Он шел по выходившему на запад и на восток коридору, направляясь в сторону Ямы Туалуа, и стаи пакостных тварей бежали за ним, издавая ликующие звуки. Он шел, а воздух вокруг становился все теплее и влажнее, и тяжелый запах сгущался. Улыбаясь, он преодолел во тьме последние несколько футов и прошел под низким сводом в комнату.

Провезя тачку по загаженному навозом полу, он осторожно поставил ее возле восточного края Ямы. Выпрямившись, он потянулся, вздохнул, зевнул, потом распахнул мешок и достал оттуда три длинные спицы и зажим, из которых быстро собрал треножник. Опустив его на пол между ручками тачки, он водрузил на него свой излюбленный медный кубок и вывалил в него тлеющий древесный уголь из висевшего на правой ручке небольшого ведра с дырками. Потом он стал раздувать угольки, и они замерцали веселыми огоньками, а затем, извлекая из нескольких небольших мешочков пригоршни порошков и трав, он побросал их в кубок, и оттуда поднялась толстая, отвратительно пахнувшая струйка дыма, и тошнотворно сладкий запах медленно распространился по всему помещению.

Крысы, выбежавшие из своих нор на каменные плиты, закружились в танце, а он, опять напевая что-то себе под нос, достал из мешка короткий и широкий нож с треугольным лезвием, потрогал его острие, провел большим пальцем по всем трем заточенным краям, приложил его на мгновение к верхней точке проведенной им линии, находившейся между розовыми сосками грудей Арлаты, улыбнулся, кивнул и отложил его в сторону, ей на живот, чтобы он находился под рукой. Потом он извлек из мешка кисть и несколько маленьких запечатанных флакончиков, опустил мешок на пол рядом с собой, встал на колени и открыл первый флакон.

Летучие мыши описали над его головой полукруг и снизились, почти повторив точные и уверенные движения его руки, начавшей выводить на полу красной краской затейливый узор.

Он углубился в работу и вдруг почувствовал сильный озноб, а крысы прекратили свой танец. Стихли шорохи и попискивание, и наступила полнейшая тишина, неимоверно напряженная, сковавшая, казалось, весь мир. Словно какой-то звук, такой высокий, что его невозможно было услышать, постепенно понижался, приближаясь к той точке, где он неминуемо превратится в невыносимый для слуха пронзительный визг.

Он вскинул голову, будто прислушиваясь. Потом взглянул в сторону Ямы. Конечно, это какое-то очередное чудачество Старейшего. Скоро со всем этим будет покончено, хотя бы на время, как только он вырвет сердце из груди этой девушки и выплеснет ее жизненную силу во взбаламученные волны рассудка Старейшего. Во всяком случае, этого времени ему хватит, чтобы получить нужную ему помощь и направленную, животворную энергию из Ямы. А потом…

Он задумался, пытаясь вообразить, как будет умирать подобное существо. Вероятно, придется приложить немало усилий. Но вскоре Туалуа станет опасным и не только для всего остального мира, но и лично для него, Джеллерака. Он облизал губы, представив себе ту эпическую битву, которая неминуемо должна была разразиться в самом ближайшем будущем. Он понимал, что ему не удастся выйти из нее невредимым, но столь же ясно осознавал, что, в том случае, если жизненная энергия Старейшего перейдет к нему, он получит такую Силу, которой у него никогда не было, и он станет богоподобным, способным противостоять самому Хогонде…

При мысли о бывшем враге, а впоследствии повелителе, он помрачнел лицом.

И тут ему на секунду вспомнился Селар, отдавший жизнь во имя истребления этого могущественного существа. Странно, как черты его лица смогли сохраниться в веках и повториться в облике человека, посланного им в Ад, каким-то образом умудрившегося вернуться из этого гиблого места и спасшего его самого в Очарованной земле точно так же, как Селар когда-то вытащил его из Бездны Нунгена, Селар, пользовавшийся благосклонностью Семирамы… А Дилвиш, возможно, где-то поблизости, быть может, даже совсем рядом, и именно поэтому он должен немедленно восстановить всю свою Силу. Ведь в жилах Дилвиша течет кровь истребителя Богов, и именно из-за него Джеллерак впервые познал, что такое страх…

Больше не напевая, Джеллерак продолжал вычерчивать ритуальную пентаграмму, потом у него кончилась краска, и он открыл второй флакончик.

