– Зато, старина, о нас с тобой я нисколько не беспокоюсь. К тому же путь проложен до самого ледника. С теми четырьмя шерпами, которые у нас есть, мы сможем идти до самого верха.

– Придется здорово поднажать, – возражает Террай с таким видом, как будто он уже "поднажал".

– Послушай, я теперь совершенно уверен: если только не произойдет какой-нибудь непредвиденной катастрофы, мы добьемся успеха. Даже если эти четверо в лагере III останутся в плохой форме (а это маловероятно, особенно для тех, у кого хорошая акклиматизация), мы все же должны победить. Я предлагаю весь завтрашний день провести здесь: это даст нам необходимый отдых. Мы спокойно сможем подготовиться к выходу и послезавтра с рассвета начнем ускоренный подъем из лагеря в лагерь. Когда они завтра сюда спустятся, отберем двоих наиболее сильных, и эта связка выйдет через день после нас в качестве вспомогательной группы. Что же касается второй связки, то она отдохнет еще один день и сможет следовать за первой, отставая на один переход. Обе резервные связки понесут дополнительное снаряжение и помогут штурмовой двойке на спуске.

– Время не терпит, – упрямо твердит Террай. – Твой план великолепен, старина, но я не хочу терять времени даром. Что я тут буду делать завтра целый день? Я уже отдохнул! Лучше я пойду вверх. Мы на этом выиграем один челнок, и это может иметь решающее значение…

– Я не возражаю, но если ты выйдешь завтра, мы уже не будем вместе, а в данный момент только мы с тобой находимся в хорошей форме: выше 7000 метров человек не может идти в одиночку. Я уверен, что вместе мы дойдем до вершины.

– Давай смотреть с практической точки зрения, Морис: день мы все-таки потеряем. Наплевать, если я не буду в первой штурмовой связке, буду во второй, вот и все! Но если хоть одной двойке суждено добраться до вершины, то, может быть, это случится именно благодаря тому, что я заброшу наверх груз.

Я несколько озадачен. Меня не удивляет благородство друга: я оценил его уже давно, но в эту минуту подобное самоотречение представляется мне бессмысленным. Террай считает, что он выполняет свой долг. Что же касается меня, то не из эгоистических ли побуждений мне хочется иметь его партнером по связке? Эта мысль смущает меня и заставляет колебаться.

– Ну что ж, если так, согласен, – говорю я с сожалением. – На первый взгляд кажется, что ты прав, но я уверен, что такого случая больше уже не представится.

Террай задумывается. Меня осеняет:

– Если ты обязательно хочешь идти завтра, Лионель, почему бы тебе не подняться только до лагеря III с одним высотным комплектом, который затем понесут другие? В тот же день ты смог бы вернуться сюда. Мы останемся здесь еще на День, чтобы ты отдохнул, и после этого сможем выйти. Будем подниматься вдвоем, шерпы пойдут с небольшим грузом и, прокладывая путь, смогут часто чередоваться. Снимем лагерь, установим, если потребуется, лагерь V и дальше будем «Жать» до самой вершины!

Мне нравится это решение, и я заранее уверен в согласии Террая, главная забота которого – обеспечение непрерывности челноков.

– Если тебе так хочется, ладно, – говорит он, к моему глубокому удовлетворению.

Вечер проходит весело. Я отчетливо осознаю необычайный комфорт лагеря II: большие палатки, электрическое освещение, уютные кеды, вдоволь воды.

После того как лавина однажды снесла палатки, Террай полностью переоборудовал лагерь. Теперь он хорошо защищен, укрыт за громадной трещиной, такой широкой, что она неминуемо должна поглотить самые мощные лавины.

В наших спальных мешках уютно и тепло. Снаружи свирепствует пурга.

– Как… ты куришь?

Знаменательный день! Лионель Террай курит только в исключительных случаях.

Мы без конца возвращаемся к основной теме.

– Как ты думаешь, остальные смогут подняться с ходу? И после небольшой паузы:

– Ах, если бы муссон дал нам время!

При слабом свете фонаря я едва вижу кольца дыма, поднимающиеся от наших сигарет. Лицо Террая тонет в темноте.

Скоро ли Нуаель придет из Тукучи с основным грузом снаряжения и продуктов?

