцировать в короткий срок новую войну. Какая прозорливость!

Но возможно, столь точное видение будущего легче давалось подданному страны, территория которой не подвергалась ни оккупации, ни разорению войной.

Публикация «Размышлений» и необходимость их распространения вынуждали Боя подолгу засиживаться в Лондоне. Его продолжительные отлучки не могли не вызывать у Габриель некоторого чувства горечи. Для нее не было секретом, что в Англии Кэпел много вращается в среде английского джентри[32] и при этом чувствует, что ее происхождение мешает ему ощущать себя его полноправным членом, хотя и не подает виду. Он очень болезненно относился к этой двусмысленной социальной ситуации, тогда как Габриель чувствовала себя брошенной на произвол социальных условностей, которые считала смехотворными.

В этот период полуодиночества она и решила безжалостно обрезать свои роскошные черные волосы, ниспадавшие до самых бедер. До сих пор она имела привычку заплетать их в тройную косу и оборачивать ее вокруг прелестной головки.

Позже она даст весьма сложное объяснение своему жесткому поступку: мол, перед самым ее отъездом в Оперу взорвался газовый водонагреватель, отчего вся она оказалась в саже, точно трубочист. Вот и пришлось ей обрезать свою пышную шевелюру, ставшую непрезентабельной. Этот рассказ, с течением времени тысячи раз менявшийся и обраставший новыми подробностями, принадлежит к лучшим образчикам вызова обществу в ее разговорах.

Нужно ли этому верить? Ведь она так часто повторяла, что легенда интересует ее куда больше, нежели реальность…

Как нам кажется, не что иное, как чувство мести побудило ее загубить свою шелковистую шевелюру собольего оттенка… А ведь Бой так любил смотреть, как они рассыпаются по плечам… Тем она хотела наказать его за слишком долгое отсутствие…

И, может быть, еще в ней с новой силой взыграло желание до конца вытравить из памяти ту юную девушку, которой ее знали в Руалье и Мулене; времена, полные надежд и невыносимых унижений. Кстати сказать, не Этьен ли был тем первым, кого она полюбила и кто удалился от нее?

Как бы там ни было в действительности, она нашла, что короткие волосы ей очень к лицу и к тому же открывается ее удлиненная шея, которой она так гордится. В дальнейшем, перед демонстрацией каждой коллекции, она будет непременно брать ножницы и укорачивать свои волосы…

И что же – в марте 1917 года, с легкой руки Габриель, новая прическа мигом вошла в моду. Этот феномен не ускользнул от взгляда Поля Морана – в тот же месяц на страницах газеты «Журналь» он отмечает, что тенденция носить короткие стрижки распространилась среди женщин в какие-нибудь несколько дней. Все помешались на этом, заметил он, начиная с Шанель и мадам Ле Телье. Он мог бы добавить еще имена подруги Габриель – Марты Давелли и Адриенн Шанель. Правда, лет за пятнадцать до того Колетт по требованию своего мужа Вилли укоротила свои волосы (которые были у нее около полутора метров в длину!); так же поступила и Полер, но дело для обеих кончилось скандалом, и их примеру никто не последовал. Коко же основала моду, которой суждено было продолжаться вечно…

В мае 1917 года у Коко состоялась еще одна встреча, которая знаменует собой новые перемены в ее судьбе. Один из друзей устроил для нее обед у актрисы Сесиль Сорель, которой она всегда восхищалась и с которой страстно хотела познакомиться. «Что могло быть прекраснее, чем отобедать у Сорель?» – позже признается она. Сесиль Сорель, сорока четырех лет, член Общества «Комеди Франсез», находилась тогда на вершине славы, а о ее исполнении роли Селимены в мольеровском «Мизантропе» ходили легенды. Эта удивительно прекрасная дива была столь же экстравагантна в своей частной жизни, как и на сцене.

Увы, Коко слишком идеализировала свою любимицу! Присмотревшись поближе, она с горе-чью заметила: в ней все фальшиво. Начиная с ее зубов: было постоянное впечатление, что ее вставная челюсть вот-вот выпадет. Интересно было бы посмотреть, как она бросится ее поднимать! Вместо скатерти Сесиль, явно желая пустить пыль в глаза, стелила золотую ткань – далеко не новую. На окнах – двойные занавески из леопардовых шкур, потерявшие половину шерсти. Наконец, на полу были разложены зеркала неправильной формы, призванные символизировать бассейны, а может, озера… Трудно сказать. Во время трапезы пианист развлекал собравшихся похоронными маршами… Нетрудно понять раздражение Габриель, маниакально стремившейся ко всему чистому, естественному, простому, при виде этого манерного декора, столь противного всему, что она так любила… Вот почему в продолжение всей трапезы она не разжимала рта, а шутки, которые отпускал ее сосед по столу художник Жозе Мария Серт, нисколько не смешили ее. Затем в гостиной после обеда она обменялась несколькими банальностями с гостями, среди которых была Мися Годебска,[33] бывшая мадам Эдвардс и будущая мадам Серт… Так или иначе, Мисия была вконец очарована Габриель, которая показалась ей одаренной «бесконечной грацией», «неотразимым шармом» и напоминала ей не больше не меньше как мадам Дюбарри! Расставаясь, Коко поднесла ей в дар роскошное манто из красного бархата, отделанное мехом. Габриель накинула его на плечи Миси, сказав, что безумно счастлива сделать ей подарок. Та, разумеется, от подарка отказалась, но сочла этот жест молодой женщины – истинной чаровницы! – обаятельным в своей непосредственности.

На следующий день она поспешила на рю Камбон. В бутике она услышала, как две дамы разговаривают о хозяйке и называют ее «Коко». Она была шокирована, что столь исключительное в ее глазах существо называют таким вульгарным прозвищем – при мысли об этом у нее сжалось сердце… Наконец Мися встретилась с Габриель, и они долгие часы провели за беседой. Говорила в основном гостья, Габриель больше слушала. Коко так живо увлеклась своей новой подругой, что сочла себя обязанной пригласить ее вместе с ее спутником к себе на обед. Бой, который не имел возможности присутствовать на трапезе накануне, на сей раз появился…