Выпавшие на ее долю разочарования она переносила без особых трудностей – ведь она чувствовала себя возлюбленной Боя, который принимал ее всерьез и заботился о ней. И сама любила его самозабвенно. Он был для нее не только возлюбленным. Как она впоследствии признается, он был еще «моим братом, моим отцом и всей моей семьей». Больше даже, в ту пору она была уверена, что он женится на ней. Он даже представил ей свою младшую сестру Берту, которая стала ее подругой, – не было ли это добрым знаком?

О новой модистке говорили все больше и больше. Эмильенн д'Алансон появлялась в ее канотье повсюду, не только на трибунах ипподромов. В 1912 году Коко обрела настоящее признание – газета «Мод», обладавшая самой широкой читательской аудиторией, прославила талант Габриель Шанель и отвела целые страницы фотографиям очаровательных артисток в шляпах, сделанных Габриель. Среди них можно было видеть и ее подруг – Габриель Дорзиа и высокоталантливую певицу Женевьеву Викс. Но и это не все – Коко добилась того, чтобы в спектакле «Милый друг» по одноименному роману Мопассана Габриель Дорзиа, игравшая главную роль – Мадлен Форестье – в костюмах от Дусе, выступала в ее головных уборах. Не следует приуменьшать эти пока скромные роли Коко в создании костюмов для сцены – в будущем эта роль существенно возрастает, когда, например, Кокто будет заказывать ей костюмы для героинь своих пьес, называя ее «самой великой кутюрье своего времени».

Коко сделала большой шаг вперед и в понимании других областей искусства. Так, 29 мая 1913 года она побывала в только что построенном театре «Шанз-Элизе» на премьере «Весны священной» Стравинского, созданной для дягилевских «Русских сезонов»; хореография спектакля принадлежала Нижинскому. Итак, Коко, которой так недоставало образования, сразу же оказалась лицом к лицу с самым вызывающим авангардом. Не понимая в том ровным счетом ничего, она очутилась на театре войны между двумя кланами неистовствующих зрителей, в гуще оскорблений и драк. Сам Стравинский избежал линчевания только благодаря поспешному бегству. Что могла подумать об этом вечере Габриель, едва выйдя из состояния оцепенения, в которое ее повергло увиденное?

В это время Артур Кэпел приобретал все большую значимость: он развивал свой флот по перевозке угля и покорил старого Клемансо, отношения с которым представляли для него большую ценность. Устремив взор на Марокко, он предложил сделать Касабланку главным портом по ввозу угля в Северную Африку. Он ежедневно встречается с политиками, банкирами и газетными магнатами, среди которых – Анри Ле Телье («Журналь»), Адриен Эбрар («Тан») и Альфред Эдвардс («Матэн»).

Июль 1913 года. Довиль. Перед роскошным отелем «Нормандия», открытым минувшим летом и сделавшимся гордостью курорта, останавливается сверкающий «Даймлер». Ему навстречу спешит портье, сопровождаемый стайкой грумов. Из автомобиля выходят Артур Кэпел в шоферском облачении – он сам сидел за рулем – и мадемуазель Шанель.

Несколько месяцев спустя отношение Боя к своей подруге изменилось – но следует сказать, что претерпела эволюцию и она сама. При любых обстоятельствах он уже не мог относиться к ней только как к одаренной модистке и одной из самых элегантных женщин Парижа… Она сделалась более утонченной и интеллигентной. Пусть в ней еще не совсем исчезла робость – но она все чаще осмеливается вступать в полемику с друзьями Боя, которому доставляет особое удовольствие пробуждающееся в ней остроумие, умение ответить метко, а порой и едко. Воодушевленный происшедшими с Коко переменами, в которых он сыграл не последнюю роль, Бой стремится во время пребывания в Нормандии познакомить ее с влиятельными персонами: ведь здесь, на курорте, они кажутся куда более доступными, чем в столице. А в Париже ей легко будет продолжать отношения, завязавшиеся в Довиле.