Однако усталость дает о себе знать. Террай, экономный, как всегда, гасит свет. Через несколько минут мы погружаемся в небытие…

Ночью чувствую какие-то толчки. Слышится продолжительное ворчание; чья-то рука задевает меня по лицу. Зажигается свет.

– В чем дело?

– Ничего, просто мне пора!

– Как, уже?

Террай поспешно натягивает ботинки, выходит из палатки и будит шерпов. В продолжение всей экспедиции он неизменно верен своей тактике ранних выходов. Конечно, он прав, так как снег на рассвете намного лучше. Но какое нужно мужество! Оно есть лишь у него. Закрыв глаза, я с глубоким удовлетворением думаю о том, что, пока остальные трудятся в поте лица, я могу нежиться в тепле, а шерпы будут всячески за мной ухаживать! С первым проблеском зари слышу звонкое:

– До свидания, Морис!

– До завтра, желаю успеха!

Террай аккуратно застегивает палатку. Незаменимый Террай! Я не знаю во Франции никого, кто бы больше приближался к типу идеального товарища для экспедиции.

Проходят часы, солнце освещает и согревает палатку. В лагере абсолютная тишина. Оба моих шерпа тоже отдыхают… Однако уже поздно. Лежа в спальном мешке, начинаю кричать:

– Ангава! Кханна! Кханна! Слышны приглушенные голоса, затем:

– Yes, sir!

Начинается какая-то возня.

Медленно выползаю из спального мешка. Ботинки замерзли, и, чтобы их надеть, приходится долго по ним колотить. Надеваю пуховую куртку, кепи, очки: можно высунуть нос наружу. Погода великолепная, но все дно ущелья закрыто морем облаков. Над головой – ясное небо. Ночью выпало много снега, и я думаю о Террае, пробивающем сейчас себе путь. С помощью бинокля можно различить его следы, и вскоре я обнаруживаю связку как раз под первой стеной. Он воюет со своими шерпами и, вероятно, кричит до хрипоты. Рассматривая окрестности лагеря III, внезапно вижу две черные точки, спускающиеся оттуда.

Ведь все четверо должны подниматься в лагерь IV; очевидно, плохое физическое состояние моих товарищей сильно подорвало их моральный дух.

В ущелье Миристи-Кхола появляются тяжелые облака, их необычный сероватый цвет внушает тревогу. Меня одолевают мрачные предчувствия. Не предвещает ли это начало муссона?

Даватондуп чувствует себя все хуже и хуже. С первой же группой я отошлю его в лагерь I. Сейчас он стонет, лежа в своем спальном мешке, и держится двумя руками за живот.

Снова идет снег. Залегаю в палатку и, лежа на надувном матрасе, начинаю дремать. Вскоре раздаются крики. Это наверняка Ляшеналь, я кричу в ответ. Сейчас, после многочисленных рейсов, следы на плато так перепутались, что звуковой сигнал будет очень кстати. Через несколько минут появляются Ляшеналь и Кузи.

– Нет смысла продолжать, – говорит Ляшеналь, – меня всего вывернуло наизнанку!

– А у меня адски болела голова, – прибавляет Кузи, – даже приняв аспирин и снотворное, я не сомкнул глаз.

– Если бы ты его слышал! – подтверждает Ляшеналь. – Он жаловался всю ночь, ему казалось, что череп раскалывается на части.

– Влияние высоты, – говорю я. – Вы правильно сделали, что спустились. А как другие? Пойдут ли они вверх с Лионелем?

– Знаешь, – объясняет Ляшеналь, – мы все неважно чувствовали себя наверху, особенно после того, как всю ночь шел снег. Я не могу тебе точно сказать. Думаю, что они дожидаются Лионеля, чтобы решить вместе с ним.

Входим в палатку. Ляшеналь явно наслаждается комфортом. У Кузи на спуске головная боль исчезла – знакомое явление: как только теряешь несколько сот метров высоты, все признаки горной болезни бесследно пропадают. Пока товарищи переодеваются и высушиваются, я иду к Ангаве выяснить насчет завтрака. Тут уж скупиться не приходится. Все резервы должны быть пущены в ход, чтобы поставить на ноги наших товарищей! При такой тяжелой работе они почти ничего не ели с позавчерашнего дня.

К моему большому удовольствию, сытный завтрак имеет у товарищей огромный успех. Вскоре мы растягиваемся на матрасах, и беседа идет уже в более оптимистичных тонах.