Роману иногда становилось до слез обидно, что он родился в такое время, когда и на завод нельзя попасть.
По-прежнему собирались соседи у Рожновых. Разговоры не умолкали до позднего вечера. Однажды, после обычных споров, когда все, устав говорить, пили чай, кто-то попросил Худоногая прочитать стихи. Худоногай не ломаясь начал читать:
Герцен много пострадал
За революцию хватился,
За границей умер он
И домой не воротился.
Поэма о Герцене подходила к концу, когда в сенях загремели тяжелые шаги. В комнату вошел старший дворник, покопался в большой папке и вытащил пачку бумажек:
— Расписывайтесь в получении избирательных бланков. Голосовать будете. Депутатов в правители выбирать. Который за кого хочет, тот опусти свою партию в конверт, — после мне сдадите.
Александр расписался за всех. Мать перебрала листки и спросила:
— За кого же голосовать?
— За кого хочешь, — сказал Александр. — Для того на всех листочках программы партий и написаны, чтобы могла разобраться.
— Голосуй за четвертый номер, — сказал Колька, усмехаясь.
Листочки получили все, кроме Романа. Роман с завистью следил за родными. Александр по очереди читал программы, напечатанные на листках, а все внимательно слушали, изредка вставляя замечания:
— Вот правильная партия.
Но все партии сулили так много хорошего, что даже трудно было выбирать.
— Чума их забери! Я вот возьму, да все и суну в конверт, — сказал дед. — Пусть все правят да жизнь полегче делают.
Колька вложил свой листочек и запечатал. Потом стал что-то нашептывать сестре, но та, отмахнувшись, громко сказала:
— Отстань ты со своими большевиками…
— Большевик-то агитирует! — расхохотался Александр. — Только ничего не выходит.
— Где надо, — выйдет, — сказал Колька и нахмурился. Видно, ему стало неприятно, что больше никто не голосовал за большевиков. Роману тоже стало жалко Кольку и обидно за партию. Мать, бабушка и дед выбрали листки какой-то церковной партии, а сестра вместе с Александром голосовала за социалистов-революционеров.
Легли спать, но Роману не спалось. История с голосованием не на шутку встревожила его. Роман потихоньку встал и подошел к комоду, где лежали конверты. Некоторое время разглядывал их. Тусклый свет лампы бледно освещал комнату. Роман видел неясные очертания фигуры брата, спавшего на кровати, видел голову матери. Из-за перегородки доносился ровный, густой храп деда. Все спали.
Тогда Роман на цыпочках добрался до печки и тихонько открыл дверцу. Стараясь не шуршать бумагой, Роман вытащил брошенные матерью листки, вернулся к комоду, забрал оттуда конверты и юркнул под одеяло.
— Вот увидим, кто победит, — злорадно шептал он, отогревая дыханием заклеенные конверты.
Вскрыв и выпотрошив все конверты, за исключением Колькиного, Роман вложил в них большевистские листки и снова заклеил. Потом спокойно завернулся, зевнул и стал засыпать. Победа большевикам была обеспечена!
КОЛЬКА В ПОДПОЛЬЕ
— Ромка, Ромашка-а!..
Роман выглянул в окно. Внизу топтался Пеца.
— Выходи скорее!
Роман схватил шапку и кубарем скатился по лестнице.
Пеца уже бежал к воротам. Роман пыхтя понесся за ним.
— Что случилось?
— Стреляют… Большевиков бьют! — на бегу, задыхаясь, говорил Пеца.
На улице было все спокойно. Побежали на Садовую. Вскочили в трамвай и поехали к Невскому. У Гостиного трамвай стал. От Невского шли и бежали люди.
Спрыгнув с площадки, мальчишки помчались вперед.
На перекрестке толпа милиционеров налаживала движение. Из подъездов и подворотен выходили испуганные прохожие, подбирали кепки, шляпы, тросточки… Кучки любопытных стояли на углах.
— Шли, шли тихо, мирно, — рассказывал кто-то взволнованно. — Вдруг как начали жарить. Ну, конечно, кто куда…
— Поделом!.. Нечего с флагами ходить. Не при старом режиме! Сволочи!
— Опоздали, — разочарованно сказал Роман. Пошли тихонько обратно.
Около Юсупова сада стояла толпа. Оттуда доносились крики. Ребята замешались в самую гущу.
