На Аничковом мосту Пинкертон внезапно свернул с панели и стремительно перебежал улицу.

«Следы заметает».

Роман кинулся за ним через дорогу, едва успев проскочить под мордой лошади. Чуть не попал под трамвай, но все же нагнал человека, когда тот, быстро свернув на Фонтанку, скрылся в общественной уборной.

Обескураженный Роман подтянул спустившиеся штаны, вытер пот и стал ждать.

Пинкертон вышел несколько минут спустя. Медленно прошел он по проспекту до остановки и прыгнул в трамвай.

От жары или усталости у Романа кружилась голова. Пинкертоны мерещились всюду, они улыбались Роману и кружились хороводом вокруг него.

Захотелось спать. Солнце уже падало с выси и, словно зацепившись, висело на сверкающей игле Адмиралтейства. Из кафе и ресторанов несся запах жареного мяса.

Роман в раздумье остановился около витрины магазина, разглядывая манекен, стоявший в окне. Манекен был вылитый Пинкертон, и даже глаза были так же прищурены и пристально глядели из-под восковых век.

Вечером все собрались на пустыре. Роман пришел последний. Увидев зеленые и злые лица ребят, он не решился подойти близко. Остановившись на почтительном расстоянии, спросил:

— Ну как?

— Дурак ты, — вяло ответил Серега.

— Поздно пришел, — вздохнул Степка, — а то мы дали бы тебе банок.

Всех постигла одна и та же участь. Каждый видел целые армии Пинкертонов. Видели Пинкертонов-городовых, холодного сапожника, даже торговец огурцами около казенки оказался Пинкертоном. А Степка сказал, что Пинкертон живет в их доме, и это не кто иной, как тетка Авдотья — квартирная хозяйка.

— Нос крючком, глаза заплывши, но зоркая.

Во двор привезли глину. Свалили ее около ворот в кучу. Ребята целый день лепили лошадок, кораблики, колбаски.

Роман, сваляв большой кусок глины, принялся делать солдата. Другие ребята ломали, лепили новые штуки, опять ломали, а Роман упорно трудился над своим солдатом. И постепенно кусок глины преобразился. Теперь это был действительно солдат в шинели, с ранцем за плечами. Ребята, побросав свои работы, окружили Романа и, рассматривая солдата, переговаривались между собой.

— Это да-а, — шептались ребята.

— Как настоящий, , сказал Чемодан. — А коров умеешь лепить?

— И коров умею, — сказал Роман.

— Он все может, — вмешался Женька. — Он и паровоз, и корабль, и…

Вдруг ребята замолчали, только Женька тихо охнул.

— Гляди, — прошептал он, толкая Романа. Роман взглянул в сторону, куда показывал Женька, и обомлел.

К ребятам неторопливой походкой, помахивая тросточкой и хитро улыбаясь, шел великий сыщик Нат Пинкертон. Сомнений быть не могло. Бритый подбородок, чуть загнутый нос, тонкие губы и серые прищуренные глаза. Словно соскочил с обложки выпуска.

— Он, — прошептал Роман.

— Он, — взвизгнул Женька и, не выдержав, бросился бежать, а за ним и вся компания. На месте остался один Роман.

— Прекрасно, — сказал Пинкертон, останавливаясь около Романа и разглядывая солдата. — Очень недурно. Твоя работа?

Роман стоял истуканом и молчал.

— Захлопни рот, — посоветовал Пинкертон, — и отвечай, если тебя спрашивают.

Роман с треском сомкнул челюсти, потом буркнул:

— Моя.

— Молодец! Прямо молодец, — улыбнулся Пинкертон. — А скажи-ка, молодец, где тут у вас квартира девяносто два?

— На заднем дворе, — сказал Роман, удивленный, что Пинкертон назвал их квартиру. — А тебе кого?.. Я оттуда…

— Сам оттуда? — обрадовался Пинкертон. — Это еще лучше. Пойдем-ка со мной погуляем да побеседуем. Парень ты, я вижу, понятливый. Будешь толково отвечать, двугривенный дам.

И он показал белую монетку.

Роман посмотрел на двугривенный, подумал и двинулся за Пинкертоном. Вышли на улицу.

— Квартира у вас большая? — спрашивал Пинкертон.

— Большая.

— А жильцов много?

— Нет… родные все. Один только и есть… фотограф со скрипкой…

— Ишь ты! — усмехнулся Пинкертон. — Фотограф. А какой он из себя?