Но Кэпел не успокаивается на этом. Он явно боится слишком часто оставлять ее одну. С другой стороны, будучи очень восприимчивым к ее художественному чувству и творческому таланту, он приходит к мысли, что настал момент решительно дать ему ход. Пусть она откроет бутик в Довиле. Здесь у нее дела пойдут быстрее и успешнее, чем в Париже. А клиентура, которая у нее сложится здесь, на курорте, по возвращении в столицу, несомненно, потянется к ней на рю Камбон.

Как дальновидный деловой человек, Бой предвидел, что Коко с ее привычкой быть «не такой, как все», легче оказаться на виду в кругах вполне снобистской публики, которая в основном и наезжала на этот курорт. А ее простой, спокойный стиль подойдет к свободной каникулярной атмосфере курорта лучше, чем к парижской.

Коко устроила свой бутик на улице Гонто-Бирон, выходящей к пляжу и сияющей витринами роскошных магазинов. Место было выбрано не случайно – отсюда два шага до «Нормандии» и до нового стильного казино «Трианон», открытого в июле прошлого года. Элегантный бутик со шторами в черную и белую полоску и вывеской с именем «Габриель Шанель», выведенной большими буквами, быстро привлек к себе шикарную клиентуру. Что верно, то верно – ее репутация модистки сложилась еще в Париже. В помощницах у нее были только две барышни шестнадцати лет, едва умевшие держать иголку. Спустя несколько дней после открытия она поместила в витрину, помимо шляп, также несколько сочиненных ею самой туалетов. Это был тип одежды, который она выдумывала для себя в продолжение двух минувших лет. Однажды она жутко продрогла на бегах и, одолжив свитер у конюха, напялила поверх своего платья – так вот как рождаются моды! В другой раз она наблюдала жокея на тренировке – источником вдохновения послужила его кожаная куртка. В 1912 году она провела несколько дней в Этрете, где любовалась отвесными меловыми скалами; она также наблюдала за тем, как нормандские рыбаки тянут свое суденышко по галечному берегу бухточки. Ее внимание привлекла их одежда – матроски с глубокими вырезами спереди и широкими отложными воротниками на спине, которые ветер налеплял им на затылки. Недолго думая, Коко выдумала жакет-труакар с накладными карманами, который снабдила хорошо подобранным поясом. Еще немного – и задумка предстала в готовом виде. Но прежде чем показывать публике, надо попробовать на себе. Вот так она работала.

Габриель высоко ценила свои физические данные. Она конструировала моду сообразно своим специфическим потребностям примерно так же, как некоторые морские раки подбирают себе раковину, которая им лучше подойдет. Сознавая, что она слишком худощава для своей эпохи, Коко выдумала не облегающие, а плавные одеяния, маскирующие этот недостаток. Она оставалась спортсменкой, и это сказывалось на ее творениях. Она терпеть не могла введенных в моду Полем Пуаре зауженных книзу юбок, равно как и тяжелых тканей, в которых она чувствовала себя скованной, «запакованной», как она сама говорила. Она предпочитала трикотаж. Другим искусницам модных лавок это и в голову бы не пришло – в их глазах этот материал не имел никакой ценности и годился разве что на рабочие жилеты и шарфы для простого люда. И если бы им взбрела в голову нелепая идея предложить изделия из трикотажа своим клиентам, те сочли бы это за недобрый розыгрыш. Напротив, Габриель полагала, что этот легкий и мягкий материал как нельзя лучше подходит вольной курортной поре.

Она считала алогичным и даже глупым, что здесь одеваются, как в Париже, и что не существует моды, приспособленной для досуга. «Женщины присутствуют на спортивных состязаниях одетые, будто дамы XV века на рыцарских турнирах», – объясняла она, смеясь. Пора все это изменить!

И в витринах бутика на рю Гонто-Бирон стали появляться выдуманные ею матроски, кожанки на манер жокейских, затем – легкие куртки, холщовые юбки, шелковые блузки, несколько плащей для прогулок прохладными довильскими вечерами, бижутерия… В общем, Коко повторила творческий путь Жанны Ланвен, которая, длительное время прозанимавшись созданием шляп, незадолго до описываемых событий превратилась в блистательную кутюрье.