— Погляди, чего там?
Пеца приподнялся на цыпочки и испуганно вскрикнул:
— Ой, там батька! Лезем в середину! Оба протиснулись в толпу.
Высокий мужчина с желтыми усами кричал на Худоногая:
— Вам что здесь надо? Вы зачем вмешиваетесь в разговор? Агитировать пришли?..
— Я не вмешивался, — отвечал Худоногай. — Но я вижу, что вы тут говорите неправду…
— Я? Неправду? — взвизгнул мужчина. — Как вы смеете?
— И смею, да! Большевиков шпионами называете…
— Называл, — продолжал кричать высокий, — и буду называть!
В этот момент, растолкав толпу, на середину выбрался солдат в большой рваной шинели до пят. Солдат был пьян. Серые водянистые глаза его скользнули по кругу и остановились на Худоногае.
— Ты кто ?
— А вам это зачем? — усмехнулся Худоногай. Солдат побагровел.
— Ты кто? — заревел он, надвигаясь на сапожника. Высокий с рыжими усами пронзительно засмеялся.
— Известно кто! Большевик! Шпион немецкий!
— Товарищи! — крикнул Худоногай. — Не слушайте его!
— Ты против Керенского? Агитировать пришел? — заорал солдат и, размахнувшись, ударил Худоногая.
Кузьма Прохорыч упал. Роман видел, как высокий с желтыми усами, засопев, ткнул его тяжелым сапогом в бок. Толпа сомкнулась. Началась свалка. Пеца плача порывался кинуться в середину, но его оттирали.
— Большевик! Так ему! — хрипел кто-то в толпе.
— Убьют!.. Караул!
И уже недалеко свистел милиционер. Толпа разбухала и ширилась. Роман и Пеца видели, как подъехал извозчик, как долго он ругался, отказывался ехать. Потом зачмокал, задергал вожжами, и толпа расступилась. Роман и Пеца стояли неподвижно, не обращая внимания на толчки. Пролетка прокатила мимо них. На минуту оба увидели окровавленное лицо Кузьмы Прохорыча, которого поддерживал милиционер. Пеца морщился. По щекам его катились слезы.
Вернувшись домой, Роман застал родных в страшной тревоге.Во время его отсутствия на квартиру приходл Андреяшка с юнкерами и требовал, чтобы мать сказала, где находится Колька. Кольки дома не было.
— Он большевик, и мы должны его арестовать, — заявил Андреяшка и, уходя, пригрозил: — Мы будем следить.
Скоро домой прибежал Александр.
— Николай дома?
— Нет…
— На улицах расстреливают демонстрацию большевиков, — выпалил он.
Колька пришел только к вечеру. Мать наспех приготовила ему поужинать, но едва он подсел к столу, как на дворе раздался шум.
Роман выглянул в окно. К «Смурыгину дворцу», спотыкаясь и громко разговаривая, двигалась компания подвыпивших юнкеров.
Колька схватил шинель, шапку и побежал в квартиру Гультяевых. Там через окно выскочил на задворки.
Юнкера долго буянили в квартире.
— Перестреляю, если спрятали! — грозился Андреяшка. Потом, пригласив Александра выпить с ними, удалились.
Было уже темно, когда Роман пробрался на задворки.
Около землянки большевиков кто-то стоял. Роман остановился.
— Кто там?
— Это я, Ромашка, не бойся.
— Иська?
Роман подбежал к нему.
Иська стоял, разглядывая небо и засунув руки в карманы кожанки. Потом, опустив голову, поглядел на Романа.
— Ты что?
— Ничего, — сказал Роман. — Тут Кольки не видел?
Иська, помолчав, сказал:
— Колька ушел… только что. Велел передать, что пока жить будет в другом месте… В подполье…
Роман потоптался на месте, потом спросил:
— Разбили большевиков?
— Ничего, — усмехнулся Иська. — Большевиков разбить нельзя. — И, погрозив кому-то кулаком, сказал: — Мы еще вернемся.
ПОСЛЕДНЯЯ «МАРСЕЛЬЕЗА»
Был вечер, не по-обычному тревожный. Рано закрыли ворота в доме веселых нищих. В подворотне стояли несколько жильцов из портных, Григорий Иванович и управляющий. Молча смотрели на улицу сквозь переплет чугунной решетки.