— Обыкновенный, с усами, — сказал Роман. — Иван Иваныч.

— Так, так… А дома он часто бывает?

— Всегда.

— А что делает?

— Не знаю.

— А на скрипке играет?

— Хорошо играет.

Пинкертон засмеялся и даже языком прищелкнул, потом, глядя в глаза Роману, спросил:

— А скажи-ка, много снимает ваш Иван Иваныч?

— Как снимает?

— Ну, вот фотографии снимает. Ведь он фотограф.

Роман запнулся. С удивлением вспомнил, что ни разу не видел у Ивана Иваныча фотографического аппарата.

— Нет, немного, — сказал он неуверенно.

Пинкертон весело засмеялся.

— Двугривенный почти заработал, — сказал он. — Теперь скажи, ходит кто-нибудь к вашему Иван Иванычу? Ну, знакомые или барышни?

— Ходят.

— А что они делают?

— Разговаривают.

— О чем?

Роман вдруг прикусил язык.

Недавно Иван Иванович говорил ему:

«Если кто-нибудь будет расспрашивать, о чем беседуют мои гости, не говори ничего».

— О чем же? — торопил Пинкертон, но Роман уже нашелся.

— Не знаю, — сказал он, опуская глаза под пристальным взглядом. — Я не слышал.

Долго еще расспрашивал Пинкертон, изредка записывая что-то в маленькую книжечку. Роман встревожился за Тоффера.

«Если Пинкертон ищет преступника, то, без сомнения, напал на ложный след», — подумал он.

Наконец Пинкертон спрятал книжечку и вынул двугривенный.

— Держи. Теперь беги, да молчи, что со мной разговаривал, — сказал он, собираясь уходить, но Роман вдруг тронул его за руку.

Пинкертон остановился, недоумевая.

— Он не американец, — сказал Роман.

— Кто?

— Да жилец наш, он из Риги. — Это неважно.

— Неважно? — Роман был разочарован. — А я думал, ты американца ищешь.

— Я никого не ищу, — улыбнулся Пинкертон. Роман недоверчиво покосился на него и засмеялся.

— А зачем же из Америки приехал? Зря сыщики не ездят, — сказал он и испугался.

Лицо Пинкертона вдруг посерело и вытянулось. Он быстро схватил руку Романа.

— Кто тебе сказал, паршивец? — прошептал он, кривя губы. — Говори сейчас же. Кто?

Роман струсил.

— Я сам догадался. Ей-богу, сам, — дрожа и запинаясь, пробормотал он и, путаясь, торопливо стал рассказывать. Лицо Пинкертона светлело, складки исчезли, а когда Роман кончил, он долго хохотал.

— Молодец! Молодец! — говорил он сквозь смех. — Это я и есть. Узнал-таки!

— Ну еще бы! — хвастливо сказал Роман, видя, что Пинкертон не сердится. — Я, брат, сразу заметил. Я не как другие ребята.

— Верно, — смеялся Пинкертон. — Ты парень не дурак. У меня вот товарищи есть.

— Боб Руланд и Моррисон? — спросил Роман.

Пинкертон даже побагровел от душившего его смеха.

— Во, во, Боб и Моррисон, — пробормотал он. — А они здесь?

— Нет. Я, их не взял из Америки. Дрянные они.

— Ну?

— Дрянные. Шваль, а не ребята.

— А как же в Индии — они спасли же тебя? — продолжал допытываться Роман.

Пинкертон сморщился и махнул рукой.

— Ну только что в Индии, а так все больше я их спасаю.

— А ты бы других помощников взял?

— Я и то подумываю, — сказал Пинкертон. — Вот, может, тебя возьму.

— Меня? — Роман не верил ушам. — Неужели возьмешь?

— Возьму, — сказал усмехаясь Пинкертон. — Только ты за жильцом посматривай, будешь мне сообщать.

И, повернувшись, великий сыщик зашагал по улице, насвистывая «Пупсика»

С заходом солнца дом затих. Раскрылись окна. На дворе остро запахло жареным луком, колбасой, горохом. В доме ужинали и отдыхали.

Повеяло ночной прохладой. Из «Смурыгина дворца», почесываясь, один за другим выползали мостовщики подышать воздухом перед сном. Расселись на скамье, как воробьи на заборе. Желтый язычок спички вырисовывал в темноте бронзовые скулы и тусклые, бесцветные от пыли глаза. Вспыхивали огоньки папирос.

— Погода-то! Благодать какая!