И вдруг среди неестественной тишины ему послышались какие-то странные, еле слышные звуки, вероятно, занесенные к нему шальным ветерком. Ему почудилось, будто где-то раздается хор мужских голосов, монотонно произносивших нечто знакомое. Не дочертив линию, он поднял голову и попытался разобрать если не слова, то хотя бы интонацию.

Заклинание, собирающее силы воедино. Самое обычное и довольно примитивное…

Но кто же они такие? Для чего собирают силы и куда хотят их направить?

Он поглядел на свою почти законченную пентаграмму. Плохо, если в пределах одного ограниченного участка происходит слишком много магических операций. Иногда они каким-то образом мешают друг другу. Но ему очень не хотелось переделывать свою работу, столь близкую к завершению. Он быстро произвел умственно-духовное действие, рассчитав возможные потенциалы и прикинув баланс сил.

Это не должно иметь значения. Выплеск энергии будет таким мощным, что ему даже трудно было вообразить себе нечто, способное этому помешать. Он снова начал чертить, поджав губы от ярости. Как только он покончит с этим делом, участники этого проклятого хора узнают, что смерть — это еще не самая ужасная участь. Дорисовывая последние участки узора, он, чтобы успокоиться и позабавиться, представил себе несколько возможных вариантов их судеб. Потом встал, окинул взглядом свою работу и увидел, что она сделана хорошо.

Он отнес в сторону свои чертежные принадлежности, вернулся, подобающим образом прошел по узору, встал рядом с тачкой справа от Арлаты и от дымящего и кипящего медного кубка, выкинул из головы все посторонние мысли, произнес несколько слов силы, потом протянул руку и взял нож для жертвоприношений.

Когда он приступил к освящению узора и ножа, что должно было вдохнуть в них магическую силу, летучие мыши и крысы возобновили свои проказы. Мощные удары стали сотрясать всю комнату, а под потолком что-то затрещало. Произнося слова заклинания, он медленно поднимал нож, а те голоса вдали стихли, но он не знал, заглушал ли их его голос или они замолчали сами. Струя дыма прижалась к полу и поползла по узору, как любопытная змейка. В стенах раздался треск.

Крепко сжимая нож в руке, он громовым голосом произнес еще одиннадцать слов заклинания. И вдруг потрясенно застыл на месте, потому что его окликнул по имени человек с курчавой головой, которому пришлось наклонить голову, чтобы пройти под аркой, ведущей в комнату.

— Вот и ты, Джеллерак, и мне следовало бы догадаться, что я найду тебя именно в таком обществе и таком месте, среди жаб, летучих мышей, змей, пауков, крыс, отвратительной вони, рядом с большой Ямой, полной дерьма, и собирающимся вырвать сердце из груди девушки!

Джеллерак опустил нож.

— Это только часть того, что меня забавляет, — сказал он с ухмылкой, — Но ты, деревенщина, здесь лишний!

Он направил лезвие ножа на гиганта, остановившегося в дверном проеме, и оно, потрескивая, засветилось зловещим огнем.

Потом лезвие и все огни, освещавшие комнату, погасли, наступила кромешная тьма, и раздался вопль, пронзительный, нескончаемый, бросивший на пол и того, и другого, заставивший даже великого Туалуа заплескаться в своей Яме, и все, кто его услышали, были сначала оглушены, а потом потеряли сознание.

Затем в замершую комнату проник тусклый свет. Он становился все ярче и ярче, потом потускнел и погас.

Потом появился снова…

Хогсон очнулся от невыносимой головной боли. Некоторое время он просто неподвижно лежал, пытаясь припомнить заклинание, избавляющее от этого кошмара. Но его мозг отказывался работать. Потом он услышал жалобные стоны и тихое всхлипывание. Он открыл глаза.

Ниша была освещена тусклым светом, который прямо у него на глазах становился все ярче и ярче. Неподалеку, повернув голову набок, лежал старый Лорман, и на полу под его открытым ртом была лужица крови. Он не дышал. Рядом с Лорманом распростерся Деркон. Это его стоны услышал Хогсон. Одил дышал, но явно был без сознания.